А вот наш черный, металлический, уродливо выглядящий и исковерканный подорванный танк. Сколько до него? Метров тридцать, может двадцать. Пятнадцать. Они уже по-любому восстановили пристрелку, заряжающий закричал «Огонь!», мина ухнула внутрь ствола, чтобы встретиться с накольником и быть выплюнутой из ствола миномета в нашу сторону. Хохот ОстротЫ бил по ушам и отзывался в черепе, звенел там, заставляя бежать еще быстрее. Она здесь, она рядом, она в гневе, она тянется…
Десять.
Пять.
Подбитый танк под Угледаром
Добежали! Направо, вот дом с огромными дырами в стенах, но твердо стоящей на них крышей. Прихожка, сразу какой-то зал и огромная бетонированная лестница, поворачивая уходившая вниз. Над ней нависал крепкий бетонный козырек, который пошатнулся бы только от прямого попадания «сто двадцатой». Как стойкий атлант, возвышающийся на фоне деревянных, кирпичных и прочих домиков. Возводивший этого монстра наверняка задумывал переждать тут и ядерную войну в случае ее начала.
— Бункер! На месте, — выдавил из себя я, пытаясь наладить сбившееся дыхание, и, перескакивая через битые кирпичи, бежал к спуску вниз.
ОстротА выла, негодовала, проклинала меня, ненавидела и хотела уничтожить, как и любая ревнивица, а я уже слетал вниз, туда, где она не сможет мне ничего сделать. Пяток крутых ступенек вниз, поворот, еще ступенек десять, распахнутая металлическая, мать ее, дверь, и целое подземное царство за ней. В бункере стояла здоровая двухместная кровать, занимавшая большую часть его пространства, в ее ногах виднелись какие-то стеллажи с лежащими на них консервами и еще какой-то рухлядью. Не место, а мечта. Не знаю, как так вышло, что здесь никто не обитал, но это просто небольшой угледарский Клондайк, за который надо благодарить указавшего на него Комара, судьбу и Господа. На полу даже нашлись хорошие бронеплиты, вытащенные из чьего-то бронежилета. Их я оставил Гиннесу, так как был вполне доволен своим бронежилетом, а сам, чуть отдышавшись на кровати, начал прикидывать, где мы оказались.
В бункере, понятное дело. Но сейчас у нас цель донести провиант до предыдущего места расположения, там спокойно пообедать, отдохнуть и перевести сюда командира с медиком, а затем уже работать из этой точки. Пусть она чуть дальше от линии соприкосновения, но гораздо, гораздо безопаснее и надежнее. Да и вообще, сколько мы уже носимся по дачам? Судя по наручным часам, с того момента, как мы вышли за провиантом, незаметно прошло почти два часа. Звучит безумно, но время как-то протекало мимо, пока мы бегали по домикам, слушали залпы миномета, бежали дальше, прятались, успели пособачиться друг с другом. Почти два часа. Связи тут нет, поэтому нужно чуть подняться наверх и доложить командиру, что мы живы, мы неподалеку и скоро принесем, наконец, еду.
Связи в бункере действительно не было, поэтому я начал с некоторой опаской лезть наверх по лестнице, прислушиваясь, не падает ли прямо сейчас что-то на мою голову. Последние пять ступенек. Миномет вроде как молчит, нет ни свиста, ни залпов. Раз, два, три, четыре, пять…
Я высунул голову из-под козырька как раз в тот момент, когда в десятке-другом метров от меня рванул очередной заряд, а я инстинктивно повернул голову в сторону звука, наблюдая за новым столбом дыма через пролом в стене, который раньше был окном.
— Я тебя не отдам, слышишь? Я тебя никому не отдам. Ты мой, я и здесь до тебя дотянусь, ты мой, мой! — доносилось с улицы. Один из осколков вполне мог бы прилететь мне в голову, но пока нет. Пока пронесло.
Втянув голову назад, как черепашка, я поставил рацию на верхнюю ступеньку, залег под козырьком и начал вызывать ротного, пытаясь сообщить о нашем двойственном положении. С одной стороны, все неплохо — в относительной безопасности, с другой стороны, выйти отсюда нельзя. На нас ОстротА потратила слишком много времени и сил, чтобы взять и просто так отпустить. Она источает ненависть, она хочет крови. Я еще никогда ее такой не видел — развлечения, которые раньше были просто играми с элементами садомазохизма, перешли ту грань, когда она действительно хочет поставить на мне жирную точку.
Как только мы выйдем, а выйти нам нужно, появится очень высокая вероятность, что оператор очередной «птички» обнаружит на экране своего пульта маленькие серо-желтоватые фигурки, пробирающиеся через развалины, и охота начнется вновь. А если мы приведем украинцев к обнаружению нашей текущей располаги и они накроют из миномета именно ее, то будет совсем печально.
— Ротный — Графу: мы неподалеку, нашли хороший бункер, нас обкладывают, ждем возможности вернуться. Как принял?
— Граф — ротному: какой бункер? Надо было доложиться, куда пошли. Возвращайтесь по возможности. Прием.
— Принято, конец связи.
Ну, мне действительно было не до докладов, даже не вспомнил об этом. Ладно, еще совсем немного переждем, чтобы миномет замолчал минут на пятнадцать, и тогда доберемся до расположения. Специальная боевая программка на «рабочем» смартфоне говорила о том, что мы находимся в нескольких сотнях метров на юг от того домика, где обитаем вместе с Евреем, Капитаном и ротным с Мухой. Перебраться осталось всего ничего, самое отвратительное в виде беготни по незнакомым улицам, которые я видел впервые в жизни, подошло к концу.
Пятнадцать минут почти истекли, когда неподалеку снова ухнуло. Ну что же, нестрашно, посидим еще пятнадцать. В бункере я действительно чувствовал себя не то что как за каменной стеной (это было фактически так), а скорее как у Христа за пазухой. Любые взрывы, грозившие на открытом пространстве размазать тебя по поверхности, здесь были всего лишь затихающими хлопками, отдающими даже каким-то уютом. Стреляйте, старайтесь, а нам тут тепло, сухо и уютно. БК у вас тоже не бесконечный, сволочи. Может, в конце концов ваш миномет срисует кто-нибудь еще и развлечется нормальной контрбатарейной борьбой. Пусть ОстротА воет на улице, пусть заламывает покрытые трупными пятнами руки, пусть бесится. Ничего, переживет, успокоится. Мы обязательно поиграем еще, когда она, как и любая истеричка, придет в себя.
Тишина. Уже достаточно давно. Я обратил на это внимание, в очередной раз взглянув на часы, — уже подходило к часу дня, и до наших темных глубин не доносились даже отголоски взрывов. Да, все действительно стихло. Мы осторожно поднялись наверх, и я начал изучать наше будущее убежище, его «поверхностную» часть.
Тут было почти все, что бы мне хотелось, для истребления неприятеля. Белые упаковки-«маргарины» с патронами повышенной пробиваемости для автомата, огнеметы «Шмель», гранаты, «Мухи» (не мои сослуживцы-медики, а одноразовые гранатометы). Очень, очень славное место. Я сделал отсюда два снимка — щелкнул подбитый танк и вид из окна, за которым совсем недавно был прилет, и мы вышли на «свежий воздух».
Полдень, солнце такое, что режет глаза. Да даже небо голубое, резкое, весеннее, жгучее. Нас видно очень издалека, но пока не факт, что ОстротА не засекла нас и не начала свою охоту прямо сейчас, поэтому нужно двигаться быстро, но «на полусогнутых», не привлекая внимания противника. Идем примерно на север — через упавшие заборы и участки, которые были грядками. Это уже настолько привычно и буднично, что окружающая нас действительность мне и не запомнилась, и не стоит того, чтобы ее описывать. Но в какой-то момент меня резануло по глазам — мы вышли за один из заборов, и прямо напротив меня стояли высотки Угледара, которых здесь не должно было быть.
Я бы выразился так — их здесь не должно было быть в том случае, если бы карта нас не обманула. Мы бы вышли прямо к нашему расположению. Но оно было сильно западнее, вдоль дороги, которая была не прикрыта ничем. Но под этим острым небом, под режущим глаза солнцем нас уже в любом случае срисовали — да в каждой из тех высоток по наблюдателю, а то и по несколько. Тут нельзя остаться незамеченным, мы были через поле от этого оплота, удерживаемого вооруженными сепаратистами Украины.
Она нас видела. Черт с ними, с наблюдателями, нас видела ОстротА. Она уже точно оскалила зубы, она сообщила минометчикам наши координаты, она готова начать охоту на двух зевак, поверивших сбитой карте. Но… У нас еще есть шанс, хоть и небольшие.
— Не бойся, милый, все хорошо. — Улыбка моей подруги была даже несколько ласковой, без былого болезненного эротизма, без гнева. Только немного грусти было в этой улыбке, но это меня нервировало еще сильнее. Как и ситуация, в которой мы оказались.
Скорее всего, сейчас мы попадем под перекрестный огонь минометов. Возможно, в этот момент за нами наблюдают не только в бинокли и устройства разведки, но и в оптические прицелы. Главное — не стоять на месте. Идти обратно смысла нет — слишком долго по открытой местности. Но мы можем затеряться в застройке возле нашей располаги и вернуться в дорогой нашему сердцу погреб. От снайперов, во всяком случае, он точно защищен, да и минометчики, думаю, обломаются.
Я уже бежал, чувствуя, как печальные глаза ОстротЫ сверлят мне затылок. Она слишком близко. Но сколько раз я уже от нее уходил? Уйду и сейчас. Может, я просто ей нравлюсь больше, чем другие, и она хочет поиграть со мной подольше. Может, она простила меня за мнимую измену. Или, может, сегодня все-таки тот день, когда она меня достанет? Нет, нет, я не думаю. Кого угодно, но не меня, не меня. Шансы на это высоки, но не меня.
Снаряжение подпрыгивало от широких шагов, легкие умирали, всасывая весенний воздух и выпуская его наружу, тело было уже слишком изнеможено Угледаром, оно очень не хотело подчиняться голосу разума, оно хотело упасть где-то и заснуть. Но вот мозгу (или душе) очень не хотелось спать вечным сном. Не хотелось закрывать глаза навсегда. Вперед, вперед, ты хочешь жить, даже когда забываешь об этом. Ты можешь, можешь пробежать еще сто метров, а потом еще сто, уже совсем недалеко.
Вот сюда, сюда, к этому повороту… Стоп. Мины. Да, мои любимые, противотанковые, ТМ-62. Нужно двигаться медленно, осторожно, куда медленнее, чем я бежал сюда. Вот, еще одна. ПМН-2, чуть проглядывает из-под земли, присыпанная сверху камнями, землей и песком. Я заметил ее краем глаза, совсем рядом со мной — подлую тварь, что в прошлый раз, во время моего первого ранения под Авдеевкой, чуть не оставила меня без ноги. Да. Она. Зеленая, круглая, немногим больше банки со шпротами и с черным крестом наверху. Противопехотная, предназначенная для того, чтобы калечить и уродовать солдат. Тогда я обжег лицо, поймал осколок в бровь и получил несколько новых шрамов. Тогда я зарекся подходить к минным полям, но выбора не было.