Итак, как мы видим, есть определенные основания (хотя, конечно, небесспорные) считать, что к моменту последней афинской остракофории закон предусматривал изгнание из полиса уже не на десять, а на пять лет. В целях дальнейшей верификации этого предположения и возможного определения времени внесения такой поправки обратимся к материалу, освещающему более ранние остракизмы. В ходе его рассмотрения мы встречаем еще некоторые (хотя тоже косвенные) свидетельства о сокращении времени пребывания в изгнании.
Выше уже упоминалось, что одной из жертв остракизма стал Дамон — музыкант и теоретик музыкального искусства, а, кроме того, один из ближайших друзей и политических советников Перикла. Время изгнания Дамона не обозначено в источниках эксплицитно. Специально занимавшийся биографией этого деятеля А. Раубичек путем комбинированного анализа нарративной традиции и открытых археологами черепков-остраконов с именем Дамона пришел к выводу, что его остракизм относится к 430-м гг. до н. э.[758] Предлагались, правда, и другие датировки остракизма Дамона — от 440-х до 420-х гг. до н. э., однако хронология Раубичека, как мы говорили в соответствующем месте главы I, остается наиболее убедительной.
Отбыв положенный срок изгнания, Дамон возвратился на родину. Когда это произошло? Знаменитый музыкант упоминается в нескольких произведениях Платона, в том числе в сократическом диалоге «Алкивиад I», где заглавный герой по ходу действия, в частности, говорит (Plat. Alc. I. 118c): «Он (Перикл. — И.С.) не сам собою стал мудрым, а потому что общался со множеством мудрых людей — и с Пифоклидом, и с Анаксагором, да и теперь еще, в свои-то годы, обучается у Дамона с той же самой целью». Итак, на момент произнесения этих слов Дамон находится в Афинах. Остается выяснить, в какое время, по мысли автора, развертывается действие диалога.
Прежде всего, это не может быть период после 429 г. до н. э., поскольку в этом году умер Перикл, а в диалоге он упоминается как живой и здравствующий. Еще немного уточнить дату действия позволяет характеристика Сократом Алкивиада как юноши неполных двадцати лет от роду (Plat. Alc. I. 123d). Алкивиад родился около 450 г. до н. э., незадолго до гибели его отца при Коронее (447 г.)[759]. Совокупность данных указывает на то, что действие произведения происходит в конце 430-х гг. до н. э. — никак не позже и, скорее всего, не раньше, поскольку Алкивиад в диалоге рассуждает отнюдь не как несмышленый ребенок. Но коль скоро Дамон был изгнан остракизмом в 430-х гг. до н. э., а в конце тех же 430-х гг. вновь оказался в Афинах, получается, что он никак не мог находиться в изгнании десять лет, а, значит, этот срок уже был сокращен до пятилетнего (если, конечно, этот советник Перикла, подобно Кимону и другим, не был возвращен досрочно, но для такого предположения в источниках нет ни малейших оснований).
Вышеприведенный аргумент мы, разумеется, ни в коей мере не расцениваем как решающий или даже просто особенно сильный, прекрасно сознавая, что он может работать лишь в совокупности с другими. Впрочем, сразу хотелось бы опровергнуть один из контрдоводов, который может быть против него приведен, а именно то соображение, что Платон в своих диалогах давал большой простор licentia poetica и не стремился к хронологической и просопографической скрупулезности. Нам уже приходилось отмечать, что материал такого рода в платоновских сочинениях, как правило, вполне надежен[760]. В тем большей мере это относится к ранним диалогам философа («Алкивиад I» принадлежит именно к этой категории), когда он еще не «возносился в занебесные сферы», а, кроме того, был отделен от описываемых событий сравнительно непродолжительным хронологическим отрезком и вряд ли стал бы искажать факты, коль скоро еще живы были люди, которые могли его в этих искажениях уличить.
Мы, к сожалению, ничего не можем сказать о том, сколько лет пробыл в изгнании Фукидид, сын Мелесия, подвергнутый остракизму в 440-х гг. до н. э. Что же касается еще более ранней жертвы этой меры — Кимона — тот тут ситуация осложняется тем, что он, как мы видели, был возвращен на родину до истечения положенного срока (Nep. Cim. 3; Plut. Cim. 17; Pericl. 10), ввиду обострения афино-спартанских отношений и необходимости заключения перемирия (Кимон, как лицо, пользовавшееся большим авторитетом в Спарте, был наиболее подходящей фигурой для ведения переговоров). Мы уже цитировали выше Феопомпа, отмечавшего, что Кимон не пробыл в изгнании и пяти лет.
Приведем еще один небезынтересный факт. В 454 г. до н. э. в Сиракузах, где незадолго до того была свергнута тирания Дейноменидов и установлена демократия, народ ввел процедуру петализма, полностью соответствовавшую афинскому остракизму за тем единственным исключением, что вместо черепков использовались листья оливы (Diod. XI. 86–87). Диодор, опирающийся на авторитетную сицилийскую историческую традицию классической и раннеэллинистической эпох, прямо указывает на то, что сиракузяне позаимствовали этот обычай от афинян и сохранили все его черты, кроме единственной вышеуказанной. При этом согласно закону о петализме изгнание продолжалось пять лет (φεύγειν πενταετή χρόνον). Логично предположить, что и в Афинах, откуда шло заимствование, к тому времени остракизм предусматривал такой же срок изгнания.
Весь комплекс приведенных выше аргументов позволяет с определенной (хотя, конечно, отнюдь не безоговорочной) степенью вероятности предположить, что на каком-то этапе рассматриваемое изменение в законе об остракизме, вопреки преобладающей точке зрения, могло действительно иметь место. Что же касается конкретного времени внесения данной поправки, возможны два варианта решения проблемы; оба имеют в виду период до 454 г. до н. э., т. е. до введения сиракузского петализма.
Первый вариант связан с остракофорией Кимона. Не исключено, что именно тогда, когда его досрочно возвращали, и в прямой связи с этим обстоятельством срок остракизма был сокращен вдвое[761]. Второй вариант относится к несколько более раннему времени и учитывает некоторые сведения, имеющиеся об остракизме Фемистокла. В конце 470-х гг. до н. э. этот политик был изгнан из Афин и несколько лет спокойно, никем не тревожимый, жил в Аргосе. А около 467 г. до н. э.[762] его внезапно стали преследовать, заочно приговорили к смерти и таким образом отрезали путь к возвращению на родину. Было ли дело только в спартанских интригах? А может быть, срок изгнания Фемистокла уже подходил к концу, и его влиятельные противники в Афинах — объединившиеся против него Алкмеониды, Филаиды, Керики — решили принять необходимые меры? В таком случае придется признать, что та поправка к закону об остракизме, о которой здесь идет речь, была принята примерно тогда же, когда и поправка относительно местопребывания изгнанных, т. е. около 480 г. до н. э. (может быть, обе поправки вообще принимались «единым пакетом»?). Вопрос о выборе между этими двумя вариантами при нынешнем состоянии источников приходится оставить открытым. Равным образом рановато пока и рассуждать о том, какова была цель сокращения срока изгнания. Проявление гуманности? Или какие-то конкретно-политические соображения? Об этом можно только гадать, тем более что, как мы хотим еще раз подчеркнуть, само предположение о сокращении срока изгнания является сугубой гипотезой. Мы отнюдь не хотели бы на ней настаивать, а просто хотим принципиально оговорить все более или менее возможные нюансы истории остракизма.
Суммируем результаты, полученные в данной части исследования.
1. Согласно закону Клисфена (и, судя по всему, также до него) срок пребывания в остракизме равнялся десяти годам. Однако афинская экклесия имела полное право (и несколько раз пользовалась этим правом) принять решение о досрочном возвращении на родину одного или нескольких лиц, подвергнутых остракизму.
2. Существует некоторая возможность того, что на каком-то этапе истории афинской демократии (но не позже 450-х гг. до н. э.) в закон об остракизме была внесена поправка, сокращавшая срок изгнания с десяти до пяти лет. При имеющемся состоянии источников этот вопрос не может быть однозначно разрешен.
5. К вопросу о заранее приготовленных остраконах
Как мы уже отмечали выше, определенная (не слишком большая, но тем не менее заслуживающая внимания) часть открытых на сегодняшний день остраконов производит однозначное впечатление заблаговременно приготовленных артефактов. Д. Филлипс, взявшийся в 1990 г. подсчитать количество памятников этой категории, найденных на Агоре (любые подсчеты такого рода для Керамика пока просто невозможны и не будут возможными, пока не осуществится полная публикация острака из этого региона), дал в конечном счете цифру 317[763]. Мы не думаем, что к этой цифре следует относиться с каким-то пиететом: критерии, с помощью которых определяется, какой остра-кон был приготовлен заранее, а какой надписан непосредственно в ходе голосования, во многих случаях нельзя признать достаточно четкими и позволяющими дать однозначный ответ на поставленный вопрос. Тем не менее можно с немалой уверенностью утверждать, что в целом черепки, надписанные до остракофории, занимают значительное место в общем корпусе рассматриваемых памятников.
Говоря о заранее приготовленных остраконах, прежде всего следует обратить внимание (как это обычно и делается) на уникальную находку, сделанную в 1937 г. американским археологом О. Брониром на северном склоне Акрополя. В колодце, уже к началу V в. до н. э. заброшенном и превратившемся в мусоросборник, было обнаружено 190 остраконов, направленных против Фемистокла