(34) Вообще, если уж смотреть на все это дело с точки зрения происхождения каждого из нас, то я ничего общего с остракизмом не имею. Нет никого, кто смог бы указать хотя бы одного представителя нашего рода, с которым случилось бы такое несчастье. Напротив, Алкивиад более, чем кто-либо другой из афинян, связан с остракизмом. Действительно, и отец его матери Мегакл, и его дед Алкивиад — оба <дважды>[1200] подвергались изгнанию остракизмом, так что и с самим Алкивиадом не случилось бы ничего ни странного, ни необычного, если бы его постигла такая же судьба, как и его предков. Более того, он и сам не стал бы отрицать, что его предки, превосходившие других своей склонностью к бесчинствам, были по сравнению с ним людьми куда более скромными и справедливыми. Ведь никто на свете не смог бы составить такое обвинение, которое по достоинству оценило бы преступления, совершенные Алкивиадом.
(35) Я полагаю, что и тот, кто внес закон об остракизме, имел вполне определенные намерения. Он видел, что среди граждан есть такие, которые оказываются сильнее должностных лиц и законов. Поскольку от таких людей невозможно было добиться удовлетворения в частном порядке, законодатель нашел средство привлекать их к ответственности в общественном порядке с тем, чтобы таким образом защищать всех, кто терпит от них обиды. Что касается меня, то я уже четыре раза был судим всем народом, и я никому не мешал привлекать меня к суду в частном порядке. Алкивиад же, напротив, совершив такие преступления, ни разу еще не осмелился явиться на суд.
(36) К тому же он так опасен, что люди вместо того, чтобы наказать его за прошлые преступления, боятся, как бы он не совершил против них новые. Тем, кто уже испытал от него зло, лучше, по-видимому, смириться; зато ему угодно, чтобы и впредь он мог творить все, что пожелает. Как бы то ни было, афиняне, невозможно, чтобы в одно и то же время я заслуживал изгнания по остракизму и не заслуживал смертной казни, был оправдан по суду и был изгнан без суда, столько раз выходил победителем в судебных процессах и вновь считался достойным изгнания из-за тех же самых обвинений.
(37) Пожалуй, это было бы возможно, но лишь в том случае, если бы было доказано, что раньше я подвергался нападкам по незначительному поводу, или что моими обвинителями были люди ничтожные, или что врагами моими были люди вполне заурядные, а не самые сильные ораторы и политические деятели, которые уже погубили двоих из числа тех, кому были предъявлены такие же обвинения, как и мне. Итак, справедливо будет отправить в изгнание не тех, кого вы часто уже проверяли и признали ни в чем не виновными, а тех, кто не желал дать вам отчета в своей жизни.
(38) И вот что мне кажется странным: если бы кто-нибудь счел возможным вступиться за казненных и стал бы доказывать, что они погибли незаслуженно, то вы не стали бы и слушать такие речи; а если кто-нибудь вновь предъявляет те же самые обвинения людям, которые уже были оправданы, — разве не справедливо в таком случае держаться одного образа действия, как по отношению к живым, так и по отношению к мертвым?
(39) Характерной чертой Алкивиада является то, что он и сам ни во что не ставит законы и клятвы, и вас стремится научить нарушать их. Других он требует изгонять и казнить без всякого снисхождения, а сам умоляет и плачет, чтобы вызвать к себе жалость. И я не удивляюсь этому: ведь то, что он совершил, должно стоить ему теперь многих слез. Я только спрашиваю себя: кого он убедит своими просьбами? Молодежь, которую он очернил в глазах народа своим наглым поведением, своим презрением к гимнасиям и поступками, не свойственными его возрасту? Или, быть может, людей старшего поколения, с которыми он никогда не имел ничего общего и образ жизни которых он всегда презирал?
(40) Стало быть, не только ради самих преступников следует заботиться о том, чтобы нарушители законов несли наказание, но и ради всех других, чтобы при виде этого они становились людьми более честными и более скромными. Изгнав меня, вы только повергнете в сильный страх всех лучших людей, тогда как, наказав Алкивиада, вы заставите всех наглецов больше уважать законы.
(41) Я хочу также напомнить вам о том, что было мною совершено. Побывав послом в Фессалии и в Македонии, в Молоссии и в Феспротии, в Италии и в Сицилии, я примирил с нашим государством одних, я расположил в нашу пользу других, я заставил отложиться от наших врагов третьих. Если бы каждый из ваших послов сделал столько же, сколько я, вы имели бы немного врагов и у вас было бы много союзников.
(42) О своих литургиях я не считаю нужным упоминать: скажу только, что все повинности я всегда оплачивал не из общественных средств, а из своих собственных. Впрочем, я выходил победителем и на состязаниях в мужской красоте, и на состязаниях в беге с факелами, и при постановке трагедий, но при этом я не избивал соперничающих со мною хорегов и не стыдился подчиняться законам. Вот почему я думаю, что граждане, подобные мне, скорее заслуживают того, чтобы остаться здесь, нежели быть изгнанными[1201].
[14] Лисий. XIV (Против Алкивиада по поводу его дезертирства[1202]). 39.
Поэтому, если кто из вас жалеет погибших в морском сражении [при Эгоспотамах. — И.С.], или испытывает чувство позора из-за сограждан, попавших в рабство к неприятелю, или возмущается срытием стен, или ненавидит спартанцев, или негодует на коллегию Тридцати, — виновником всего этого он должен считать его отца, он должен вспомнить, что его прадеда Алкивиада и деда отца его по матери Мегакла ваши предки обоих дважды изгоняли посредством остракизма, а отца его старшие из вас приговорили к смертной казни[1203].
[15] Платон. Горгий. 516d.
Сократ: …А теперь поговорим о Кимоне. Разве те, кого он выхаживал, не подвергли его остракизму, чтобы десять лет не слышать его голоса? И с Фемистоклом поступили точно так же, приговорив его к изгнанию, верно?[1204]
[16] Демосфен. XXIII (Против Аристократа). 204–205.
(204) …Но обратите внимание, как наказывались нашими предками лица, совершившие преступления, и сравните их действия с вашими. (205) Фемистокла, обнаружив, что тот стал превозноситься над народом, они приговорили к изгнанию и обвинили в персофильстве[1205].
[17] Демосфен (?). XXVI (Против Аристогитона II). 6.
Аристид, как рассказывают, изгнанный вашими предками, жил на Эгине до тех пор, пока народ не вернул его…[1206]
[18] Эсхин. I (Против Тимарха). 111–112.
(111) …Покончив с разъяснениями, он[1207] сказал: «Итак, что же мне посоветовать вам, афиняне? Если Совет признает Тимарха виновным и, исключив его посредством голосования листьями из списков Совета, передаст дело в суд, то вы можете сохранить за членами Совета обычную награду. Если же они не накажут Тимарха, не давайте им этой награды и в день, когда будет обсуждаться вопрос о ней, припомните им их поступок». (112) Затем, вернувшись в булевтерий, Совет приступил к голосованию. И сначала, при подаче голосов масличными листьями, он исключил Тимарха из своих списков, однако затем, при голосовании камешками, вновь принял его в свои ряды. Таким образом, Совет не передал дело в суд и не изгнал Тимарха из булевтерия, и потому — мне неприятно, но я должен сказать об этом — Совет не удостоился обычной похвалы. Не допускайте же такого положения, афиняне, когда на Совет вы сердитесь и пятьсот ваших граждан лишаете венка за то, что они не покарали Тимарха, а сами готовы оправдать и сохранить для народа этого оратора, который принес Совету одни только неприятности[1208].
[19] Ликург. Против Леократа. 117–118[1209].
(117) Ведь Гиппарха, сына Харма[1210], уклонившегося от публичного обвинения в предательстве и не явившегося на суд, они [афиняне. — И.С.] приговорили к смерти. Так как они не могли получить его самого в качестве залога за преступление, стащив с Акрополя его статую, они расплавили ее и, сделав стелу, постановили написать на ней имена преступников и предателей. И сам Гиппарх на этой стеле был записан, и другие предатели. (118) Возьми, секретарь, и прочти сначала постановление, по которому эта статуя должна была быть снята с Акрополя, затем надпись на стеле и имена предателей, приписанных позже на этой стеле[1211].
[20] Динарх. Обвинение против Полиевкта, подвергнутого экфиллофории. Фр. II. 1–2, 4 Conomis.
См. [49], [88], [90].
[21] Демад (?). Неизвестная речь. Фр. 124 de Falco.
…Тогда еще были в расцвете силы городов и дух Эллады, и удача сопутствовала народу; ныне же изгнано остракизмом все полезное из государственных дел, вынуты жилы городов, на распущенность и роскошь истрачены состояния, дела согласия больше с нами не пребывают, и ложными оказались надежды друзей[1212].
[22] Феопомп. История Филиппа. FGrHist. 115. F88.
См. [123].
[23] Феопомп. История Филиппа. FGrHist. 115 F96.
См. [114], [119].
[24] Андротион. Аттида. FGrHist. 324. F6.
См. [89].
Приложение IV
[25] Андротион. Аттида. FGrHist. 324. F37.
См. [113].
[26] Андротион. Аттида. FGrHist. 324. F43.
См. [119].
[27] Аристотель (?). Афинская полития. 22.