[271]. Одно из последних исследований по этому сюжету принадлежит П. Родсу[272], и эту статью мы не охарактеризовали бы иначе, как блестящую, — насколько квалифицированно трактованы в ней практически все существующие нюансы проблематики последней остракофории.
Имеется несколько работ по процедурным вопросам остракизма. Эта тема, как нам представляется, привлекает внимание антиковедов в меньшей степени, нежели она того заслуживает. В какой-то мере ученых можно понять: процедура остракизма достаточно детально освещена в нарративных источниках, и многие ее элементы не порождают каких-либо проблем или дискуссий. Впрочем, есть и спорные вопросы, на которых преимущественно и сосредоточиваются авторы имеющихся статей. В данной связи следует назвать, например, вопрос о введенных в 480 г. до н. э. в связи с досрочных возвращением на родину первых жертв остракизма[273] ограничениях на местопребывание лиц, которые в дальнейшем должны были подвергаться этой мере (различные трактовки этого ограничения см. в работах Т. Фигейры, Л. де Либеро[274]). Проблема кворума в связи с остракизмом (и, соответственно, пресловутый вопрос о числе 6000) рассмотрена в важной статье Ф. Готье, посвященной институту кворума в греческих демократиях[275]. Есть исследования и о более частных аспектах рассматриваемой процедуры (Р. Уичерли, Б. Лейвелл)[276].
Неоднократно предметом изучения в связи с остракизмом становились остраконы, и в последние десятилетия это происходило все чаще и чаще, что представляется вполне естественным ввиду очерченной нами выше огромного значения той информации, которую несут эти памятники. В источниковедческом разделе мы уже упоминали ряд исследований по этой проблематике (работы О. Бронира, Г. Маттингли, Д. Льюиса, Дж. Уильямса, А. Шапиро, Д. Филлипса, Дж. Кэмпа и др.), а теперь коснемся тех статей, о которых речь еще не заходила. Э. Хэнде[277] стремится, анализируя острака, делать из этого материала выводы общего характера, касающиеся закона об остракизме, его принятия и применения. Он, в частности, высказывает мысль о том, что на хронологическом промежутке между введением института Клисфеном и первым известным остракизмом (487 г. до н. э.) могли быть и другие остракофории, но они признавались несостоявшимися и не приводили к чьему-либо изгнанию, поскольку при голосовании не набиралось 6000 голосов, поданных против одного лица.
Впрочем, чаще всего в работах, посвященных острака, не ставятся и не решаются такого рода общие вопросы. Обычно эти работы посвящены опять же очень конкретным сюжетам, а именно интерпретации отдельных остраконов и надписей на них, попытки на этой базе получить какие-то новые сведения о лицах, подвергавшихся остракизму или являвшихся «кандидатами» на изгнание. В этом ключе написаны статьи Ф. Фроста, А. Шапиро, Л Пиччирилли, 3. Шрёдера, М. Берти[278].
В особую группу должны быть выделены работы, затрагивающие проблемы остракизма за пределами Афин, в других греческих полисах. Это одна из весьма интересных и малоисследованных сторон нашей проблематики. В историографии как-то само собой установилось мнение, что остракизм — прежде всего афинский феномен. Но не является ли это иллюзией, связанной с тем, что именно история Афин в силу состояния источников известна нам не просто лучше всего, но на много порядков лучше, нежели история почти любого из остальных государств эллинского мира. А между тем есть упоминания традиции о функционировании остракизма или аналогичных институтов и в иных местах (мы специально рассмотрим эти свидетельства в Приложении II). Однако информация о неафинском остракизме слишком скудна, чтобы сама по себе давать основания для ответственных выводов. Лучше всего известно о процедуре петализма в Сиракузах, но и это «лучше всего» выражается, в сущности, в одном-единственном пассаже Диодора (XI. 86–87). Какой контраст с богатым афинским материалом! Петализм рассматривается в работах X. Хоммеля, Ш. Бергера[279]. Об остракизме же в таких полисах, как Мегары, Аргос, Милет, вообще не сообщается практически ничего, не считая констатации самого факта наличия в них этого института. К счастью, в дополнение к крайне небогатой нарративной традиции в последнее время начали понемногу появляться остраконы, найденные в некоторых из перечисленных городов, в частности, в Мегарах. Этой находке посвящена статья греческого ученого X. Крицаса[280]. Более того, уже и в североафриканской Кирене найдены остраконы для остракизма (см. статью Л. Баккьелли[281]), хотя письменные источники ничего не сообщают о существовании там этого института. Отдельная тема — острака и остракизм в Херсонесе Таврическом, но по этой теме, рассматривая зарубежную историографию, сказать пока нечего.
Наш обзор будет неполным, если мы не упомянем о том, что различные аспекты проблематики, связанной с остракизмом, рассматривались антиковедами не только в специальных работах, но также, разумеется, и в трудах общего характера. Без упоминаний об остракизме и остракофориях, об их историко-политическом контексте — упоминаний более кратких или более подробных, в зависимости от личных склонностей автора, — не обходилась, наверное, ни одна монография, посвященная истории Греции и Афин в период поздней архаики и ранней классики, афинской демократии, тем или иным проблемам политической системы, политической жизни и политической борьбы в эту эпоху[282]. В ряде исследований, посвященных конкретным внутриполитическим проблемам классических Афин (деятельность Клисфена, отношение демоса к аристократическим лидерам, роль отдельных родов, таких как Писистратиды или Алкмеониды, в борьбе группировок, проблема дружбы и вражды в политической жизни, функционирование экклесии), тема остракизма также не обходится стороной[283].
Изучение некоторых тем просто-таки подразумевает обращение к истории остракизма, не позволяет без него обойтись. Так, например, в тех работах, где исследуются процедуры голосования в Древней Греции, (А. Беджхолд, Э. Стейвли) рассмотрение голосования на остракофориях неизбежно занимает достаточно значительное место[284]. В работах об афинской Агоре, особенно в тех, в которых затрагиваются общие проблемы развития и функционирования этой центральной городской площади (X. Томпсон и Р. Уичерли, Дж. Кэмп), речь об остракизме тоже заходит, поскольку он проводился именно на Агоре[285]. Отметим еще одно небезынтересное обстоятельство: материалы, относящиеся к остракизму, активно привлекаются авторами исследований о грамотности в классических Афинах (Ф. Харви, Э. Бернс, У. Харрис)[286]. И действительно, само наличие процедуры остракизма должно было предполагать поголовную грамотность среди гражданского коллектива. А с другой стороны, надписи на остраконах, зачастую изобилующие грубыми ошибками, демонстрируют средний уровень этой афинской грамотности, который по нашим нынешним стандартам в общем-то не может быть назван особенно высоким. Далее, касаются сообщений нарративной традиции об остракизме специалисты-источниковеды (Ф. Якоби, П. Родс)[287]. Наконец, затрагиваются проблемы острака и остракизма в общих трудах по греческой эпиграфике (Л. Джеффери, М. Гвардуччи, Р. Мейггс и Д. Льюис)[288].
А теперь настало время дать общую характеристику современного состояния западной историографии остракизма. В целом, что и говорить, картина получается — да будет нам позволено употребить неакадемический эпитет — несколько «клочковатая» (как, собственно, обычно и бывает, когда по какой-нибудь теме давно не появлялось фундаментального монографического исследования). Какие-то стороны истории остракизма изучены очень хорошо, можно сказать, исчерпывающе, так что и прибавить практически нечего. Так обстоит дело, например, с вопросом о времени введения этого института (следует подчеркнуть, что мы имеем в виду классическую афинскую форму остракизма, практиковавшуюся в V в. до н. э., и отделяем вопрос о ее возникновении от более общего вопроса о корнях института остракизма как такового), с хронологией многих остракофорий и т. д. В то же время есть и такие аспекты остракизма, которые и по сей день остаются дискуссионными. Немало проблем порождают, в частности, особенности его процедуры (6000 как кворум или минимум для одного лица, сущность поправки 480 г. до н. э., налагавшей ограничения на местопребывание изгнанников), датировка некоторых комплексов остраконов (прежде всего острака с Керамика). Имеются и нюансы (среди них весьма важные), которые представляются нам просто недостаточно изученными. Именно это можно сказать о месте остракизма в афинской внутриполитической борьбе раннеклассической эпохи в связи с общими особенностями этой борьбы, об основных этапах истории остракизма, о причинах выхода института из употребления. Работу над этими темами следует отнести к перспективам дальнейшего исследования остракизма.
Изучение института в современной науке идет по ряду важных направлений, и практически на каждом из этих направлений достигнуты значительные успехи. Последнее обстоятельство еще более оттеняет тот факт, что насущно необходимым становится некий синтез, некое обобщение полученных результатов, пока еще в известной мере разрозненных.