ах первого века демократии осуществляли В. М. Строгецкий[810], С. Г. Карпюк[811], наиболее углубленно концентрировавшиеся на рассмотрении тех или иных ее этапов и сторон.
Мы, разумеется, не ставим перед собой задачу перечислить всех авторов, что-либо писавших о характере политической жизни афинского полиса в V в. до н. э. Предложенный выше максимально краткий и конспективный историографический экскурс преследовал цель продемонстрировать положение, сложившееся на настоящий момент в изучении данной темы. Назвать это положение неудовлетворительным было бы, бесспорно, слишком большим преувеличением. Тема исследовалась, причем исследовалась квалифицированными специалистами и на высоком уровне. И тем не менее, повторим, V век в научной литературе находится как бы в некоторой тени IV-гo, который привлекал больший интерес историков. Причины этого лежат во многом в области объективных факторов, среди которых следует назвать в первую очередь принципиально различный характер освещения источниками внутриполитической истории Афин в этих двух столетиях.
Для IV в. до н. э. у нас есть такие великолепные современные событиям памятники, как шедевры искусства красноречия, политические речи великих аттических ораторов — Демосфена, Эсхина, Гиперида и др. Эти произведения, в отличие, скажем, от исторических трудов, не дают, как правило, связной картины событий и заставляют прибегать к реконструкциям (что само по себе всегда бывает интересным и является одним из факторов частого обращения антиковедов к материалам речей), зато они не имеют себе равных в том отношении, что чрезвычайно ярко и живо, на грани субъективности и тенденциозности (а порой — и за этой гранью) рисуют картину общественной жизни, политической борьбы со всеми ее характерными нюансами. Для V в. до н. э. такого рода памятников, увы, нет, поскольку ораторы еще не записывали и не издавали речи, а произносили их экспромтом. Конечно, если бы, например, до нас дошли подлинные речи Перикла, который имел заслуженную репутацию совершенно непревзойденного оратора, можно представить, какая блестящая информация (мы говорим здесь не столько о голых фактах, сколько о духе политического ораторского искусства, о том, что не произносится expressis verbis, а читается между строк) оказалась бы в нашем распоряжении! Но мы вынуждены довольствоваться риторическими обработками нескольких перикловых речей у Фукидида.
Современные событиям источники, содержащие сведения о политической борьбе V в. — это прежде всего трактаты исторического жанра: труды Геродота, того же Фукидида, Ксенофонта (для самого конца столетия), «Афинская полития» Аристотеля. Эти памятники имеют свою несомненную специфику. С одной стороны они, в отличие от ораторских речей, как раз дают связную картину событий. Поэтому с внешней, чисто фактологической стороны внутриполитическая история Афин в V веке известна, пожалуй, даже лучше, чем в IV-м. Однако, с другой стороны, изложение авторов-историков в подавляющем большинстве случаев (за редкими исключениями, когда оказывались задеты эмоциональные струны того или иного из этих писателей) является сухим, отстраненным, лишенным красочных, столь много говорящих антиковеду нюансов и деталей. Историки классической эпохи (а ведь, наверное, каждый из них, подобно Фукидиду, в той или иной мере рассматривал свой труд как κτήμα ές αίεί) просто не снисходили до подобных «мелочей», считавшихся чем-то самим собой разумеющимся и никому не интересным; они рисовали свои полотна крупными штрихами. Только у первого из них — Геродота — еще не исчез вкус к сочной и характерной подробности. Но, к сожалению, «отец истории» доводит свое повествование лишь до 478 г. до н. э., то есть почти весь V в. остается вне пределов его внимания. Не забудем и о том, что подавляющее большинство вышеназванных историков, чьи труды дошли до нас, писали не специально об Афинах, а лишь касались дел, происходивших в этом полисе, в контексте более общих, панэллинских сюжетов (Грекоперсидские войны, Пелопоннесская война и др.). Естественно, и поэтому тоже они не могли в достаточной мере детализировать свое повествование о внутриполитических афинских событиях, нарисовать целостную картину процессов, происходивших в политической жизни. В частности, такой «гранд», как Фукидид, рассказывая о Пентеконтаэтии, просто пропускает, видимо, считая маловажными для стоящих перед ним задач, почти все крупнейшие события борьбы афинских политических группировок на этом хронологическом отрезке. Он не говорит ни слова даже об остракизмах Кимона и Фукидида, сына Мелесия, хотя эти события имели самое непосредственное отношение к возвышению Перикла, которого наш историк едва ли не боготворит и которому он уделяет очень значительное место в своем труде.
Есть еще такой интереснейший современный источник по всем сторонам афинской действительности, в том числе и по политической борьбе, как комедии Аристофана[812]. О них можно долго говорить, но, чтобы не отклоняться слишком далеко от основной нити изложения, отметим лишь следующее: если Аристофана и можно назвать, как иногда делается в историографии, «зеркалом» жизни Афин V в. до н. э.[813], то зеркало это, во всяком случае кривое, представляющее реалии времени, в которое жил и творил комедиограф, в искаженном, комически-гротескном виде[814]. Кроме того, произведения этого драматурга полны тонкими намеками и аллюзиями на те или иные события, тех или иных персонажей, которые легко улавливались его аудиторией, а для нас уже либо совсем непонятны, либо становятся ясными лишь из объяснений схолиастов или путем сопоставления с информацией, сохранившейся в других источниках. Если бы мы знали о классических Афинах только из Аристофана (допустим, что вся остальная традиция погибла бы), можно сказать, что мы не знали бы о них ничего определенного. К счастью, это не так.
Таким образом, для лучшего уяснения особенностей политической жизни Афин в V в. н. э. неизбежно приходится обращаться, не ограничиваясь авторами-современниками, к античным писателям позднейших эпох. Их количество велико, но в первую очередь речь идет, конечно, о Диодоре и Плутархе, особенно о последнем. Афинская история интересующего нас столетия подробно освещается в целом ряде биографий Плутарха: в жизнеописаниях Аристида, Фемистокла, Кимона, Перикла, Никия и Алкивиада. В источниковедческом разделе мы уже говорили, что, пожалуй, именно херонейский биограф предоставляет наиболее обильную информацию о функционировании института остракизма, о конкретных коллизиях, приводивших к остракофориям, об их историческом контексте. Сказанное относится не только к остракизму, но и к политической борьбе в целом: Плутарх со многими деталями, порой даже многословно, живописует ее перипетии. Резонен, однако, вопрос: какова цена сохраненных им сведений, если учесть, что Плутарх был отделен от V в. до н. э. полутысячелетним (!) хронологическим промежутком и к тому же далеко не во всех случаях имеет обыкновение указывать источник своей информации, чтобы мы могли оценить ее достоверность. То же относится к Диодору и другим поздним авторам. Очевидно, к ним возможен широкий спектр подходов. Среди этих подходов есть и крайние. С одной стороны, можно, конечно просто некритически принимать на веру всё, что сообщает поздняя традиция (хотя так, кажется, уже лет двести никто не делает, во всяком случае, в явной форме). С другой стороны, не менее пагубен и гиперкритический подход, ставший, к сожалению, весьма популярным в антиковедении, особенно западном (основной импульс ему придают в настоящее время представители научных школ М. Финли и Ч. Старра)[815]. Скептицизм, высказываемый гиперкритиками в отношении авторов, отделенных от описываемых ими событий длительным хронологическим промежутком, в каких-то частных случаях выглядит, бесспорно, оправданным. Но, будучи применен в широких масштабах, этот подход оказывается чрезвычайно неплодотворным, заводит в тупик, поскольку в конечном счете заставляет либо вовсе отказаться от реконструкции политической истории целых больших периодов, либо ставить на место традиции собственные, во многом произвольные конструкции[816]. При этом следует отметить факт, который, вероятно, очень не нравится гиперкритикам: как ни парадоксально, в некоторых случаях поздние авторы (например, тот же Плутарх) сохранили более точную или более полную информацию, чем даже великий Фукидид[817].
Необходима, таким образом, некая «золотая середина». Суждение само по себе более чем очевидное и даже банальное, но значительно труднее в каждом конкретном случае бывает определить, где эта «золотая середина» находится. С одной стороны, непосредственные эмпирические факты, которые сообщают Плутарх, Диодор и др., вряд ли следует отвергать, за исключением тех случаев, когда их данные вступают в прямое противоречие с более аутентичными источниками. С другой стороны, необходимо, как нам представляется, проводить разграничение между фактами и их интерпретациями. Как раз эти интерпретации у поздних авторов и являются тем, что далеко не всегда и не во всем заслуживает доверия. Даже Аристотель, отделенный от событий V в. до н. э. всего лишь столетием, при рассказе о них (в частности, в «Афинской политии») подчас не вполне корректен в их трактовке, дает порой несколько упрощенную и одностороннюю картину политической жизни, в определенной степени модернизирует ситуацию и судит о более ранних эпохах с помощью категориального аппарата своего времени, во многом чуждого реалиям ранней классики[818]. Еще более сомнительными, откровенно риторическими, наивно-морализаторскими бывают интерпретации фактов у Плутарха. Мы, таким образом, не обязаны слепо следовать всем рассуждениям, встречающимся у того или иного автора, но сообщаемые им факты мы, безусловно, всегда должны учитывать.