[413]. Дальнейшие перипетии событий хорошо известны: Алкивиада они привели к измене[414], Никия — к позору и гибели, а Афины в целом — в конечном счете к поражению в войне. И все эти «ниточки», как ни парадоксально, тянулись от того самого остракизма, который оба политика, казалось, благополучно преодолели.
Читатели, наверное, уже заметили, что хронологические проблемы, связанные с остракизмом Гипербола, разбирались здесь значительно подробнее, нежели вопросы датировки остальных остракофорий. Это обусловлено двумя обстоятельствами. Во-первых, последний случай применения остракизма, бесспорно, является одной из важнейших вех во всей истории института, что и заставило отнестись к этому событию с особенным вниманием. Во-вторых, в связи с установлением года рассматриваемой остракофории мы выдвинули ряд соображений, насколько нам известно, ранее никем не высказывавшихся, и эти соображения, естественно, потребовали специального обоснования. Хотелось бы подчеркнуть, что вышеизложенная реконструкция событий во многом является гипотетичной. Однако, на наш взгляд, гипотеза об изгнании Гипербола в 415 г. до н. э. все же имеет право на существование и, возможно, позволяет несколько лучше интерпретировать некоторые сообщения источников (например, той же IV речи Андокида), а также правильнее поставить данный сюжет не только в историко-хронологический, но и в реальный контекст афинской политической жизни. При этом, подчеркнем, предложенная нами реконструкция ни в коей мере не противоречит данным античной традиции, напротив, полностью с ними согласуется.
Гиперболу, как известно, никогда не суждено было возвратиться на родину. В 411 г. до н. э. он был убит на Самосе тамошними олигархами при поддержке афинских противников демократии (Thuc. VIII. 73.3).
Остается рассмотреть остракизмы, отнесенные нами выше к категории (в). Это, насколько, можно судить, самая сложная категория; в нее включены спорные остракофории, сама историчность которых является предметом дискуссий, а именно остракизмы Алкивиада Старшего, Менона, Каллия, сына Дидимия, и Дамона (Дамонида). Сразу подчеркнем, что нам не импонирует «минималистский» подход, практикуемый некоторыми исследователями[415], которые полностью отрицают достоверность сведений обо всех или почти всех остракизмах данной категории. Насколько можно судить, подобный скептицизм в большинстве случаев ничем серьезным не оправдан.
Возьмем изгнание Алкивиада Старшего. Свидетельств о нем, действительно, немного, но среди этих свидетельств есть принадлежащие весьма ранним авторам: Лисию, Андокиду. Если мы будем подвергать сомнению эту информацию, то что мешает объявить недостоверными, скажем, остракизмы Гиппарха, сына Харма, и Фукидида, сына Мелесия (самое раннее упоминание о них встречается лишь у Андротиона)? Или остракизм Ксантиппа, отца Перикла (самое раннее упоминание — в «Афинской политии» Аристотеля)? Этого, однако, никто не делает, и вполне правомерно. Далее, бесспорным аргументом в пользу историчности остракизма Алкивиада Старшего является наличие его имени на некотором количестве острака (эти остраконы по целому ряду критериев без каких-либо проблем можно отличить от тех, которые были направлены против его внука, несмотря на полное совпадение имени, патронимика и демотика — Алкивиад, сын Клиния, из Скамбонидов). Таких остраконов на сегодняшний день 14. Для сравнения: имя Гиппарха, сына Харма, было прочитано на 13 черепках, имя Гипербола — на 3, а оба они были, бесспорно, подвергнуты остракизму. Да и в целом отнюдь не кажется невероятным, что Алкивиад — выходец из древнего аристократического рода, принадлежавшего к самой верхушке афинской политической элиты[416], — стал жертвой остракофории. Собственно, для таких-то и был изобретен остракизм, перефразируя слова комедиографа Платона (fr. 187 Коек).
Датировка (хотя бы самая приблизительная) остракизма Алкивиада Старшего долгое время была совершенно неясной, и все предположения на этот счет имели чисто умозрительный характер. Положение усугублялось тем, что генеалогия семьи, о которой идет речь, сама по себе включает немало весьма дискуссионных элементов[417]. Известно, в частности, что имя Алкивиад было в ней весьма популярно. Так звали не только деда будущего скандального героя Пелопоннесской войны, но и его прадеда, сподвижника реформатора Клисфена. Строго говоря, не было полной ясности даже по вопросу о том, кто же из этих двух Алкивиадов был подвергнут остракизму.
Вплоть до середины XX века остракофорию, в результате которой был изгнан Алкивиад Старший, относили к 480-м гг. до н. э. Часто ее датировали еще более конкретно — 485 г.[418] Иными словами, Алкивиада отождествляли с «неизвестным», о котором речь шла выше, с «другом тиранов», ставшим жертвой третьего остракизма. Данная гипотеза казалась весьма привлекательной, однако впоследствии она была полностью опровергнута Источниковым материалом. Открытые в ходе раскопок острака с именем Алкивиада, как стало совершенно ясно в ходе анализа их материала и палеографии, никак не могли быть надписаны в 480-х гг., а появились на два десятилетия позже. Этот факт со всей возможной убедительностью продемонстрировал в специальной работе Ю. Вандерпул[419], впервые предложивший новую датировку остракизма Алкивиада Старшего — около 460 г. до н. э., иными словами, поставивший это событие афинской истории в совершенно иной контекст, в контекст демократических реформ Эфиальта — Перикла и противостояния этих политиков Кимону. Вряд ли Алкивиад Старший являлся сторонником последнего; несравненно больше оснований говорить о его близости к Периклу. Его сын Клиний был сподвижником и другом Перикла[420]; его внуки в детстве находились под опекой этого великого политика. Не забудем и о том, что Алкивиад Старший разорвал узы наследственной ксении, связывавшей его семью со Спартой (Thuc. V. 43.2). Это произошло, скорее всего, в годы Малой Пелопоннесской войны и тоже отнюдь не выдает в нем лаконофила-«кимоновца». Создается, таким образом, впечатление, что остракизмы Кимона и Алкивиада представляли собой взаимные удары, нанесенные друг другу соперничающими сторонами.
Предложенная Вандерпулом датировка рассматриваемой остракофории ныне стала практически общепринятой[421], и у нас нет ровно никаких резонов ее оспаривать. Вот, кстати, пример того, как острака помогли внести ясность в дискуссионный вопрос, став фактически решающим аргументом. Что же касается конкретного года, в котором был изгнан Алкивиад Старший, то он, к сожалению, вряд ли когда-нибудь будет точно установлен.
Остракизм Менона — одна из наиболее темных страниц афинской истории. О нем сообщает лишь один, к тому же достаточно поздний автор — лексикограф Гесихий (s.v. Msvcoviôai), да и он выражается расплывчато: τινές δέ φασι τον Μένωνα έξωστρακίσθαι. Казалось бы, подобная стоящая особняком информация не может заслуживать доверия, тем более, что о крупном афинском политическом деятеле по имени Менон из нарративной традиции неизвестно. Однако свидетельство Гесихия было существенно подкреплено неожиданной находкой (в основном на Керамике) очень большого количества острака (более 600) с именем Менона, сына Менеклида, из дема Гаргетт[422]. Шесть сотен известных остраконов — это действительно много; лишь пять-шесть афинян могут «похвастаться» таким их числом. Появляется значительная вероятность того, что лицо, о котором идет речь, было действительно изгнано остракизмом.
Однако кто же такой этот загадочный Менон, о котором вроде бы не сообщают письменные источники, повествующие об истории Афин, но который в то же время был, судя по всему, настолько влиятельной фигурой, что даже подвергся остракизму или, по меньшей мере, реальной опасности такового? Необычность ситуации усугубляется тем, что, как ни странно, граждане, писавшие на черепках имя Менона, были не очень-то хорошо с ним знакомы: во всяком случае, они нередко искажали компоненты его личного имени. Менона называют на острака то сыном Менеклида, то сыном Менандрида, то сыном Неоклида, то сыном Менекла, то сыном Мегакла. Происходит путаница и с его демом: то это Гаргетт, то Колон, то Рамнунт…[423] Случай почти беспрецедентный: гражданская община желает изгнать политика, но при этом толком не знает, как его зовут. Добавим еще, что имя Менон в Афинах встречается редко, зато оно весьма типично для Фессалии.
Раскрыть «загадку Менона» позволил комплексный анализ источников, проделанный в свое время А. Раубичеком[424]. Выяснилось, что Менон был действительно фессалийцем, знатным уроженцем Фарсала. Во время осады афинянами во главе с Кимоном города Эйон на северном побережье Эгейского моря (477/476 г. до н. э.[425]) он оказал им существенную помощь деньгами и людьми, за что постановлением экклесии ему были дарованы права афинского гражданства (Demosth. XXIII. 199). Сам по себе факт такой награды не уникален; необычным в данном случае является то, что Менон действительно переселился из Фарсала в Афины, был приписан к дему Гаргетт и, очевидно, принимал активное участие в политической жизни[426]. Раубичек даже считает возможным отождествить его с эпонимным архонтом 473/472 г. до н. э. Меноном (Diod. XI. 52.1); впрочем, на наш взгляд, это маловероятно, хотя и не исключено.