[507]. В третьих, примерно в то же время в Афины прибыл бежавший с Херсонеса Фракийского Мильтиад, вокруг которого тут же сформировалась новая политическая группировка.
Нараставшая «сегментация политической жизни»[508] делала весьма затруднительным, чтобы не сказать невозможным, применение остракизма, поскольку при столь дробном раскладе сил крайне мала была вероятность того, что кто-либо из «кандидатов» наберет требуемый для изгнания минимум в 6000 голосов[509], а второго тура, как известно, остракофория не предусматривала. Вскоре, однако, ситуация изменилась. В 490 г. до н. э., в связи с участием бывшего тирана Гиппия в персидском походе на Аттику, были полностью скомпрометированы сторонники Писистратидов в афинской политической жизни, а годом позже герой Марафона Мильтиад подвергся опале и вскоре умер. В полисе остались две сильные политические группировки, возглавлявшиеся соответственно Алкмеонидами и Фемистоклом, и политическая борьба на какое-то время обрела биполярный характер, что вообще было не характерно для афинской истории. При данном конкретном стечении обстоятельств и была подготовлена почва для успешного применения закона об остракизме, поскольку появилась надежда на то, что кто-либо из кандидатов наберет-таки 6000 голосов и подвергнется изгнанию. Именно поэтому 480-е гг. до н. э. — время наиболее острого дуального противостояния — и ознаменовались самой крупной серией остракофорий, в ходе которой Алкмеониды потерпели от Фемистокла сокрушительное поражение.
Таково, в самых кратких словах, наше объяснение перерыва между введением остракизма и первыми остракофориями. Разумеется, в изложенной реконструкции немало гипотетичного; это лишь один из возможных вариантов ответа на рассматриваемый вопрос, и мы отнюдь не настаиваем на его единственной истинности, допуская возможность и других интерпретаций. С одним, насколько можно судить, трудно спорить: двадцатилетний период, в течение которого остракизм не применялся, вполне может (и должен) быть объясняем из конкретных условий политической жизни этой эпохи.
Подведем итоги сказанному в данном пункте.
1. Усилиями нескольких поколений антиковедов, занимавшихся проблемами, связанными с принятием закона об остракизме, удалось весьма убедительно показать, что это событие относится к кругу клисфеновских реформ, а не к более позднему времени. При этом в череде демократических преобразований, проведенных Клисфеном, остракизм хронологически занимает одно из первых мест. Наиболее вероятно, что закон о нем был издан в 508/507 г. до н. э., в процессе борьбы Клисфена с Исагором.
2. Так называемое «свидетельство Андротиона» (F6), на которое прежде всего опирались те исследователи, которые относили введение остракизма к началу 480-х гг. до н. э., является плодом недоразумения, а именно некорректного цитирования «Аттиды» этого историка лексикографом Гарпократионом. В действительности нет оснований утверждать, что Андротион датировал принятие закона, о котором идет речь, указанным временем.
3. Двадцатилетний перерыв между введением остракизма и его первым применением также не может служить аргументом против прямого указания Аристотеля и других античных авторов на Клисфена как на инициатора учреждения данной процедуры, поскольку перерыв этот вполне поддается объяснению конкретными причинами, лежащими в сфере внутриполитической истории Афин на рубеже эпох архаики и классики.
2. Остракизм до Клисфена?
Итак, «отцом» остракизма следует считать Клисфена? В той форме, в какой этот институт функционировал в Афинах V в. до н. э., от изгнания Гиппарха, сына Харма, до изгнания Гипербола, — безусловно. Однако ныне на основании совокупности прямых и косвенных данных различного характера можно уже достаточно смело говорить о том, что данная («классическая») процедурная форма остракизма не была ни единственной, ни самой ранней, что этот институт в какой-то иной форме (или аналогичные ему процедуры) мог существовать в Афинах еще в доклассическое время. Рассмотрим эти данные.
Как уже неоднократно упоминалось выше, в 1972 г. внимание исследователей впервые оказалось по-настоящему всерьез привлечено к тексту анонимного поздневизантийского эрудита (Vaticanus Graecus 1144, fol. 222rv), тексту хотя и очень позднему, и довольно путаному, но восходящему, по крайней мере в значительной своей части, к весьма раннему и авторитетному первоисточнику (скорее всего, к «Законам» Феофраста) и потому крайне ценному для нас[510]. Это свидетельство будет настолько важным для дальнейшего изложения, что представляется необходимым привести его полностью:
Κλεισθένης τον εξοστρακισμού νόμον ές 'Αθήνας είσήνεγκεν, ήν δε τοιούτος· τήν βουλήν τινών ήμερων σκεψαμένην, έπιγράφειν έθος ήν εις όστρακα όντινα δέοι των πολιτών φυγαδευθήναι, και ταύτα ρίπτειν εις τό τού βουλευτηρίου περίφραγμα, ότω δε αν ύπέρ διακόσια γένηται τα όστρακα φεύγειν ετη δέκα, τα έκείνου καρπούμενον. ύστερον δέ τον δήμον[511] εδοξε νομοθετήσαι ύπέρ έξακισχίλια γίνεσθαι τα όστρακα τού φυγαδευθήναι μέλλοντος.
Ясно, что перед нами замечательный памятник. Несмотря на очень позднее время создания, на существующие в тексте неясности и даже (кажущуюся?) путаницу, неизвестный византийский автор сохранил чрезвычайно интересную информацию, конечно, не выдуманную им. По ходу работы нам неоднократно предстоит обращаться к этой информации, сопоставлять ее с остальными имеющимися в распоряжении науки данными и на основе такого сопоставления реконструировать те или иные принципиальные формулировки закона об остракизме. В частности, здесь мы продемонстрируем, что нового вносит приведенный выше отрывок в решение проблемы происхождения остракизма, позволяет ли он ответить на вопрос, вводил ли Клисфен новую, неизвестную ранее и изобретенную им ad hoc процедуру или же модифицировал уже существовавшую.
При чтении отрывка сразу бросается в глаза тот факт, что его автор знает о двух стадиях истории остракизма в Афинах. Вторая из этих стадий — прекрасно известный из античной традиции «классический» остракизм V в. до н. э., являвшийся прерогативой демоса, то есть народного собрания, проходившего в таких случаях на Агоре. Гораздо более ценна для нас неизвестная из других источников информация, согласно которой этой форме остракизма предшествовала другая, проводившаяся в Совете. При этом обратим внимание на то, что слова ότω δέ αν ύπέρ διακόσια (курсив наш. — И.С.) γένηται τά όστρακα φεύγειν несомненно подразумевают не Совет Пятисот, учрежденный Клисфеном и функционировавший в период афинской демократии, а предшествовавший ему Совет Четырехсот, существовавший на хронологическом промежутке между реформами Солона и Клисфена[512].
Таким образом, совершенно неожиданно выясняется, что рассматриваемый текст имплицитно содержит сведения об афинском остракизме доклисфеновской эпохи. Действительно, если не отвергать a limine свидетельство византийского эрудита как неаутентичное[513] (а серьезных оснований для этого нет), отнесение его к доклисфеновскому времени представляется едва ли не единственной мыслимой его интерпретацией; любая другая трактовка значительно менее убедительна и, более того, порождает неразрешимые проблемы. Так, в одной из недавних работ[514] было высказано предположение, что в 508/507 г. до н. э. Клисфен создал временный Совет Четырехсот, которого и касался изданный им закон об остракизме, в 501/500 г. до н. э. на смену ему был учрежден постоянный Совет Пятисот, а в начале 480-х гг. остракизм был по инициативе Фемистокла передан в ведение экклесии. Однако эта гипотеза зиждется на весьма шатких основаниях. Не говоря уже о том, что нет никаких сведений, дающих повод предполагать подобные довольно странные манипуляции Клисфена с численностью Совета, автору упомянутой статьи приходится для подкрепления своих построений гиперкритически отвергать традицию об учреждении Совета Четырехсот Солоном. Не более убедительной выглядит и другая вариация на ту же тему[515], согласно которой, поскольку демократические реформы растянулись на длительное время, то вначале Клисфеном был создан Совет, состоявший приблизительно из трехсот членов (цифра выводится чисто спекулятивным путем); в компетенцию этого гипотетического Совета будто бы и входило изначально проведение остракизма, впоследствии переданное в руки демоса.
На наш взгляд, гораздо более плодотворным будет не углубляться в область фантазий, а как можно более внимательно проанализировать текст Vaticanus Graecus 1144 и попытаться вывести из него все возможные импликации, пусть даже не лежащие на поверхности. В данной связи обращает на себя внимание то обстоятельство, что в отрывке, похоже, не отождествляются остракизм, введенный Клисфеном, и остракизм, проводившийся в Совете. О последнем говорится как об έθος, а не νόμος, а эти два понятия («обычай» и «закон») отнюдь не совпадали на всем протяжении греческой истории, всегда достаточно отчетливо разграничиваясь. Как нам представляется, имперфект ήν, относящийся к слову έθος, должен иметь в данном контексте плюсквам-перфектное значение (собственно плюсквамперфекта глагол είμί, как известно, не имеет) и противополагаться аористу είσήνεγκεν. Иными словами, автор имеет в виду следующее: Клисфен ввел в Афинах закон об остракизме, в то время как до него, ранее, существовал такой-то обычай (следует описание обычая). Если же относить существование обычая не к более раннему времени, чем издание закона, мы окажемся в противоречии как с историческими фактами, так и с элементарной логикой: получится, что в Афинах одновременно существовали и закон, и обычай, предусматривавшие проведение остракизма, причем по разным процедурам. А это, конечно, не так.