Одну из таких закономерностей нам, кажется, удалось вывести в одной из предыдущих работ[1119]. В Афинах «классический» остракизм был учрежден Клисфеном вскоре после свержения тирании Писистратидов. Именно такая последовательность имела место и в Сиракузах: вскоре после ликвидации тирании Дейноменидов там была введена процедура петализма. Это — то, что известно безусловно, и нам представляется, что в этом следует видеть некую общую закономерность. Такая закономерность будет, кстати, вполне логичной и естественной в свете того, что мы знаем о предназначении остракизма. Не возьмемся, конечно, утверждать, что во всех полисах, где остракизм был, он вводился после ликвидации тиранического режима, но уже a priori такой исторический контекст для появления данного института кажется наиболее уместным.
А теперь перейдем, так сказать, к эпизодам из истории остракизма в полисах за пределами Афин, сразу оговорив, что в дальнейшем изложении неизбежно будет немало гипотетичного. Больше всего можно сказать об остракизме в Мегарах, поскольку история этого полиса известна относительно лучше, чем история большинства остальных, и сравнительно неплохо изучена в современной историографии[1120]. Напомним, что в источниках эксплицитно не сообщается о том, на каком хронологическом отрезке в Мегарах действовал остракизм. Лишь отчасти помогает и единственный пока известный мегарский остракон, поскольку датировка его, как мы видели, весьма расплывчата — от времени Пелопоннесской войны до кануна Херонейского сражения. Таким образом, приходится исходить в основном из соображений контекста, как это обычно и делается. На сегодняшний день имеются два альтернативных предположения о времени введения остракизма в Мегарах. Одно из этих предположений (Р. Легон, X. Крицас) приурочивает это событие к 427–424 гг. до н. э., то есть к тому краткому периоду, в течение которого у власти в мегарском полисе находилась проафински настроенная демократия. Однако эта датировка вызывает у нас серьезные сомнения.
Во-первых, за столь краткое время (2–3 года) процедура остракизма вряд ли могла бы быть воплощена в реальную практику, превратиться в устоявшийся институт, элемент конституционного устройства, в то время как традиция сообщает, что в Мегарах действительно использовали остракизм (ώστρακοφόρουν — обратим внимание на употребление имперфекта, что подразумевает длительность действия), а не просто продекларировали его введение. Во-вторых, указанный хронологический отрезок был, мягко говоря, не самым подходящим временем для учреждения остракизма: шли активные военные действия, в самом центре которых находились Мегары, да к тому же в самих Афинах, из которых мегаряне, как считают, заимствовали остракизм, он в это время уже почти вышел из употребления. В-третьих, после очень кратковременной «демократической интерлюдии»[1121] в Мегарах была в 424 г. до н. э. восстановлена более характерная для этого полиса олигархия. Нет сомнения, что новые правители города тут же отменили бы все нововведения враждебных им демократов, в том числе и остракизм. Но если опубликованный мегарский остракон относится к более позднему времени, к IV в. до н. э. (а это все-таки более вероятно), то получается, что остракизм как раз отменен не был и продолжал практиковаться. А стало быть, нет серьезных оснований увязывать мегарский остракизм непременно с демократией эпохи Архидамовой войны.
Поэтому греческий ученый X. Крицас предлагает и альтернативную датировку мегарского остракизма — период 460–446 гг. до н. э., время Малой Пелопоннесской войны[1122]. При этом он опять же исходит из предпосылки афинского заимствования. На обозначенном хронологическом отрезке Мегары находились в союзе с Афинами. Однако, как мы видели, закономерность, выявленная на примере других полисов (тех же Афин, Сиракуз) предполагает, что остракизм — внутриполитический институт, элемент конституционного устройства — вводился не в связи со сменой внешнеполитического курса (это было бы странным), а в связи с политическими переворотами и сменами форм государственного строя, обычно после свержения тирании. В Мегарах середины V в. до н. э. ничего подобного не наблюдалось. У власти стабильно пребывала олигархия[1123], и непонятно, почему колебания ее внешнего курса между Афинами и Спартой должны были отражаться на внутриполитическом уровне. Напомним еще и о том обстоятельстве, что самые ранние остраконы из Херсонеса Таврического датируются началом V в. до н. э. В высшей степени маловероятно, чтобы в колонии (точнее, даже в субколонии) институт остракизма появился раньше, чем в метрополии. И наоборот, вполне оправданным будет предположить противоположную последовательность. Фактически херсонесский остракизм может служить t.a.q. для мегарского.
Таким образом, по целому ряду оснований нам кажется более плодотворной попытка поиска корней мегарского остракизма в VI в. до н. э. Стоит нам обратиться к политической истории города этого времени, и мы сразу обнаруживаем несколько чрезвычайно подходящих контекстов для введения остракизма. Вскоре после свержения тирании Феагена, которое имело место не позже рубежа VII–VI вв. до н. э., в Мегарах установилась «необузданная демократия» (ακόλαστος δημοκρατία, Plut. Моr. 304е). Кстати, судя по всему, это был едва ли не первый известный случай демократического режима в греческом мире[1124]. Разумеется, на столь раннем историческом этапе первая мегарская демократия не могла не быть весьма несовершенной и даже примитивной (αταξία καί αναρχία — так характеризует ее Аристотель, Pol. 1302632). Правление демоса сопровождалось разного рода эксцессами, изгнанием политических противников, произволом по отношению к состоятельным гражданам (Plut. Моr. 295d), а также внешнеполитическими неудачами: обострились отношения Мегар с их соседями, в том числе с влиятельной Дельфийской амфиктионией, тогда же, судя по всему, в пользу Афин был утрачен Саламин.
Тем не менее демократы в течение определенного времени удерживали власть в своих руках. И все же уже ко времени основания мегарянами Гераклеи Понтийской (550-е гг. до н. э.) мегарская демократия в результате очередного переворота сменилась олигархией[1125], которая с тех пор очень стабильно и почти без перерывов держала бразды правления в полисе в течение нескольких веков. С каким-то из перечисленных событий первой половины VI в. до н. э. и может быть связано с немалой долей уверенности введение остракизма. Но с каким конкретно?
Возникает немалый соблазн приписать данную акцию именно демократии. Впрочем, этому препятствуют несколько обстоятельств. Аристотель (Pol. 1304635) сообщает, что мегарские демократы этого времени изгоняли представителей знати, «чтобы иметь возможность конфисковать их имущество». Следовательно, речь здесь идет скорее не об остракизме, при котором, как известно, имущество не подвергалось конфискации (во всяком случае, в Афинах), а об обычных репрессивных мерах. Кроме того, опять же сохраняет силу аргумент, согласно которому, если остракизм ввела демократия, то сменивший ее олигархический режим должен был отменить этот институт, а мегарский остракизм между тем существовал и позже (вспомним об остраконе).
Поэтому мы не с меньшей, если не с большей вероятностью готовы допустить и другую возможность — введение остракизма олигархией, свергнувшей демократическое правление, с целью, так сказать, упорядочения правил политической игры. Как мы неоднократно говорили по ходу исследования, никакого непримиримого противоречия между олигархией и остракизмом не существует. Все дело, в сущности, в том, в ведении какого органа эта процедура находится — народного собрания или Совета (олигархия не допустила бы первого, а демократия второго), — а относительно Мегар нам такие детали абсолютно неизвестны.
Как бы то ни было, возьмем на себя смелость достаточно уверенно утверждать: остракизм был учрежден в мегарском полисе очень рано, в первой половине VI в. до н. э. Кстати, вскоре после этого олигархические Мегары вошли в Пелопоннесский союз, признав гегемонию Спарты. Консервативные и негативно относившиеся к любым конституционным новшествам спартанцы вряд ли допустили бы введение в подчиненном им городе такого института, если бы он еще не существовал к этому времени. Что же касается времени окончания практики остракизма в Мегарах, то об этом можно сказать мало определенного. Ясно одно: процедурой изгнания черепками мегаряне пользовались достаточно долго. Ведь новооткрытый мегарский остракон относится к довольно позднему времени: к концу V или, скорее, даже к IV в. до н. э. Такое длительное существование остракизма не кажется невозможным. В Афинах остракизм (в его «классической» форме) функционировал менее века, но, как мы видели выше (гл. V, п. 1), прекращение его применения произошло в результате специфического стечения конкретных факторов различного характера. В Мегарах такого стечения не сложилось.
От Мегар наиболее естественным будет перейти к Херсонесу, который, как теперь можно утверждать вполне определенно, был основан не в эпоху Пелопоннесской войны, как предполагала общепринятая до недавнего времени гипотеза Шнейдервирта — Тюменева[1126], а примерно на век раньше. Наиболее ранние херсонесские остраконы Ю. Г. Виноградов датирует самым началом V в. до н. э., что и должно стать t.a.q. для введения остракизма в этом полисе. Необходимо оговорить и еще одно обстоятельство. Если Мегары могли прийти к идее остракизма самостоятельно, то для Херсонеса это уже исключено. Херсонеситы, безусловно, не «изобрели» остракизм, а переняли его из своей праметрополии. Посредующим звеном должна была послужить Гераклея — «дочерняя» апойкия Мегар и в то же время «родительница» Херсонеса. Строго говоря, мы не знаем, применялся ли остракизм в самой Гераклее: письменных свидетельств об этом не существует, источники других категорий тоже ничем не помогают. Немаловажный свет на проблему могло бы пролить изучение гераклейских граффити, но они пока практически не опубликованы.