представляется их историчность. Немалое количество сложностей возникает в связи с хронологией многих из перечисленных событий. Для одних остракофорий из числа надежно зафиксированных даты удается установить с достаточно большой точностью; другие датировки имеют несколько более приблизительный и/или дискуссионный характер (впрочем, колебание редко выходит за пределы отрезка в несколько лет). В целом удается достаточно детально реконструировать хронологическую канву истории афинского остракизма в V в. до н. э. (см. хронологическую таблицу в приложении VI), что служит основой для дальнейшего исследования.
2. Говоря о проблемах, связанных с принятием закона об остракизме в Афинах, следует подчеркнуть, что в результате работы нескольких поколений антиковедов, по итогам острых и продолжительных дискуссий, на сегодняшний день можно считать твердо установленным, что это событие относится к кругу клисфеновских реформ, а не к более позднему времени. При этом в череде демократических преобразований, проведенных Клисфеном, остракизм хронологически занимает одно из первых мест. Наиболее вероятно, что закон о нем был издан в 508/507 г. до н. э., в процессе борьбы Клисфена с Исагором. Что же касается так называемого «свидетельства Андротиона» (FGrHist. 324. F6), на которое ранее опирались те исследователи, которые относили введение остракизма к началу 480-х гг. до н. э., то это свидетельство является плодом недоразумения, а именно некорректного цитирования «Аттиды» Андротиона позднеантичным лексикографом Гарпократионом. Двадцатилетний перерыв между введением остракизма и его первым применением (в 487 г. до н. э.) также не может служить аргументом против прямого указания Аристотеля и других античных авторов на Клисфена как на инициатора учреждения данной процедуры, поскольку перерыв этот вполне поддается объяснению конкретными причинами, лежащими в сфере внутриполитической истории Афин на рубеже эпох архаики и классики.
3. Однако можно с достаточно большой степенью уверенности утверждать, что процедуры, аналогичные остракизму (мы условно называем их «протоостракизмом») существовали еще до Клисфена, то есть в архаическую, аристократическую эпоху афинской истории, с тем главным отличием, что голосование проводилось не народным собранием а Советом (в VI в. до н. э. — Советом Четырехсот, а еще раньше, возможно, Ареопагом). Складывание института остракизма было, насколько можно судить, не актом, имевшим место в один конкретный момент, а длительным процессом, на начальных этапах которого сыграли немаловажную роль ритуалы религиозно-магического характера (в частности ритуал фармака, или «козла отпущения»). Таким образом, Клисфен скорее не создал совершенно новый институт, а модифицировал уже существовавший, приспособив его к условиям формирующегося демократического полиса. Он сделал остракизм прерогативой экклесии, а также, возможно, придал его применению регулярный, а не спорадический характер. Иными словами, вследствие демократизации государственного устройства Афин интересующая нас процедура попала из рук аристократии в компетенцию всего гражданского коллектива.
4. Поднимая вопрос о причинах и целях введения остракизма, следует отделять друг от друга два аспекта этой проблемы. С одной стороны, идея остракизма как «профилактического» изгнания из полиса влиятельных индивидов зародилась в архаическую эпоху, на стыке двух тенденций политической жизни времен формирования полисных структур и полисного менталитета — тенденций индивидуалистической и коллективистской. Ранние формы остракизма («протоостракизм») являлись, по сути дела, средством взаимного контроля членов аристократической правящей элиты друг над другом, во избежание перерастания власти кого-либо из представителей этой элиты в тиранию. Что же касается закона Клисфена об остракизме, принятого на рубеже архаики и классики и вводившего «классическую» форму остракизма, которая существовала на протяжении V в. до н. э., то этот закон прекрасно укладывается в рамки всего комплекса клисфеновских реформ, передававших верховную власть в полисе из рук аристократии в руки демоса. Демос, переняв аристократический по происхождению институт, становился отныне гарантом против возрождения тирании, против острых вспышек стасиса и дестабилизации политической жизни, а также осуществлял с помощью остракизма общий контроль над деятельностью знатной элиты, что соответствовало его новой роли в государстве.
5. В процедурном отношении остракофория была особым видом народного собрания, в силу ряда обстоятельств (как прагматического, так, возможно, и ритуального характера) проводившимся на Агоре даже в то время, когда остальные заседания экклесии уже переместились на Пникс. Голосование на остракофории де-юре имело тайный характер, но фактически за строгим соблюдением тайны волеизъявления не следили. Не существовало и каких-либо общепринятых норм при нанесении надписей на остраконах-«бюллетенях». В целом процедура остракизма достаточно детально освещена источниками, показания которых по большинству деталей вполне согласуются друг с другом. Существуют, однако, и нюансы, по которым имеют место противоречия между различными античными авторами; на этих аспектах процедуры остракизма пришлось специально остановиться по ходу работы.
6. Одним из таких наиболее спорных вопросов является интерпретация числа 6000, фигурирующего в нарративной традиции, но определяемое различными авторами то как общий кворум для признания процедуры состоявшейся, то как минимальное количество голосов против одного лица, необходимое для его изгнания. Проведенное нами исследование данной проблемы позволяет говорить (если и не категорично, то, во всяком случае, со значительно большей долей вероятности), что 6000 голосов были необходимым минимумом для одного лица. Следует особенно подчеркнуть, что в условиях древнегреческих демократий, да и в целом в условиях полисного менталитета, более важной категорией вообще был не кворум (то есть некая абстрактная совокупность граждан, вне зависимости от мнения каждого из них), а степень единодушия при принятии решения. Именно на это обращалось внимание прежде всего — не на то, сколько человек пришло на голосование, а на то, усилиями скольких из них решение было принято.
7. Изначальный текст закона Клисфена об остракизме не имел в себе каких-либо формулировок, предписывавших изгнанникам место пребывания или накладывавших на него те или иные специальные территориальные ограничения, кроме пребывания за пределами Аттики. Однако в 480 г. до н. э. в текст закона была внесена поправка, суть которой, как мы постарались выяснить, заключалась в том, что с этого момента изгнанникам запрещалось пересекать в направлении Афин линию обозначенную пунктами Герест и Скиллей. Среди причин принятия поправки главную роль играло стремление избежать проживания изгнанников слишком близко от Аттики, во избежание эксцессов с их стороны.
8. Согласно закону Клисфена срок пребывания в остракизме равнялся десяти годам. Однако афинская экклесия имела полное, ничем не ограниченное право (и несколько раз пользовалась этим правом) принять решение о досрочном возвращении на родину одного или нескольких лиц, подвергнутых остракизму. Существует некоторая (впрочем, не столь уж большая) возможность того, что на каком-то этапе истории афинской демократии (но не позже 450-х гг. до н. э.) в закон об остракизме была внесена поправка, сокращавшая срок изгнания с десяти до пяти лет. При имеющемся состоянии источников этот вопрос не может быть однозначно разрешен.
9. Известны находки остраконов и целых групп остраконов, которые явно были заготовлены заранее, еще до остракофории. Вопреки общераспространенному мнению, далеко не все случаи подобного рода можно списать на деятельность гетерий и попытки политических манипуляций голосованием. В ряде случаев со значительно большей долей вероятности можно говорить о том, что такие остраконы были изготовлены писцами, торговавшими ими на остракофориях. При этом к услугам писцов афинские граждане, насколько можно судить, обращались не потому, что были в своей массе неграмотны (это ни в малейшей мере не соответствует действительности), а потому, что нанесение надписи на остраконе было сопряжено с определенными сложностями, и порой приобретение готового надписанного «бюллетеня» представлялось наиболее легким выходом из положения.
10. Для лучшего понимания истории и функционирования института остракизма в системе афинской демократии нам пришлось обратиться к рассмотрению специфики политической жизни классических Афин, внутриполитической ситуации в афинском полисе интересующей нас эпохи. Это ситуация отличалась большой сложностью и дробностью. Существовало большое количество малых политических группировок, которые могли объединяться в коалиции для достижения конкретных целей. Группировки не были массовыми и формировались в среде политической элиты. Они имели не абстрактно-идеологический, а личностный характер, в каждой из них была исключительно велика роль лидера (индивидуального или коллективного, как тот или иной знатный род). Весьма важную роль в борьбе группировок играли вопросы внешней политики, понимавшиеся также не абстрактно, а на вполне личностном уровне. При этом V в. до н. э. занимает в афинской политической истории особое место, являясь переходным периодом между доклисфеновской эпохой, с ее господством аристократии в общественной жизни, и временем после Пелопоннесской войны, когда демократия сформировалась в окончательном виде, а знать как социальный слой покинула политическую сцену. На протяжении большей части V в. наблюдается некое «двоевластие», или равновесие между двумя основными силами — демосом и аристократией, определенное распределение полномочий между ними. Демос относился к представителям знатных родов двойственно: использовал их политические традиции, опыт, связи для более эффективного управления полисом, но в то же время постоянно демонстрировал отчуждение от них. Равновесие было нестабильным, неоднократно порождало острые политические конфликты. При этом на протяжении рассматриваемого хронологического отрезка положение аристократов постоянно ухудшалось, пока ее значение к концу V в. не было сведено на нет.