е избегали подобной же судьбы. Демагог Гипербол был изгнан остракизмом, демагог Клеофонт казнен по приговору суда. Демократия ниспровергала любого видного политика, как только он, во-первых, начинал восприниматься как слишком влиятельный и угрожающий народному суверенитету, а во-вторых — и это еще важнее, — как только он переставал быть нужным. «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить». Э. Д. Фролов чрезвычайно тонко подметил[844], что демос на протяжении большей части V в. до н. э. сам еще не мог компетентно руководить государством, выдвинуть лидеров из собственной среды, и потому он волей-неволей должен был использовать для этой цели представителей аристократии, при этом продолжая дистанцироваться от них[845]. Знатный политик был необходим, пока он воспринимался как «слуга народа», не претендующий быть его господином, и пока в его услугах ощущалась необходимость. Как только эта необходимость отпадала или как только признавалось, что лидер уже в недостаточной мере справляется с возлагаемыми на него задачами, от него избавлялись. Перикл дольше, чем кто-либо, оставался в милости у демоса и казался незаменимым. По отношению к нему сложилась парадоксальная ситуация. Комедиографы, выражавшие мнение широких масс, беспощадно обличали его, обвиняли в тиранических намерениях (Plut. Pericl. 16; кстати, вся плутархова биография Перикла буквально усеяна соответствующими цитатами из памятников аттической комедии); его сподвижники становились жертвами политических процессов. А самого «афинского олимпийца» продолжали из года в год избирать стратегом. «Сбросили» Перикла лишь тогда, когда сложилось мнение, что он состарился и не может уже эффективно направлять политику государства.
Итак, картина политической жизни в Афинах классической эпохи была чрезвычайно сложной, пестрой до хаотичности, многогранной. Менее всего она напоминает «двухпартийную» конструкцию. Сразу оговорим, что в принципе мы не отрицаем складывания в каких-то совершенно конкретных обстоятельствах биполярного характера борьбы, противостояния двух крупных политических объединений, сложившихся в результате коалиций отдельных группировок. Насколько можно судить, именно так развивались события в 480-х гг. до н. э., в период первых остракофорий[846], когда полис раскололся на сторонников группировки Алкмеонидов и приверженцев Фемистокла. Но, подчеркнем, речь идет именно о конкретной ситуации, а не об общем характере конфликта, об исключении, а не о правиле.
Вышесказанное в большей или меньшей мере относится ко всей классической эпохе в истории афинского полиса. А теперь предстоит рассмотреть вопрос о том, каковы же были наиболее типичные черты политической жизни Афин именно в V в. до н. э., поскольку именно в этом столетии, и только в нем, экклесия обращалась к институту остракизма, и уже поэтому данный хронологический отрезок интересует нас в первую очередь.
Следует сразу отметить, что V в. до н. э. (а если быть совсем точным, имеется в виду временной промежуток от реформ Клисфена до конца Пелопоннесской войны) с точки зрения характера политической борьбы, состава участвующих в ней сил, наличия тех или иных механизмов власти представляет собой некое целостное единство, обладающее рядом только ему свойственных характерных особенностей, весьма четко отграничиваемое как от предыдущего, так и от последующего столетия и в то же время во многих отношениях занимающее переходное положение между ними. VI в. до н. э., последний век эпохи архаики, был для Афин, если так можно выразиться, периодом «преддверия демократии». Первые реформы, во многом обусловившие дальнейшее движение государства в направлении демократизации политической системы, были, как известно, осуществлены уже Солоном, деятельность которого столь же определенно является началом этого периода, сколь деятельность Клисфена — его завершением. Афины между Солоном и Клисфеном нельзя уже назвать в полном смысле слова аристократическим (олигархическим) полисом, в которой демос лишен политической роли, но они не являются еще и полисом демократическим. Интересно суждение о солоновском строе, которое высказывает Аристотель (Pol. 1273635 sqq.). По мнению философа, Солон установил «отеческую демократию» (δημοκρατίαν… την πάτριον), а фактически — смешанное государственное устройство, в котором совмещались олигархические, аристократические и демократические элементы. Как бы то ни было, реальная власть находилась в руках представителей аристократических родов, соперничавших друг с другом за первенство.
С другой стороны, IV в. до н. э. — век существования в Афинах демократии, сложившейся уже в своей окончательной, «усовершенствованной» форме[847], без каких бы то ни было следов аристократического лидерства. Пожалуй, это столетие было в афинской истории наиболее чуждым аристократии периодом. Среди выдающихся деятелей полиса в это время лишь Ликург был выходцем из древней знати (из рода Этеобутадов), а все остальные принадлежали к кругу «новых политиков». Да и влиятельность Ликурга обусловливалась ни в коей мере не его происхождением, а лишь личными талантами. Впоследствии афинскую аристократию ждало новое возрождение: в эллинистическую и римскую эпохи ее роль в государстве опять существенно возросла[848]. Но демократии в это время уже не существовало.
Когда же происходит гибель аристократической политической традиции, коль скоро в VI в. до н. э. она еще в полной силе, а в IV-м — сведена к нулю? Несомненно, в том веке, который лежит между ними, и по этой причине мы имеем все основания признать переходный характер V в. до н. э. На его протяжении осуществлялась трансформация от власти знати к власти демоса, и в результате возникала ситуация своеобразного двоевластия. Насколько нам известно, о двоевластии в раннеклассических Афинах еще никто не писал, и сама идея может показаться весьма спорной. А между тем двоевластие, «диархия» характерна для многих переходных эпох, когда новый носитель власти по тем или иным причинам не овладел ею в полной мере, а старый — уже в значительной степени, но не до конца, утратил ее. Еще Т. Моммзен считал возможным говорить о диархии принцепса и сената в политической системе, созданной Августом.
Для диархии характерно определенное разграничение властных полномочий между двумя носителями власти. Нечто подобное мы действительно обнаруживаем в афинском полисе V в. до н. э., хотя это разграничение не было обусловлено какими-либо правовыми актами официального характера, а сложилось чисто эмпирически. Демос в лице экклесии и гелиеи осуществлял верховную власть, принимал законы (любая псефисма, принятая экклесией, в V в. до н. э. имела статус закона; в IV в. этого уже не было[849]), являлся высшей судебной инстанцией, избирал магистратов и контролировал их деятельность. Но сами магистраты, — во всяком случае, те из них, которые концентрировали в своих руках реальные, а не номинальные полномочия, — избирались, насколько известно, вплоть до Пелопоннесской войны и появления «новых политиков», без каких-либо исключений из среды аристократии. Можно даже говорить об определенной монополии знати в этой сфере, — конечно, не де-юре, а де-факто.
Если прибегать к современным параллелям, то с некоторыми оговорками возможно следующее определение ситуации: в руках аристократической элиты находилась исполнительная власть. С оговорками — потому, что в античности еще не сложилось представления о строгом разделении власти на законодательную, исполнительную и судебные ветви; это — продукт политической теории Нового времени (Локк, Монтескье). К тому же, повторим, вся деятельность аристократов на различных должностях находилась под контролем демоса. Магистраты не были суверенны.
Нам представляется, что именно подобное положение вещей имеет в виду Аристотель в одном из пассажей своего трактата «Политика» (1308b39 sqq.), описывая государственное устройство, при котором, с одной стороны, все допущены к власти, что является демократической чертой (το μέν γαρ έξειναι πασιν αρχειν δημοκρατικόν), а с другой — должности находятся в руках людей знатных, что представляет собой черту аристократическую (το δέ τούς γνωρίμους είναι έν τας αρχας αριστοκρατικόν). Именно такое государственное устройство Стагирит определяет как являющееся одновременно демократией и аристократией (άμα είναι δημοκρατίαν καί αριστοκρατίαν). Иными словами, перед нами — «аристократическая демократия», то, о чем мы уже говорили выше, система переходная между монополией на власть со стороны аристократов и монополией на нее же со стороны демоса; система, в которой обеим сторонам приходится делиться властью друг с другом, что и приводит к двоевластию.
Политические устройства, для которых характерна явная или скрытая диархия, ввиду своего переходного характера отличаются нестабильностью, остротой и жесткостью конфликта. Многих, наверное, поражало резкое различие между политической жизнью Римской империи в I и II вв. н. э. Первый век принципата — время острейшего конфликта между императорами и сенатом, заговоров, репрессий, постоянной напряженности. А в «золотой век Антонинов» принцепсы и сенат, за довольно редкими исключениями, взаимодействуют в мире и согласии. Дело, здесь, безусловно, не в том (или, во всяком случае, не только в том), что властелины Рима I в. были «чудовищами на престоле», а императоры II в. — людьми достойными. Важнее то, что на протяжении большей части I в. сенат еще воспринимался как реальная конкурирующая сила, а в следующем столетии власть уже была фактически монополизирована в императорских руках. Теперь можно было оказывать сенаторам знаки почтения, демонстрировать согласие с ними: реальной опасности для власти монарха сенат уже не представлял.