. Их-то и можно назвать тем фактором, который обусловливал различие позиций отдельных группировок, — а такое различие, несомненно, должно было иметь место, иначе становилось бы бессмысленным само существование этих группировок.
При этом следует подчеркнуть, что для граждан полиса классической эпохи внешняя политика не была чем-то достаточно далеким и абстрактным, вызывающим чисто «спортивный» интерес, как для жителей современных государств. Во-первых, они непосредственно, собственными руками вершили эту внешнюю политику, определяли все шаги полиса на межгосударственной арене, в то время как ныне данная сфера является наиболее изъятой из прямого участия масс населения и отданной в компетенцию профессиональных дипломатов. Во-вторых, внешняя политика опять же имела вполне личностный характер. Отдельные знатные семьи еще с предыдущей, архаической эпохи имели тяготения или пристрастия родственного, дружеского и иного (в том числе и экономического) характера, часто на ксенической или матримониальной основе, именно во внешнеполитическом плане, внутри греческого мира и даже за его пределами. Один аристократический род имел давние и тесные связи со Спартой, другой — с Ионией, третий, скажем, с Аргосом или Фивами, четвертый тяготел к негреческому Востоку… Это и определяло позицию группировки сложившейся вокруг данного рода. Внешняя ориентация диктовалась, разумеется, как аристократической традицией, так и конкретной ситуацией, причем роль последнего фактора в классическую эпоху, в условиях изменяющегося мира, возрастала. Поэтому у той или иной группировки эта ориентация могла меняться, хотя есть и примеры замечательной устойчивости пристрастий. Так, род Филаидов из поколения в поколение, как будто бы не замечая происходивших перемен, упорно и демонстративно симпатизировал Лакедемону. Во всяком случае, в высшей степени наивно было бы полагать, что внешнеполитические акции совершались из идеологических соображений и, скажем, Афины периодически конфликтовали со Спартой потому, что «мы», дескать, — «классическая демократия», а «они» — «олигархия».
Пойдем дальше. Теперь уже вряд ли нужно специально доказывать, что политические группировки в афинском полисе V–IV вв. до н. э. не имели массового характера и функционировали в кругу политической элиты, а не среди широких слоев рядового гражданства[828]. Таким образом, и этому критерию, необходимому для партии, они не могут удовлетворить. Наиболее распространенным типом группировки, который, кстати, как раз в течение V в. до н. э. постепенно получал политическое оформление, была гетерия — объединение нескольких десятков граждан вокруг «харизматического лидера» (гетерии и назывались обычно по имени своего лидера, «гетерия такого-то»). О гетериях и о том, какое место занимали они в истории афинской политической борьбы, подробнее будет сказано несколько ниже, а пока достаточно указать вот на эту их явно незначительную численность. В силу вышесказанного гетерий не могло не быть достаточно много, как много было в Афинах амбициозных, стремящихся к той или иной ступени власти политиков. Ни малейшего сходства с типичной для современности политической системой, базирующейся на нескольких крупных партиях, мы не находим. Очередной аргумент против двухпартийной схемы «демократы — олигархи»! В конкретных ситуациях малые политические группы могли объединяться в коалиции. Но, во-первых, эти коалиции были крайне непрочными и вновь распадались, как только преследуемая ими цель оказывалась достигнутой. Во-вторых, даже и коалиционные объединения не могли похвастаться большим количеством участников. Альянс нескольких группировок в сумме давал несколько сот граждан, что было явно недостаточно для того, чтобы обеспечить нужный результат в каком бы то ни было голосовании.
Между прочим, этот дробный характер политического поля и невключенность в группировки рядовых граждан были факторами, способствовавшими реальному, а не номинальному демократизму политической системы. Принятие решений было не монополизировано несколькими центрами фактической власти, не предрешено заранее. Отметим здесь, что отнюдь не случайно в демократических Афинах классической эпохи пережило столь высочайший взлет искусство политического красноречия[829]. Даже и в наших современных представлениях оратор — одна из ключевых фигур, с которыми ассоциируется образ Афин. Высокое значение ораторского искусства и вообще власть устного слова были связаны с тем, что в условиях прямой полисной демократии[830] оратор действительно мог убедить свою аудиторию в необходимости того или иного действия. В современных парламентских демократиях ораторское искусство если и существует, то в роли не очень-то уже и нужного рудимента. Сколько бы ни блистал перлами красноречия парламентарий с трибуны, подавляющее большинство его коллег проголосует не по убеждению, а по директиве, данной им руководством их партий и фракций. Соответственно, парламент действительно в известной степени превращается в «говорильню», а решения принимаются заранее, в ходе кулуарного торга. Не скажем, что в Афинах совершенно не случалось закулисных сговоров подобного рода. Всем известен сговор между Никнем и Алкивиадом в 415 г. до н. э., направленный против Гипербола (о нем шла речь выше, в гл. I). Другой пример — имевший место в 457 г. до н. э. сговор между Периклом и Кимоном, в результате которого последний получил возможность досрочно возвратиться из остракизма. Но речь идет не о правиле, а об исключениях. В несравненно более частых случаях решение принималось экклесией вполне спонтанно, без какой-либо предварительной обусловленности, что вполне естественно, поскольку масса граждан не была скована никакой партийной дисциплиной[831]. Этот спонтанный характер принятия решений временами, особенно в эпохи внутренних и внешних кризисов, приводил и к негативным эксцессам. Памятна ситуация 427 г. до н. э., когда после подавления восстания в Митилене афинское народное собрание на одном своем заседании постановило учинить жесточайшую расправу над жителями этого лесбосского города, а на другом, буквально на следующий же день, одумавшись, приняло новое решение, аннулировавшее предыдущее. Иными словами, трудно объективно оценить, какой способ принятия решений лучше: в ходе ли предварительного закулисного торга или непосредственно в ходе дискуссии и голосования. Но, во всяком случае, никто не будет спорить с тем, что второй способ демократичнее.
Небезынтересным и плодотворным представляется сопоставление афинской экклесии с такими уцелевшими до наших дней осколками прямой демократии, какими являются сохранившиеся в некоторых отдаленных швейцарских кантонах и по-прежнему имеющие властные полномочия народные собрания (Landgemeinde). Это сопоставление было проделано М.Хансеном, наблюдавшим швейцарские народные собрания в действии[832]. Хансен заметил, что в этих органах прямой демократии не заметно действия каких-то стабильных, долговременно существующих группировок. Если такие группировки и складываются, то они, как правило, имеют ситуативный характер и направлены на поддержку какой-то вполне конкретной меры. При этом граждане никак не связаны в своем волеизъявлении связью с той или иной группировкой. Если они по какому-то вопросу отдали голос за ее предложение, то это не означает, что и при дальнейших голосованиях они будут солидарны именно с этой группировкой. В ходе принятия решений жители кантонов исходят из собственного понимания того, что полезно для общины, а не из чьего-то чужого навязанного им мнения. Насколько можно судить, нечто весьма схожее имело место и на заседаниях афинской экклесии, где все вопросы решались путем прямого и в подавляющем большинстве случаев открытого голосования. Средний гражданин голосовал за то или иное мнение, сознательно оценивая его, а не потому, что он был так или иначе политически ангажирован. Мы отнюдь не отрицаем наличия в политической жизни разного рода манипуляций (хотя, может быть, их было и меньше, чем обычно считают). Но совершались эти манипуляции в кругу элиты, в среде граждан, профессионально посвятивших себя занятиям политикой. Рядового гражданства они касались постольку, поскольку влекли за собой пропагандистские акции.
Наконец, каковы были главные задачи политических группировок в классических Афинах? Судя по замечанию Фукидида (VIII. 54.4), говорящего о гетериях (синомосиях, как он их называет) конца V в. до н. э., в период мирной политической борьбы главными функциями этих объединений были взаимопомощь на выборах и взаимная защита членов в судебных процессах (έπι δίκαις και άρχαΐς). Предвыборная борьба стоит на первом месте также и в деятельности любой современной политической партии. А вот в судебной практике ныне, естественно, никакое партийное вмешательство отнюдь не приветствуется. Отметим еще, что афинские группировки сохраняли еще и некоторые весьма архаичные функции, которые в нашем современном понимании не имеют отношения к политике. Так, сравнительно недавно О. Меррей справедливо сконцентрировал внимание на ранее остававшемся несколько в тени, но тем не менее очень важном аспекте деятельности гетерий — на организации и проведении симпосиев, которые в рассматриваемую эпоху были не только одним из способов аристократического проведения досуга, но и имели еще в значительной степени политическую окраску[833].
В кризисной обстановке гетерии могли прибегать к действиям более радикального характера, прямо влияя на ход событий. Они сыграли, в частности, ведущую роль в период олигархических переворотов Четырехсот (411 г. до н. э.) и Тридцати (404 г. до н. э.). На практике усиление их роли выражалось в следующем. Во-первых, происходила резкая интенсификация их деятельности. Во-вторых, гетерии объединялись, дабы создать весомый политический альянс. Так, в 411 г. до н. э. Писандр «обошел» гетерии, убедив их объединиться (Thuc. VIII. 54.4); в 404 г. до н. э. объединяющей силой послужила созданная гетериями коллегия эфоров, добившаяся примирения ради «общего дела» даже враждующих между собой группировок (гетерии Крития и гетерии Фидона, см. Lys. XII. 54–55). В-третьих, осуществлялся переход к «неконституционным» методам, порой — к прямому насилию (ср. Thuc. III. 82.8). В частности, незадолго до переворота Четырехсот был убит демагог Андрокл и ряд других лиц (Thuc. VIII. 65). Цель всех этих действий очевидна — прямо взять власть в свои руки.