Глава 8Земля
При свете дня стало ясно, насколько им повезло. «Святой Петр» бросил якорь на чистом песчаном грунте примерно в трехстах саженях от берега. Со всех сторон бухту окружали высокие угрюмые скалы, остальное побережье на расстоянии полумили было сплошь усеяно рифами, а вход в бухту был воистину невозможен, — рифы шли вокруг бухты полукругом, точно волнорез, отмеченные пенными бурунами волн. Несмотря на истовое желание поскорее ступить на землю, люди были настолько измучены, что лодку удалось спустить только к полудню.
На этот раз отец сам приказал Лорке сойти на берег вместе с ним самим и Стеллером, — высохший, как сушеная сельдь, закутанный по брови немец, против обыкновения, даже его не поприветствовал.
Они гребли попеременно, пока лодка не ткнулась в песок. После долгих месяцев плавания земля, казалось, кружилась и дыбилась под ногами.
На песке и ржавых скалах лежал снег. Неподалеку с гор, — о чудо! — стекала небольшая речка. Но никакого леса (а значит, никакого топлива) вокруг не было видно.
— Или замерзнем — или кораблем топить будем, — мрачно сказал Стеллер.
— Что? — взревел отец, чуть не схватив за грудки бесцеремонного адъюнкта. — Моим кораблем?
Потом он с отчаянием огляделся и тише добавил:
— Не дам корабль. Плавник наверняка есть. Или лес — там, за скалами. Божьей помощью продержимся.
Но Лорка отчетливо видел на его лице отчаяние.
Увязая в песке, они побрели к реке. Из году в год прорывая себе новое устье, речка избороздила побережье небольшими холмами и ямами. Стеллер заглянул в одну из них:
— Сухо. Можно покрыть парусами и больных сюда перевезти.
Отец, тяжело вздохнув, кивнул, хотя даже Лорка понимал, что после этого паруса вряд ли можно будет поставить обратно.
Наполнив водой из речки два привезенных с собой бочонка, поплелись обратно — ранние ноябрьские сумерки уже сгущались. У самой лодки Стеллер немного поотстал, дожидаясь Лорку, а потом, наклоняясь к самому его уху, тихо сказал:
— Помнишь ли, Лаврентий Ксаверьевич, как весною мы с тобой к камчадалам ходили? Одна старуха нам сказала, что путь наш закончится в месяц крапивы. Месяц крапивы у камчадалов — ноябрь, и все это время я загадывал: сбудутся ли ее предсказания? Надо сказать, слова ее, хоть и пустые, много помогли мне в кротком перенесении наших несчастий с надеждой, что к ноябрю мы непременно воротимся. Ан нет! Не ошиблась старуха, но и правда ее оказалась лукавою…
На следующий день все, кто хоть сколько-то мог держаться на ногах, начали перевозить на берег инструменты, провиант и копать землянки. Два дня ужасного, каторжного труда в холодной грязи едва не подкосили оставшихся. Лорку отец приставил жечь костры из найденного под снегом плавника, чтобы люди могли обогреться и выпить хоть кружку кипятку. Ночевали тут же, у костров, вповалку. Несмотря на то, что на «Святом Петре» было теплее, в кубрик, — в «этот ад смердящий», как выразился Савва Стародубцев, — никто возвращаться не захотел. Даже Лорка, несмотря на то, что отец вернулся на «Святой Петр», чтобы руководить перевозкой больных.
Ночью он почувствовал себя плохо. Нет, последнее время он вообще хорошо себя не чувствовал, но сейчас плохо — означало плохо совсем. То ли от ветра, то ли от того, что приходилось то и дело лезть в ледяную воду, а обсушиться до конца никогда не удавалось, но голова и грудь занялись огнем, руки и ноги дрожали, щеки покрылись багровым румянцем. Глянув на него поутру и потрогав лоб, Овцын только мотнул головой:
— Не вставай!
И ушел.
Через несколько часов, которые Лорка провел один, то дрожа от озноба, то проваливаясь в багровую темноту, привезли первую партию больных. Пять человек были без сознания, еще двое метались в бреду и приходилось их удерживать. Одного за другим угрюмые матросы укладывали их прямо на землю вдоль стен землянки. Те, кто был в сознании, слабо шевелились, просили пить.
Вошел Овцын с грудой одеял, воняющих кубриком так, что защипало в носу. За несколько дней Лорка уже отвык от этого запаха, и его, — то ли от болезни, то ли еще от чего, — даже затошнило. Увидев его лицо, Овцын бросил одеяла в угол, подошел:
— Не смей умирать, юнга! Коли тебя цинга так долго не брала, дак и лихорадке не взять.
— Много еще… хворых? — Лорка подумал, что, может, теперь, когда после многих недель, которые люди пролежали в тесной духоте, справляя под себя нужду, на свежем воздухе им станет лучше.
Овцын присел рядом с ним. Кулаки его сжимались и разжимались, на скулах ходили желваки.
— Как мы их доставать стали, двое или трое умерли, едва их свежим воздухом обдало. Потом в лодке… еще четверо. Думал я, в остроге ад, хуже не бывает. Но нет, настоящий ад — вот он! За какие только грехи ты с нами, Лорка?
К вечеру Лорка, несмотря на озноб, все же нашел в себе силы встать и потащился к ручью за водой, чтобы напоить больных. На берегу было пустынно — шлюпка вернулась за последней партией больных. Темнело.
Вдоль берега, прямо на песке, темными кулями лежали в ряд мертвецы. Лорка шел мимо них в вдруг увидел какое-то копошение. Приглядевшись, он увидел песцов, — два или три десятка неведомо откуда взявшихся зверьков при звуке его шагов заметались по берегу. Лорка шагнул ближе и вдруг чуть не выронил ведро, увидев, чем лакомятся песцы — руки и ноги мертвецов были обгрызены. Всхлипывая от ярости и отвращения, Лорка принялся кидать камни в падальщиков. Но в землянке ждали больные, и он все же потащился к ручью. Едва он отошел на несколько шагов, песцы вернулись к своему отвратительному занятию.
Капитана-командора Беринга привезли наутро. Четверо еле держащихся на ногах матросов перенесли его на носилках, сделанных из двух перевязанных веревками шестов, в небольшую, отдельно для него приготовленную, землянку. Командор был без сознания.
Несколько дней Лорка провел в полузабытьи, заполненном стонами, бормотанием и смрадом умирающих вокруг него людей. Опасаясь за него, Овцын и Стеллер перенесли его к себе в землянку. Отец все еще оставался на корабле. Когда Лорка снова смог встать на ноги, то увидел, что все вокруг стало белым. В воздухе кружились крупные хлопья снега.
Машинально Лорка поискал глазами корабль. Со снятыми парусами и оборванным такелажем, с занесенной снегом палубой он казался призраком без всяких признаков жизни.
Шлюпка шла от него по волнам. Кашляя, Лорка пытался разглядеть силуэт отца на носу «Святого Петра» — он знал, что тот всегда следил за отправкой шлюпки. Но сейчас его не было. Тревога глухо шевельнулась в груди.
Шлюпка ткнулась в песок, и Лорка не сразу понял, что бесчувственного тело, которое поднимаются на носилках, принадлежит отцу. Вскрикнул, побежал.
Отец лежал, запрокинув голову и приоткрыв покрытый язвами рот. Хлопья снега падали ему на лицо. Лорка заплакал.
Ночью 28 ноября поднялась буря. Якорные канаты лопнули, и «Святой Петр» выбросило на берег. Люди наблюдали за гибелью своего корабля в полной беспомощности. Судно не пролежало и двух дней на берегу, как под действием приливов стало погружаться в рыхлый песок и ушло на глубину восьми или
девяти футов, медленно заполняясь водой.
Отец не умер. Пролежав несколько дней, заботами Стеллера и Лорки, постоянно находившихся при нем, он пришел в себя настолько, что нашел в себе силы принять на себя руководство. И командор Беринг, и Софрон Хитрово были так больны, что не имели даже сил встать.
Людей, остававшихся еще на ногах, отец разбил на два отряда и направил их к северу и к югу, чтобы разведать землю. Оба отряда отправились каждый в свою сторону, пока не дошли до высоких крутых гор, спускавшихся прямо к морю, через которые пройти им не удалось. Спустя два или три дня они вернулись и сообщили, что ни разу не встретили людей и даже не заметили признаков присутствия их, но они видели по всему побережью множество морских бобров, а на суше бесчисленное количество песцов, которые совершенно не боялись людей. Одной из групп удалось подняться на высокую гору и осмотреть местность. Они и принесли неутешительную новость: земля оказалась островом, и островом безлесным, необитаемым.
Несмотря на то, что это известие не было неожиданным, оно подействовало на всех, словно удар грома. Все ясно поняли, в какое беспомощное и тяжелое положение попали. В самом деле, — будучи выброшенными на неизвестный и пустынный остров без корабля, без леса для постройки другого судна или хотя бы топлива, без провизии, с большим количеством людей, до последней степени больных, без лекарств или каких-либо средств для лечения больных, без жилья, выброшенными, можно сказать, под открытое небо, — на что они могли надеяться? К тому же вся земля уже покрыта снегом и впереди длинная суровая зима…
Вскоре после того, как это стало известно, отец собрал всех, кто мог держаться на ногах, в своей землянке. Из более чем пятидесяти оставшихся в живых пришло чуть больше двадцати человек.
— Друзья мои, — рассадив людей вдоль стен полукругом, отец начал свою речь, — в нынешнем нашем положении единственною нашей целью для каждого — от первого офицера до простого матроса, — является пережить эту зиму, обеспечив себя питьем, едой, топливом и лекарствами. Половина наших товарищей больна настолько, что не может сама себя обслуживать, и тем, кто еще стоит на ногах, приходится нести бремя и за них. Но в том состоит наша служба Господу, чтобы проявлять милосердие и сострадание. Потому прошу вас по возможности о своих товарищах больных заботиться и для вашего же блага.
Когда оставался я на корабле, — а, как вы все знаете, до самой высадки на берег я оставался, в отличие от многих, на ногах, принуждая себя к действию и почти постоянно находясь на палубе, — так вот, тогда я решил поселиться на камбузе, потому как там мог топить и немного обогреваться. Однако камбуз находится близко с кубриком, и ужасные запахи проникали туда беспрепятственно. Так вот, меньше чем за три дня такого житья я обессилел настолько, что пришлось вам меня с корабля вносить, и только сейчас я немного оправился. Оттого я считаю, и адъюнкт Стеллер со мной