2. Сразу после изгнания Гипербола в афинском гражданском коллективе возобладало мнение, что остракофория не выполнила возлагавшейся на нее функции, а, кроме того, ее жертвой неожиданно стало «недостойное» остракизма лицо. Это должно было воспрепятствовать применению остракизма в течение какого-то количества лет, но еще не гарантировало окончательного отказа от обычая голосования черепками. В дальнейшем действовали уже иные факторы: ухудшение внешне- и внутриполитической обстановки в конце V в. до н. э., т. е. в последний период Пелопоннесской войны, отсутствие ситуаций биполярного противостояния политических лидеров, при которых обычно прибегали к остракизму, сужение до минимума круга потенциальных жертв этой процедуры, то есть представителей старой аристократии, пребывание значительной части граждан за пределами полиса ввиду постоянно ведущихся военных действий. Впоследствии же, в IV в. до н. э., несмотря на стабилизацию обстановки, возрождения остракизма не произошло, поскольку постепенно претерпел фундаментальные изменения характер всей политической жизни, что требовало новых методов, более активно применявшихся отныне в борьбе группировок (речь идет прежде всего о политических судебных процессах определенных видов).
2. «После остракизма»
Итак, начиная с 415 г. до н. э. и впоследствии, на протяжении IV в. до н. э. остракизм оставался институтом, существовавшим лишь номинально[1006]. Было, правда, высказано довольно экзотическое мнение, согласно которому остракофории могли проводиться и после изгнания Гипербола, но они оказывались неудачными, то есть не набиралось достаточного количества голосов для того, чтобы мероприятие привело к какому-нибудь результату[1007]. Однако это предположение представляет собой чисто умозрительную конструкцию и ровным счетом ни на чем не основано. Ни в одном источнике нет ни малейшего намека на то, что после 415 г. до н. э. проходили какие-нибудь остракофории. Напротив того, все, что мы знаем из нарративной традиции, противоречит подобной гипотезе. Кроме того, ни один из найденных на сегодняшний день тысяч острака не может быть хотя бы с небольшой долей вероятности отнесен к периоду после остракизма Гипербола. От точки зрения Хэндса смело можно отказаться и однозначно утверждать, что этот остракизм был действительно последним — во всех отношениях.
Тем не менее, подчеркнем, официально, законодательно институт остракизма отменен не был, он просто фактически прекратил существование, перестав употребляться. Еще долго после этого, в течение целого ряда десятилетий афинская экклесия ежегодно в положенный срок поднимала вопрос об остракизме. Как сообщает Аристотель в «Афинской политии» (43.5), на κυρία έκκλησία шестой притании гражданского года, помимо прочих вопросов, και περί τής όστρακοφορίας έπιχειροτονίαν διδόασιν, εί δοκεΐ ποιειν ή μή. Очевидно, на этом предварительном голосовании демос всегда выносил отрицательный вердикт. Тем не менее формальность всегда соблюдалась.
Небезынтересно задаться вопросом, когда прекратилась и эта формальность, то есть когда об остракизме вообще перестали вспоминать как об элементе политической системы. В нашем распоряжении есть некоторые нюансы словоупотребления в источниках, позволяющие дать ответ на этот вопрос с некоторой степенью точности. Нетрудно заметить, что автор «Афинской политии» говорит о предварительном голосовании по поводу остракизма в настоящем времени (έπιχειροτονίαν διδόασιν). Стало быть, во время составления трактата о государственном устройстве афинян (330-е — 320-е гг. до н. э. — так можно в наиболее общей форме определить это время, а попытки более точной датировки спорны и для нас в данном случае не принципиальны) такое голосование еще проводилось.
С другой стороны, обратим внимание на то, что следующий по времени античный автор, от которого дошло относительно подробное изложение процедуры остракизма, а именно Филохор (FGrHist. 328. F30), везде употребляет глаголы в имперфекте: προεχειροτόνει — «производил предварительное голосование», έδόκει — «принимал решение», έφράσσετο — «огораживалась», κατελείποντο — «оставлялись», έτίθεσαν — «клали», έπεστάτουν — «председательствовали», εδει — «следовало». Ни одного глагола в настоящем времени мы в повествовании аттидографа не находим. Таким образом, в те годы, когда писалась «Аттида» Филохора (а это начало III в. до н. э.[1008]) все аспекты процедуры остракизма, в том числе и предварительное голосование, окончательно стали делом прошлого.
Иными словами, остракизм оказался в полном забвении, перестал быть функционирующим институтом даже номинально на временном отрезке, который можно обозначить как последнюю четверть IV в. до н. э. Если бы до нашего времени сохранился детальный рассказ об остракизме, содержавшийся в трактате Феофраста «Законы» и мы могли бы судить, в каком времени — настоящем или прошедшем — писал об остракизме этот ученый, располагавшийся в хронологическом отношении как раз между Аристотелем и Филохором, то мы могли бы, наверное, еще более конкретизировать этот временной отрезок. Но, увы, труд Феофраста утрачен, и в дальнейших соображениях мы уже можем отталкиваться лишь от более или менее вероятных гипотез. Здесь надлежит вспомнить об основных событиях политической жизни Афин означенного периода[1009].
В 322 г. до н. э., после поражения Афин в Ламийской войне, афинская демократия была ликвидирована; установился олигархический режим, во главе которого встали Демад и Фокион. Начиная с этого времени афиняне уже были фактически не вольны в определении государственного устройства собственного полиса, формы которого диктовались теперь внешними силами, в первую очередь враждующими друг с другом диадохами. Последовала настоящая чехарда политических систем. В 318 г. до н. э. олигархия была свергнута, но уже в следующем году Кассандр навязал Афинам фактически единоличное правление перипатетика Деметрия Фалерского. В 307 г. до н. э. Деметрий был, в свою очередь, низложен своим тезкой — Деметрием Полиоркетом, который поселился в Афинах, заняв положение своеобразного «бога при демократии», декларативно восстановленной им. После битвы при Ипсе в 301 г. до н. э. Деметрий утратил власть над Афинами; в них утвердилась власть тирана Лахара, продолжавшаяся до 295 г. до н. э., когда город вновь оказался под контролем Полиоркета. Государственное устройство, существовавшее в афинском полисе впоследствии, именовалось демократией, но на деле это была фикция, имевшая мало общего с классической демократией 507–322 гг. до н. э.[1010]
Несомненно, в ходе какого-то из перечисленных многочисленных переворотов и произошел полный отказ от остракизма, перестало проводиться даже предварительное голосование о нем. На вопрос, когда конкретно это случилось, может быть дан, разумеется, лишь чисто гипотетический ответ (или даже несколько ответов, в равной мере имеющих право на существование и в равной мере недоказуемых). Любой из таких вариантов ответа в дальнейшем может быть оспорен и даже опровергнут, если вдруг появятся какие-то новые данные. В сущности, любой из переворотов конца IV в. до н. э. может считаться вполне подходящим моментом для полной отмены остракизма. Нам же представляются наиболее подходящими датами либо 322, либо 317 г. до н. э., то есть остракизм отменил либо режим Демада — Фокиона (это, может быть, чуть более вероятно)[1011], либо Деметрий Фалерский. Больше по этому вопросу ничего сказать не можем.
Как бы то ни было, невозможно не обратить внимание на показательный и в чем-то даже достойный удивления факт: пока существовала афинская демократия — существовал и остракизм (хотя бы номинально[1012], как только она прекратила существование — был окончательно отменен и этот институт. Удивительным же в данной ситуации является вот что: даже десятки лет спустя после того, как прошла последняя остракофория, народное собрание все равно год за годом возбуждало вопрос о голосовании черепками — и все это лишь для того, чтобы тут же этот вопрос закрыть. Остракизм, как ни парадоксально это выражение, почти на век пережил… себя самого. В чем же причина подобного положения вещей? Неужели дело только в том, что афиняне с упорством, достойным лучшего применения, по старинке держались за отжившую, вышедшую из употребления и никому не нужную процедуру? А может быть, дело обстояло несколько сложнее?
Попытку дать ответ на этот вопрос предпринял М. Крайст, автор единственной, насколько нам известно, работы об афинском остракизме в IV в. до н. э.[1013] Этот исследователь высказал важное положение, к которому мы, со своей стороны, хотели бы всецело присоединиться: остракизм еще долго после своего последнего реального применения не стал в полном смысле слова мертвой буквой закона. Он оставался мощным оружием демоса, но оружием, если так можно выразиться, находившимся все это время «в ножнах». Кстати, сразу возникает ассоциация с первым двадцатилетием существования классического остракизма, с периодом 507–488 гг. до н. э., когда остракофории тоже не проводились и, таким образом, в той же мере можно было говорить о «мече в ножнах».
Остракизм был своего рода «ядерной бомбой» в афинской политической жизни, и уже самим своим наличием, вне зависимости от частоты применения (или полного отсутствия такового, как в IV в. до н. э.), он накладывал вполне определенный отпечаток на формы этой политической жизни, делая ее более спокойной и умеренной[1014]. Действительно, по-настоящему мощное оружие совершенно не обязательно часто применять; достаточно просто помнить о е