— Э! Как будто мне нужны разговоры; я и без разговоров знаю его душу. Он потому и приятен, что серьезный человек.
* * *
Проездом через какое-то село государь Александр Павлович зашел в волостное правление. Там в полуденную пору бойкого не было, только сторож дремал в уголке. Александр Павлович присел на минуту. Вдруг является голова, узнав, что какой-то офицер зашел в сборную избу. Слухи носились в их селе, что государь будет проезжать в их местах, так голова пришел с мыслью: не удастся ли чего проведать об этом от проезжего?
Нет ничего уморительнее спеси зазнавшегося хохла.
* * *
Голова увидел офицера в военном сюртуке, покрытом дорожной пылью. Вообразив по этому скромному костюму, что это какой-нибудь «невеличкий полупанок», подумал, что можно перед ним почваниться.
— А какое дело пану требуется у нас? — спросил он у государя, надувшись и подымая нос.
— А ты кто такой? — спросил Александр Павлович, улыбаясь. — Вероятно, десятский?
— Бери выше! — отвечал начальник волости.
— Кто ж ты, сотский? — поинтересовался государь, едва удерживаясь от смеха.
— Бери выше!
— Писарь?
— Бери выше!
— Голова?
— А може, будет и так, — утвердил тот, важно сделав кивок головой к правому плечу.
Не изменяя своей надутости, голова, в свой черед, спросил государя:
— А ты, пане, кто такой? Поручик?
— Бери выше! — ответил государь.
— Капитан?
— Бери выше!
— Полковник? — И голова при этих словах сделал руки по швам.
— Бери выше!
— Батечко! Так оцеж то ты наш белый, наш восточный царь! — завопил вдруг голова отчаянным голосом. — О, прости ж, твое царское величество, меня, дурня старого. — И бросился к ногам государя.
* * *
Нарышкин принес в подарок Александру I попугая. А у Нарышкина был друг, некто Гавриков, большой любитель пунша. Каждый раз, когда Гавриков навещал Нарышкина, хозяин обычно громко возглашал:
— Гаврикову пуншу!
Попугай, очень часто слыша эту фразу, заучил ее. Этот-то самый попугай и попал к императору. И вот вскоре после того, как птица переселилась во дворец, государь слушал своего секретаря, который громко читал ему список лиц, представленных к наградам. В этот список попал и Гавриков. Как только секретарь громко прочитал это имя, попугай тотчас закричал:
— Гаврикову пуншу, Гаврикову пуншу!
Александр взял бумагу и против имени Гаврикова написал: «Гаврикову пуншу».
* * *
Одному чиновнику долго не выходило представление о повышении чином. В приезд императора Александра он положил к ногам его следующую просьбу:
Всемилостивый император, Аз коллежский регистратор. Повели, чтоб твоя тварь Был коллежский секретарь. Государь подписал: «Быть по сему».
* * *
Александр умел быть колким и учтивым. На маневрах он раз послал с приказанием князя П. П. Лопухина, который был столько же глуп, как красив. Вернувшись, тот все переврал, а государь ему сказал:
— И я дурак, что вас послал.
* * *
Граф Пестель, будучи сибирским генерал-губернатором, очень часто и подолгу гостил в Петербурге. Император Александр I любил его и нередко приглашал обедать. И вот однажды за обедом зашел разговор о пяти чувствах и о том, какое из них у человека сильнее всех других. Присутствовавший за обедом граф Ростопчин сказал: «Я думаю, что самое сильное чувство у человека— зрение; ведь вот, например, граф Пестель живет большей частью в Петербурге, а между тем отлично видит, что делается у него в Сибири, за тысячи верст отсюда».
* * *
Император Александр увидел, что на померанцевом дереве остался только один последний плод, и захотел его сберечь. Он приказал поставить туда часового. Померанец давно сгнил, и дерево поставили в оранжерею, а часового продолжали ставить у пустой беседки. Император проходил мимо и спросил часового, зачем он стоит.
— У померанца, ваше величество.
— У какого померанца?
— Не могу знать, ваше величество. Должно быть, покойник какой-то…
* * *
На поле Аустерлица, когда русские и австрийские колонны начали развертываться в боевые порядки, император Александр I спросил Кутузова, почему тот не идет вперед. Кутузов ответил, что дожидается, когда соберутся все войска.
— Но ведь вы не на Царицыном лугу, где не начинают парада, пока не придут все полки, — возразил Александр.
— Потому-то я и не начинаю, что мы не на Царицыном лугу, — сказал Кутузов. — Впрочем, если вы прикажете…
— Начинайте, — приказал император.
Приказ был отдан, и Наполеон после упорной борьбы одержал полную победу.
* * *
Однажды к начальнику караула на главную гауптвахту в Зимний дворец явился придворный лакей с запиской от коменданта Вашуцкого, чтоб «по воле Его Величества содержать под арестом лейб-кучера Илью, впредь до приказания».
Начальник, зная Илью лично, видавши его часто то на козлах в коляске, то зимой в санях, обрадовался, что будет принимать такого знаменитого гостя, который двадцать лет возил государя по всей Европе и по всей России. Начальник принял почтенного Илью Ивановича Байкова самым радушным образом, приказал придворному лакею подать себе завтрак, к которому пригласил и Илью.
— Скажите, за что вас посадили? — спросил начальник у почтенного старика.
— За слово «знаю»! Известно вам, что его величество никогда не скажет, куда именно ехать, но я беспрестанно поворачиваюсь к нему, и он мне кивнет то направо, то налево, то прямо. Не понимаю, как сорвалось у меня с языка сказать: «Знаю, ваше величество».
Государь вдруг сказал мне с гневом: «Кучер ничего не должен знать, кроме лошадей!»
И отправил меня на гауптвахту.
* * *
На Каменном острове, в оранжерее, император Александр I заметил однажды на дереве лимон необычайной величины. Он приказал принести его к себе тотчас же, как только он спадет с дерева. Усердные начальники приставили к лимону караульного офицера. Наконец лимон свалился. Караульный офицер спешит с ним во дворец. Было далеко за полночь, и государь уже лег в постель, но офицер приказывает камердинеру доложить о себе. Его призывают в спальню.
— Что случилось, — спрашивает встревоженный государь, — не пожар ли?
— Нет, ваше величество, — отвечает офицер, — о пожаре ничего не слыхать. А я принес вам лимон.
— Какой лимон?
— Да тот, за которым ваше величество повелели иметь особое строжайшее наблюдение.
Тут государь вспомнил и понял в чем дело. Вспыльчивый Александр Павлович в шею вытолкал усердного офицера, который с тех пор получил кличку «лимон».
* * *
Проезжая в 1824 году через Екатеринославскую губернию, император Александр остановился на одной станции пить чай. Пока ставили самовар, государь разговорился со станционным смотрителем и, увидев у него на столе книгу Нового Завета, спросил:
— А часто ли ты заглядываешь в эту книгу?
— Постоянно читаю, ваше величество.
— Хорошо. Читай, читай, — заметил император, — это дело доброе. Будешь искать блага души, найдешь и земное счастье. А где ты остановился?
— На Евангелии святого апостола Матфея, ваше величество. Государь выслал за чем-то смотрителя и в его отсутствие проворно развернул книгу, отыскал одну из страниц Евангелия от Матфея и, положив в нее пять сотенных ассигнаций, закрыл книгу.
Прошло несколько недель. Возвращаясь обратно по той же дороге, государь узнал станцию и приказал остановиться.
— Здравствуй, старый знакомый, — сказал он, входя, смотрителю, — а читал ли ты без меня свое Евангелие?
— Как же, ваше величество, ежедневно читал.
— И далеко дошел?
— До святого Луки.
— Посмотрим. Дай сюда книгу.
Государь развернул ее и нашел положенные им деньги на том же месте.
— Ложь — великий грех! — сказал он, вынув ассигнации.
* * *
Во время Отечественной войны к князю Багратиону подскакал однажды адъютант главнокомандующего с приказанием немедленно начать отступление, так как «неприятель у нас на носу». А у Багратиона был очень длинный нос.
— На чьем носу? — пошутил Багратион. — Если на твоем, так недалеко, а на моем, так еще отобедать успеем!
* * *
Знаменитый князь Горчаков, участвуя однажды в игре в вопросы, на заданный вопрос: «Что такое постель?» — отвечал:
— Таблица умножения.
* * *
У князя Долгорукова был парадный обед, на который среди прочих был приглашен генерал Ваульбарс. Он запоздал и явился, когда все уже сидели за столом. Среди гостей началось движение, чтобы дать у стола место вновь прибывшему.
— Не беспокойтесь, господа, — пошутил князь Долгоруков, — немец везде и всюду сыщет себе место!
* * *
В 1812 году, после соединения наших армий у Смоленска, российские генералы не знали, на что решиться: продолжать ли отступление или идти навстречу неприятелю. Совет проходил в деревне Таврики. Барклай-де-Толли сидел среди двора на бревнах, приготовленных для постройки. Князь Багратион большими шагами расхаживал по двору. При этом они ругали один другого. «Ты немец, тебе все русское нипочем», — говорил Багратион. «Ты дурак, и сам не знаешь, почему называешь себя русским», — возражал Барклай. Они оба обвиняли друг друга в том, что потеряли из виду французов и что собранные каждым из них сведения через своих лазутчиков одни другим противоречат. В это время Ермолов, начальник штаба у Барклая, заботился только об одном, чтобы кто-нибудь не подслушал разговор полководцев, и потому стоял у ворот, отгоняя всех, кто близко подходил, сообщая лишь, что главнокомандующие очень заняты.
* * *
В России во время царствования Александра! служили три родные брата Беллинсгаузены: первый — адмирал Фаддей Фаддеевич, второй — генерал Иван Иванович, третий — действительный статский советник Федор Федорович, а отца их звали «Карлом». Конечно, такое могло случиться только в России, и произошло это следующим образом: Фаддей воспитывался в морском корпусе. «Как тебя зовут?» — спрашивают его при приеме. «Фаддеем». — «А по отцу?» Беллинсгаузен, плохо знавший по-русски, не понял вопроса. Он подумал и повторил опять: «Фаддей». «Пишите: Фаддей Фаддеевич». И за