Во МХАТе шел «Юлий Цезарь» Шекспира. По ходу спектакля статист должен был вынести свиток и отдать его К. С. Станиславскому, игравшему роль Бруга. Статист куда-то исчез. Тогда В. И. Немирович-Данченко велел срочно переодеть рабочего сцены и заменить им статиста.
Рабочий вышел на сцену со свитком и громким голосом сказал, обращаясь к Станиславскому:
— Вам, Константин Сергеевич, вот тут Владимир Иванович передать чегой-то велели…
* * *
Немирович-Данченко был в Большом театре на балете Асафьева «Пламя Парижа». Рядом с ним сидел пожилой и, видно, впервые попавший на балетное представление человек. Он восторженно воспринимал все, что происходило на сцене, и удивлялся только: оперный театр, а совсем не поют.
— Почему же это? — обратился он к сидящему рядом Немировичу-Данченко.
Владимир Иванович терпеливо объяснил ему, что балет — особый жанр, в котором только танцуют. Но в это время хор запел «Марсельезу»! Человек взглянул в лицо Немировичу-Данченко, укоризненно покачал головой и произнес:
— А ты, видать, вроде меня — первый раз в театре-то!
* * *
Рассказывают, что Немирович-Данченко молодому драматургу, жаловавшемуся на отсутствие хороших тем, предложил такую: молодой человек, влюбленный в девушку, после отлучки возобновляет свои ухаживания, но она предпочитает ему другого, куда менее достойного.
— Что это за сюжет? — покривился драматург. — Пошлость и шаблон.
— Вы находите? — сказал Немирович-Данченко. — А Грибоедов сделал из этого недурную пьесу. Она называется «Горе от ума».
* * *
Находясь в обществе молодых поэтов, Михаил Светлов никогда не подчеркивал своего превосходства. Однажды один молодой человек, неправильно понявший светловскую простоту, стал называть его «Миша».
— Что вы со мной церемонитесь, — сказал ему Светлов, — называйте меня просто — Михаил Аркадьевич.
* * *
Литфонд долго не переводил Светлову денег. Заждавшись, после многих напоминаний из Ялты он послал директору такую телеграмму: «Вашу мать беспокоит отсутствие денег».
* * *
На писательском собрании прорабатывали пьесу, перед этим обруганную в одной центральной газете. Доклад делал критик, известный своим разгромным стилем. Светлов печально заметил:
— Вы знаете, кого напоминает мне наш докладчик? Это тот сосед, которого зовут, когда надо зарезать курицу.
* * *
Об одном поэте Светлов сказал:
— Он как кружка пива — прежде чем выпить, надо сдуть пену.
* * *
По поводу своей сутулости Светлов часто шутил:
— Что такое знак вопроса? Это состарившийся восклицательный.
* * *
На светловском юбилее было оглашено письмо отсутствовавшего по причине болезни Вениамина Каверина, в котором он писал: «Я завидую не только таланту Светлова, но и его удивительной скромности. Он, как никто, умеет довольствоваться необходимым».
— Мне не надо ничего необходимого, — возразил Светлов, — но я не могу без лишнего.
* * *
Светлов стойко и мужественно умел переносить невзгоды и почти никогда не жаловался. Он всегда отшучивался и говорил:
— Счастье поэта должно быть всеобщим, а несчастье — обязательно конспиративным.
* * *
О двух маститых литературоведах Светлов как-то сказал в кругу писателей:
— Когда я их читаю, никак не могу понять, стоит ли мне читать книги. Все равно что по котлете представить, как выглядела живая корова, из которой эта котлета сделана.
* * *
Прогуливаясь по морскому пляжу и обозревая распростертые на песке фигуры загорающих, Светлов сказал:
— Тела давно минувших дней…
* * *
В 1956 году Светлова вызвали в МГБ в связи с посмертным пересмотром дела одного из поэтов. Следователь спросил:
— Знали ли вы этого поэта? Что вы можете о нем сказать?
— Знал. Он был хорошим поэтом и настоящим коммунистом.
— Как? Ведь он был троцкистом и за это посажен.
— Нет, это я был троцкистом, — сказал Светлов. — А он был настоящим коммунистом.
Следователь растерялся, попросил у Светлова пропуск, подписал его и сказал:
— Идите, идите…
* * *
На литературном вечере после чтения стихов Светлов отвечал на многие записки. Несколько записок он оставил без ответа.
— Почему вы отвечаете не на все записки? — раздался голос из зала.
— Если бы я мог ответить на все вопросы, — сказал Светлов, — мне бы стало неинтересно жить.
* * *
Светлов, написав стихи, тут же читал их кому-нибудь. Если поблизости никого не было, звонил по телефону. Звонил иногда среди ночи.
Друг Светлова, разбуженный однажды ночным звонком, спросил его:
— А ты знаешь, который час?
— Дружба — понятие круглосуточное, — ответил Светлов.
* * *
Утверждая простоту как высшую форму искусства, Светлов сказал:
— В каждом изысканном блюде есть привкус. А у ржаного хлеба есть вкус, но привкуса нет.
* * *
Студент Литературного института защищал дипломную работу — читал морские стихи из своей книги. Выступая с критикой этих стихов, Светлов сказал:
— От моря можно брать ясность, синеву, грозность… Но зачем брать воду?
* * *
Об одном поэте, вокруг которого была создана чрезмерная рекламная шумиха, Светлов сказал:
— У него весь пар уходит на свистки, а не на движение.
* * *
Был день выплаты гонорара. Светлов пришел в издательство. Выяснилось, что ему ничего не причиталось. Глядя, как другие писатели получают деньги, Светлов сказал:
— Давно не видел денег. Пришел посмотреть, как они выглядят.
* * *
Как-то Л. О. Утесов почувствовал недомогание. Обратился к врачам, начались, как водится, анализы, исследования, рентгены. На первых порах они ничего не дали. И тогда распространился слух, что у Утесова рак… Только спустя некоторое время было обнаружено, что Утесов проглотил рыбную кость.
И когда кто-то из друзей Леонида Осиповича справлялся о его здоровье, он отвечал:
— Не беспокойся, пожалуйста, у меня не рак. У меня, знаешь ли, рыба.
* * *
Физику Оресту Даниловичу Хвольсону, члену-корреспонденту Академии наук СССР, присвоили звание почетного академика. Поздравляя маститого физика, кто-то из его коллег спросил:
— Ну, теперь-то вы довольны?
— Конечно, я рад, — отвечал Хвольсон, — но должен заметить, что между академиком и почетным академиком такая же разница, как между значением слов «государь» и «милостивый государь».
* * *
В одном из спектаклей Саратовского драматического театра замечательный артист Борис Андреев исполнял роль Тараса Бульбы, но в сцене, когда он готовится застрелить сына Андрия, ружье Тараса не срабатывает. Человек за сценой, который производит звуки выстрелов, отчего-то замешкался. Андреев, нацелив ружье, говорит известные слова:
— Я тебя породил, я тебя и убью… Но ружье молчит.
Андреев повторяет:
— Я тебя породил, так я же тебя и убью… Ружье молчит.
Звуковика растормошили, раздался выстрел, но слишком поздно. Андреев уже успел зарубить Андрия саблей.
* * *
После долгого дня съемок, накануне выходных, Борис Андреев, большой любитель хорошо выпить и закусить, с удовольствием сообщает коллегам:
— Не знаю как вы, а я иду в ресторан на праздничный ужин.
— Надеюсь, в приятном обществе, — бросает реплику кто-то из актеров.
— Я и жареный гусь!
— Ух, ты! И что, ты справишься с ним в одиночку?
— Зачем же в одиночку, — говорит Борис Андреев. — Не в одиночку, а с картошкой, капустой, овощами…
* * *
Беседуя с Бондарчуком, некто повторил известную фразу о том, какая легкая судьба всякого актера — однажды утром проснулся и узнал, что стал знаменитым.
— Уважаемый, — сказал ему Сергей Бондарчук. — Ради того, чтобы однажды утром проснуться знаменитым мне довелось много лет работать сутками напролет, почти без сна. Тот, кто собирается когда-нибудь проснуться знаменитым, спит очень мало!
* * *
Однажды в Киеве Олег Даль проводил время в кафе. Одна из местных поклонниц подсела за соседний столик. Всеми доступными ей способами она попыталась привлечь к себе внимание артиста, но тот не реагировал никак, продолжал попивать вино.
Через некоторое время поклонница решила действовать более решительно и уронила сумочку. При этом воскликнула громко:
— Ой, да я же сумочку уронила!
Олег Даль повернулся к ней и, усмехнувшись, сказал:
— Дорогая, моя слабость вовсе не женщины, а вино!
* * *
Пьеса «На бойком месте» Островского. Алексей Дикий, который играет роль барина, приезжает на бричке, входит в горницу и спрашивает своего слугу:
— Коней распряг? Овса задал?..
— Распряг, батюшка, — откликается слуга. — И овса задал… Наступает непредвиденная пауза, ибо слова роли Дикий забыл.
Бывает такое— вылетят хорошо известные слова и никак их не вспомнишь. Он снова повторяет:
— Значит, и коней распряг и овса им задал?
— Верно, батюшка, — подыгрывает партнер. — И коней распряг, и овса им задал…
Снова пауза. Дикий прохаживается взад-вперед по сцене, наконец громко крякает, чешет в затылке:
— Распряг, значит, коней?
— Распряг… Снова пауза.
— Иди, запрягай, черт бы тебя подрал! — мрачно говорит Алексей Дикий. — А не то мы отсюда никогда не уедем!..
* * *
Александр Довженко очень любил наблюдать за жизнью ворон. Где бы ни увидел он этих птиц, непременно остановится и глядит, как они скачут по помойке, роются в баках. Или, если дело случается за городом, наблюдает, как они разгребают лапами песок в поисках пищи. Один раз кто-то из его друзей не утерпел и спросил, отчего он тратит столько времени на этих ворон.
— Учусь, — ответил мастер.
— У вороны?
— Вот именно…
— Чему же можно научиться у вороны?
— Учиться можно на чем угодно и у кого угодно, — сказал Довженко. — Вот гляжу я на эту ворону и вижу, как она терпеливо разгребает землю и учит меня: «Работай, работай, работай!..»
* * *
Один молодой начинающий композитор уговорил И. Дунаевского выслушать несколько его музыкальных произведений. Заманил к себе, долго мучил композитора своей музыкой, затем устроены были посиделки, и все это время Дунаевский ни словом не обмолвился о том впечатлении, которое произвело на него творчество начинающего коллеги. А когда вечер закончился и Дунаевский, попрощавшись, отправился в прихожую, тот догнал его и спросил: