453 год до н.э.
Месяцы Атир и Хойак[61]
Сиена, Навкратис, Афины
Сабу не пытался сбежать. Груда аметистов произвела на пунтийца такое неизгладимое впечатление, что он ходил за Баттом по подворью, словно привязанный. Но все равно Геродот не спускал с него глаз.
Наконец, наступил самый важный для галикарнасца день. План казался простым, хотя на самом деле был очень опасным. Заговорщикам предстояло безоружными проникнуть на остров Филэ под видом слуг пунтийца. Именно слуг, а не рабов, потому что домашнего раба сразу видно по клейму на лбу и ошейнику.
По словам Сабу, которого Батт заранее отпустил на свидание с братом, обмен должен произойти в наружной галерее храма перед закатом, когда жрецы будут находиться на вечерней молитве. Саамон скажется больным, и как только солнце скроется за песчаными холмами, выскользнет через пилон наружу.
Заговорщики сняли кольца и браслеты, чтобы как можно больше походить на бедняков. Батт с сожалением вытащил из ушей серебряные пиратские серьги.
В отплывшем от причала Сиены барисе находились четверо. Геродот, Лид и Батт были в простых набедренных повязках. Гладковыбритые головы делали их похожими на египтян, а сумерки придали коже темный оттенок.
Ватага Батта осталась ждать на берегу. Стреножив коней, хесмины уселись у костра спиной к причалу: пусть рыбаки занимаются своим делом и не отвлекаются на бородатых чужаков. Дозорные сторожили дорогу из Сиены, чтобы поднять тревогу, если вдруг заявятся маджаи.
Возле ног стоявшего на носу лодки Сабу лежал вожделенный мешок из крокодиловой кожи. Пунтиец показывал дорогу к острову Филэ среди россыпи покрытых зеленью клочков суши.
Батт с Лидом отталкивались шестами, в то время как Геродот веслом направлял лодку среди скал. Проплывая мимо Элефантины, галикарнасец запоминал расположение башен крепости, замечал скрытые лазы для внезапных контратак, колодцы и подземные выходы к реке. На глаз определил ширину рва. Успел подсчитать количество голов в табуне у водопоя.
Раб на причале острова принял веревку, обмотав ее вокруг швартовочного столба, после чего заторопился к клеткам с четырьмя священными соколами.
Сабу вместе со слугами спрыгнул на бревна причала.
— Оставайтесь здесь, — обратился пунтиец к Лиду и Батту. — Я сказал брату, что нас будет двое.
Затем Сабу с Геродотом скрылись в тени колонн. Чтобы скоротать время, галикарнасец наблюдал за храмовым птицеловом. Поочередно открывая дверцы клеток, раб скармливал соколам куски сырого мяса. В ожидании корма птицы Исиды недовольно грызли клювом прутья.
Быстро темнело. Геродот напряженно вглядывался в мрачный портал пилона. Наконец, показался свет факела. Вскоре к галерее вышел человек в жреческом схенти со свертком в руках.
Сабу поднял мешок с хесминами с земли и хотел направиться к брату.
— Подожди, — Геродот грубо взял его за плечо. — Пусть сначала покажет арулу.
Пунтиец нехотя остановился. Потом помахал рукой. Приблизившись, Саамон развернул сверток. Геродот жадно разглядывал реликвию. Диадема в волосах, длинный пеплос, скипетр с кукушкой, лилии — все, как описывал Перикл.
Внезапно уаб завопил по-египетски. Из пилона высыпали жрецы с посохами в руках. А от бариса уже неслись Лид и Батт, держа наперевес длинные шесты.
Геродота затопила ярость. Врезав Саамону кулаком в лицо, он вырвал из его рук сверток с арулой. Хотел броситься к причалу, но увидел, как от стены храма к воде бегут фигуры в белом.
А жрецы уже подняли над головой посохи. Геродот защищал арулу, подставляя под удары плечи и голову. Подоспевшие вовремя товарищи с ходу ввязались в драку.
Посохи и шесты мелькали в воздухе, слышались треск, гневные выкрики, стоны боли. Лид орудовал шестом как гоплит сариссой. Вот он подсек Сабу под колени, а когда тот повалился, воткнул комель прямо в его широко раскрытый рот. Кроша зубы и разрывая небо.
Пунтиец захлебывался кровью, но попытался подняться. Второй удар по лицу снова свалил его на плиты. Ударившись затылком о цоколь колонны, Сабу замер.
На принятие решения оставались мгновения. Если заговорщиков окружат, им конец. Геродот опустил сверток с арулой на плиты, а затем метнулся к клеткам со священными птицами. Распахнув дверцу одной из них, сунул внутрь руку.
От удара клювом галикарнасца пронзила резкая боль, но он уже крепко держал сокола.
— Всем стоять! — заорал Геродот. — Иначе сверну ему шею!
Жрецы замерли. Потом рухнули на колени.
Саамон дрожащим от благоговейного страха голосом пробормотал на койнэ:
— Не надо...
Не давая жрецам опомниться, заговорщики бросились к Нилу. Когда они уже забрались в барис, Геродот швырнул сокола на причал. Птица с недовольным клекотом забила крыльями. Лид и Батт бешено заработали шестами.
Несколько брошенных с берега камней упали в воду возле самого борта. Несмотря на то, что из раненой кисти текла кровь, галикарнасец мощно загребал веслом.
Он то и дело довольно поглядывал на лежавший на дне лодки сверток с арулой.
Уже на стремнине Геродот сверкнул белозубой улыбкой: — Ушли!
— Рано! — крикнул в ответ Батт. — Уйдем, когда сядем на коней!
За спиной слышались крики преследователей и громкий плеск. Жреческие барисы не отставали. Наконец, впереди показался причал Сиены. Хесмины с берега напряженно вглядывались в речной мрак. К беглецам протянулись руки товарищей.
— У тебя кровь, — сказал Батт.
— Потом, — отмахнулся Геродот.
Оседлав лошадей, ватага разбойников наметом рванула в ночь.
День спустя один из примкнувших к ватаге Батта египтян по просьбе Геродота разыскал Анхере. Бакет передала хозяйке просьбу галикарнасца встретиться с ним на окраине Сиены перед закатом.
Хесмины со скуки давили спасающихся от наводнения скорпионов. Кони паслись под ветвями скипидарного дерева. Когда тень от розового гранитного чехена стала длиннее его высоты, появились Тасуэи и Анхере.
Связник Батта катил перед собой тележку. Рядом вышагивали двое хесминов, сопровождавших сундук Геродота от пристани. Хесит издали приветливо помахала галикарнасцу рукой.
Геродот долго не мог оторваться от губ Тасуэи. Наконец, отстранился, трепетно коснувшись ее щеки пальцами, а она ответила полным нежности взглядом.
Потом тревожно спросила:
— Что у тебя с рукой?
Геродот улыбнулся:
— Священный сокол клюнул.
Тасуэи нахмурилась:
— В этом нет ничего смешного... За святотатство тебя могли побить камнями.
— И камни были, и посохи... — рассказав хесит о драке с жрецами и побеге с острова Филэ, галикарнасец удовлетворенно закончил: — Зато теперь у меня есть все три реликвии.
— Значит, ты скоро уедешь, — сказала Тасуэи, кусая губы.
На лице Геродота появилось озабоченное выражение. Он положил на плечи хесит ладони.
Тяжело вздохнул:
— Мы с тобой уже говорили об этом... Я должен привезти реликвии в Афины и лично вручить их Периклу. Только после этого задание будет считаться выполненным.
— Конечно, — натянуто согласилась Тасуэи, — делай то, что считаешь нужным.
Галикарнасец горячо воскликнул:
— Поехали со мной! Ты не пожалеешь!
Тасуэи грустно улыбнулась:
— Я поклялась Бастет в верности... Хесит может иметь семью, но ее жизнь неразрывно связана с богиней. И потом... Здесь моя та-мери, по-эллински «родина».
Она посмотрела ему в глаза долгим пристальным взглядом:
— Я все равно буду ждать тебя... Любимый...
Они еще постояли, обнявшись. Потом хесит сделала шаг назад. На прощание улыбнувшись Геродоту, Тасуэи развернулась и торопливо пошла к Нилу. Бакет мельком взглянула на галикарнасца, после чего последовала за хозяйкой. В ее взгляде он отчетливо прочитал осуждение.
— Зачем тебе возвращаться в Навкратис по Нилу, — убеждал друга Батт. — У тебя в сундуке лежит целое сокровище, а из охраны остался только Лид. На реке в паводок кого только нет. Беглые рабы, обнищавшие крестьяне, всякая недобитая сволота... Наводнение — это всегда бедствие, даже если оно предсказуемо. Маджаи в крупных городах охраняют добро чати, им сейчас не до безопасности судоходства... В деревнях хозяйничают местные банды... Это вы вверх по Нилу плыли под защитой жреческого бариса, а обратно пойдете сами по себе... Я за твою жизнь не дам и обола.
— Что ты предлагаешь? — спросил Геродот.
— Морской путь! — Батт хлопнул ладонью по столику-трапедзе так сильно, что ореховая скорлупа разлетелась в разные стороны. — Я вас с Лидом на керкуре отвезу... Ты когда должен быть в Навкратисе?
— К середине пианепсиона самое позднее.
Батт с досадой процедил:
— Сейчас уже начало пианепсиона. Но время у тебя еще есть. Смотри... — наксосец начал воодушевленно рассказывать: — От Нечистого залива до Клисмы с попутным ветром дней за семь доплывем. По каналу Дария выйдем в Пелусийское русло. Поднимемся до Гелиополя и свернем в Канобское русло к Летополю... Это еще дней пять... Какие в Нижнем Египте в это время года дуют ветры, я не знаю... А оттуда до Навкратиса останется дней пять-семь пути. Да... Может, и быстрее получится. Но если поплывешь по Нилу, точно не успеешь.
Геродот с озабоченным видом покачал головой, однако согласился, понимая, что друг прав.
Ватага Батта запаслась питьевой водой, вяленым мясом и сушеной рыбой. Награбленное во время рейдов по пустыне добро, включая спасенный с Филэ мешок аметистов, погрузили на борт. Сундук Геродота был надежно спрятан в трюме под кожаным навесом фальшборта.
Из Нечистого залива керкур выбрался на веслах, осторожно огибая рифовые скалы. При этом вахтенный матрос постоянно промерял дно лотом. Когда парус поймал сухой попутный Африк, вода за кормой весело забурунилась.
Геродот расположился на корме рядом с большой амфорой. На него временами накатывала тихая грусть. Он вспоминал Тасуэи, ее внимательные зеленые глаза, голубую прожилку на виске, манящие ложбинки над ключицами...