— На пути познания нам предстоит не только миновать Стража, — это первый этап, выход за дверь, и для большинства из вас он давно позади, — но и обратить в союзники трех спутников Флерети, охраняющих главные тайны бытия от невежества и трусости. В прямом подчинении Флерети находятся Батим, Пюрсан и Абигар.
Он прошелся вдоль стены, разминая пальцы, и по-учительски повторил:
— Ба-тим, Пюр-сан и А-би-гар.
Не записывала одна Пестерева — она, впрочем, никогда не конспектировала лекций.
— Эти сущности, или, как называют их еще, псы истины, могут до смерти загрызть неопытного вопрошателя, но могут и доставить ему любые сокровища из охраняемых ими кладовых. К сожалению, овладеть ими невозможно без бича — то есть без угрозы; но если опыт окажется удачен, вы можете дойти с ними до отношений дружеских, почти равных, как со старым слугой. Разумеется, никакой фамильярности.
Левыкин готовно закивал.
— В сумерках, но не прежде полуночи, ибо в полночь выходят на свет духи более опасные, — тихо и таинственно заговорил Остромов, — при помощи магического жезла, с изготовления которого мы с вами начали, приступайте. Вам понадобятся философский круг, семисвечье и три заклинания. В центре магического круга укрепите белую свечу и обратитесь сначала с лаской, дабы дать представление о своей изначальной благорасположенности. Даю текст по Великому Гримуару: «О великий Батим, прошу тебя покинуть твое местопребывание, в какой бы части света оно ни находилось, чтобы явиться говорить со мной, — в противном случае заставлю тебя силой великого Бога живого, его возлюбленного Сына и Святого Духа; повинуйся незамедлительно, не то будешь вечно терзаем силою могущественных слов великого Ключа Соломона, коими пользовался он, дабы вынудить мятежных духов принять его договор; так что являйся как можно скорее, не то стану беспрерывно пытать тебя силой этих могущественных слов Ключа: Agion, Tetagram, vaiycheon stimulamaton у eipares rertragrammaton oryoram irion esytion existion eryona onera brasim moym messias soler Emanuel Sabaoth Adonay, te adoro et invoco». Полный текст латинского ключа перепишите отсюда, — и он пустил по кругу тетрадь, из которой зачитывал латинскую абракадабру. Как-то он попросил знакомого латиниста перевести ее, и тот рассмеялся. В оригинале, может, и был смысл — древний, варварский, куда глупее рокочуших и воющих звуков, но тысячи невежественных переписчиков стерли его начисто. Теперь, ежели каждое слово переводить отдельно, ибо все вместе они ни к одному языку не принадлежали, — выходило: священная тетраграмма (испорченная до бессмысленной ретрограммы) железно существующие тяготы варить и жарить одинокие пророческие испражнения обожаю и поклоняюсь.
От Остромова не укрылась улыбка Альтера.
— Присутствующие здесь знатоки древних и новых языков, — сказал он с учтивой язвительностью, — увидят в этом, конечно, бессмыслицу, ежели не издевательство. Однако позволю себе напомнить, что все языки восходят к единому образцу, слова которого мы за годы неряшливого использования исказили до неузнаваемости. Следы языка атлантов первого эона можно найти в латыни, греческом, нынешнем испанском, кое-что уцелело в итальянском и даже в русском, если принять на веру, что атланты дошли до средней Волги. Ничем иным я не могу объяснить существование Пензенского чуда, которое все мы увидим, если будущим летом совершим запланированное паломничество. Это, как вы, вероятно, знаете, сколоченный из досок идол, на котором грубо вырезано «Аштарот кугла», то есть чертова кукла, в российском просторечии. Духи понимают лишь праязык, который нам кажется испорченным, — и хвала создателю, что мы с вами на нем не говорим. Иначе весь мир слушался бы нас, предметы срывались с мест, и это привело бы, как вы понимаете, к непредсказуемым последствиям. Сакральное не бывает грамотным, и наоборот, — запомните это. Великие медиумы нарочно искажали суть открывшегося, дабы оно не стало достоянием профанов; подозреваю, что атланты нарочно меняли по одной букве, обучая языку дикарские племена.
Альтер старательно переписывал, не переставая, однако, бледно улыбаться.
— Дух явится, — продолжал Остромов, следя, чтоб переписывали аккуратно и побуквенно, с должным почтением к тайне, — и спросит — разумеется, мысленно, но так, что слова его прозвучат прямо в голове: «Кто ты, призывающий и так противно мучающий меня, и с какой целью воздвигся?». Ваш ответ должен быть тверд, и непременно вслух: «Я тот, кто жаждет знания; я тот, в ком три сокровища, — воля, сила и свобода». При этом ударьте перед собою жезлом, как если бы секли провинившегося. Дух потребует крови. Осторожно возьмите кинжал, или хотя бы простой нож, тщательно протертый спиртом или хотя бы водкой, и надрежьте указательный палец левой руки. На эту кровь Батим спустится непременно, не может не спуститься, — продолжал Остромов с обычной, а сегодня и возросшей силой убеждения. — Почувствовав его присутствие по характерному запаху — смеси серы, уксуса и печной золы, от его алхимических занятий, — скажите тоном приказа, не колеблясь, в полном сознании силы: «Батим, дух охраны и знания, явись мне в силе и сопутствуй на всех путях!».
— И что будет? — тонко спросил Альтергейм.
— Это никогда нельзя предсказать. Известно, однако, что Батим не приходит с пустыми руками, и в первую же ночь вы станете обладателем какой-либо формулы, или по крайней мере ценного указания, — осклабился Остромов.
— Но не может ли он нас, так сказать, увлечь, куда-нибудь, так сказать, против воли? — торопливо и перепуганно спросила Мурзина.
— Это крайне маловероятно, ибо мы под надежным покровительством, — успокоил ее Остромов. — Разумеется, перед опытом надо сказать «Defenzia perfecta», но суть не в этом, а в люциферическом сознании. Если вы строго пребываете в люциферическом сознании и чистоте, дух почувствует родство и не сделает вам зла. Опасен он только для тех, кто убоится или усомнится в покровительстве… Однако Батим еще далеко не главный из трех духов. В сущности, описание Андерсена из «Огнива» — разумеется, автора эзотерического и весьма близко подошедшего к иным тайнам, — имеет немало общего с истиной. Вызывая второго пса правды, вы должны быть еще строже: «Пюрсан, страж всего минерального и алого, трафаретного и прагматичного, забытого и чрезвычайно умеренного! Я хочу, чтобы ты здесь, сейчас, сюда же немедленно прибыл и тут передо мной растекся».
Это заклинание Остромов уже импровизировал, ибо Гримуар ему надоел. Хотелось чего-то внезапного и многозначного: минеральное, алое…
— Вы немедленно ощутите запах весенней почвы, ибо Пюрсан есть также страж тайн плодородия, потенциальный друг садовода. Он обратится к вам еще более грозно, и вероятней всего, не вслух: «Кто ты, недостаточно угодливый паршивец, что осмеливается тут вот так меня сейчас понукать?» или что-то в этом роде. Ударьте перед собой волшебным жезлом, как бы поддевая шляпу, — есть сведения, что Пюрсан имеет форму шляпы, такого слегка приподнятого блина, — и произнесите с крайней уверенностью, но корректно: «Я тот, кого тебе знать не надо, а вот мне от тебя кое-что надо». И в ту же секунду — разумеется, если будете произносить текст с достаточной независимостью, — он положит перед вами тайну плодородия, это будет нечто из плодов земных либо как вариант заклинание.
— Я насчет плодов земных, — поинтересовалась Савельева. — Может ли это быть, например, арбуз?
— Думаю, — сказал Остромов язвительно, — что это в каждом случае личное, пропорциональное способностям. И не удивлюсь, Софья Васильевна, если в вашем случае это будет именно арбуз, но не удивитесь и вы, если это будет изюм.
Савельева улыбнулась.
— Что до третьего духа, — сурово произнес Остромов, — с ним вам потребуются особые меры предосторожности. Он знает будущее, для него нет секретов за любыми закрытыми дверями, и тому, кто чист, он служит верой и правдой, но к лукавым беспощаден, а корыстных ненавидит априори. Этот дух в телесных явлениях бесконечно разнообразен, и узнать его можно лишь по выражению бесконечной скуки на лице: все земное ему понятно и скучно, и вам трудно будет удивить его. Бросьте в пламя свечи щепоть мелкой соли и сразу вслед за тем обратитесь: «Абигар, дух дознания и расследования, для кого нет закрытого! Явись и обостри мне слух, зрение, обоняние и осязание!» Избегайте упоминать вкус, ибо на вкус там ничего хорошего. Вы почувствуете резкий гнилостный запах, всегда сопровождающий чужую тайну, и услышите омерзительное шипение, как если бы в гигантской ложке погашалась сода. Вслед за тем будет грозный клекот — что-нибудь невыносимо грубое, как он умеет. О, я некогда от него наслушался! — И Остромов изобразил ухмылку типа «Личный опыт», за которую его особенно любили. — Но это вас не остановит: скажите ему — «Ругаться всякий может, а ты предъяви мне то, что имеешь только ты». И он — тщеславный, как все демоны второго порядка, — предъявит вам заклинание, с помощью которого вы уже на следующий день сможете надолго парализовать чужую волю, ибо против этого заклинания не может устоять никто; увы, я не могу вам передать его сам, ибо действует оно, только если получено лично от демона.
— Я хотел уточнить, — снова подал голос Альтер. — Не будет ли ему трудно явиться в семь домов одновременно, если все мы его будем вызывать именно этой ночью?
— Уверяю вас, — улыбаясь наивности вопроса, отвечал Остромов, — что этой ночью его будут вызывать далеко не семь человек, и далеко не на одной планете. Силы этих сущностей бесконечны, а время отлично от нашего; каждая наша секунда дробится для него на годы. Он успеет не только явиться всем, хотя бы его и вызывало все человечество, — но и соскучиться в паузе между приглашениями. Эти духи никогда не устают, ибо от того, что они делают, устать невозможно: есть лишь два занятия, которые никогда не прискучивают, — это познание и пользование властью, а потому…
Резкий звонок прервал его объяснения.
Галицкий, подумал Остромов с неудовольствием. Мало того что опоздал, — зачем вообще его черт принес? Он заметил, что Надя с радостным нетерпением посмотрела на дверь, а на лице Поленова изобразились одновременно страх и злорадство: этому-то что?