Сесилия дождалась, пока Лоло допьет кофе.
– Тетушка, ты разбираешься в символике лотерейных номеров?
– Вот уже много лет никто про такое и не вспоминал, хотя я иногда их и использую, когда покупаю билетик. И уж поверь мне, это работает: я уже тыщу раз выигрывала.
– Ты играешь по китайской или по кубинской системе?
– А почему ты так интересуешься? Никто из твоих ровесников не знает об этих номерах. Кто тебе рассказал?
– Одна сеньора. – Сесилия не стала вдаваться в подробности. – Она назвала мне несколько чисел для игры, но я хотела бы знать, что они означают.
– Назови числа.
Сесилия достала из сумки бумажку:
– 24, 68 и 96 – в китайской. 40, 62 и 76 – в кубинской.
Лоло смотрела на племянницу, раздумывая, не вывести ли ее сразу на чистую воду. Во флоридской лотерее не участвуют такие большие числа, как 68 или 96. Поэтому никто в здравом рассудке не предложит на них поставить. Лоло была уверена, что девушка интересуется этими номерами по какой-то другой причине, но решила ей подыграть.
– Кажется, у меня где-то завалялся список. – Она медленно прошла в спальню.
Сесилия осталась сидеть в гостиной, перечитывая цифры. Ей всегда казалось, что гадание – это сложные и запутанные загадки, откровения, способные довести до умопомрачения, а вовсе не детективная забава. Стоит ли ей продолжать эту игру?
– Вот, нашла, – объявила тетушка, выкладывая на стол скомканную бумажку. – Что там у нас… 24 – голубь, 68 – большое кладбище, 96 – вызов.
Сесилия записала эти слова.
– Осталось разобраться с кубинским вариантом, – напомнила она.
– Я им никогда не пользовалась, – призналась Лоло. – Китайский популярнее кубинского.
– Где же мне его искать?
Старушка пожала плечами.
– Наверно… – начала она, но вдруг застыла, уставившись в пустоту. – В каком ящике?
Сесилия вздрогнула, когда поняла, что ее двоюродная бабушка разговаривает с люстрой.
– В шкафу? Что-то не припомню…
Даже заранее зная, что ничего не увидит, девушка повернулась к невидимому собеседнику.
– Ну ладно, если ты так говоришь…
Не тратя времени на разъяснения, Лоло поднялась с дивана и пошла в спальню. Сесилия услышала невнятный шум, а потом хозяйка вернулась, держа в руках ящичек.
– Давай проверим. – Женщина рылась в старых бумагах. – Ну да, Деметрио был прав. Он, кажется, не такой уж и рассеянный, как сам считает.
Лоло достала из ящичка газетную вырезку. Бумага оказалась такой хрупкой, что один уголок оторвался, когда старушка попыталась его разгладить. Это и был кубинский вариант.
– Одолжишь? – спросила Сесилия.
Старушка подняла голову, взгляд ее снова потерялся в других измерениях.
– Деметрио хочет, чтобы ты оставила это себе. Он говорит, что если девушка вроде тебя интересуется реликвиями старины, значит мы выиграли битву. А еще он говорит…
Сесилия аккуратно сложила бумажку, стараясь не порвать.
– …что ему хотелось бы познакомиться с тобой поближе, – вздохнула Лоло.
– Со мной? Почему?
– Он смог тебя увидеть только однажды, когда ты ко мне приходила в первый раз.
– Ты, кажется, говорила, только я не помню.
Лоло снова вздохнула:
– Подумать только, это было для него так важно!
– Что – мой приход?
– Открою тебе тайну, – начала Лоло, усевшись в качалку. – После смерти моего благоверного – мир его праху – Деметрио сделался моей главной опорой. Мы были знакомы еще с молодости. Он еще тогда в меня влюбился, но молчал. Вот почему Деметрио перебрался сюда, как только я уехала с Кубы. А ты была единственной внучкой моей сестры, и Дельфина все время присылала твои фотографии и рассказывала о тебе. Когда ты родилась, твои родители тоже планировали переехать сюда, но в итоге твоя мать так и не решилась. Честно говоря, ее вообще страшили перемены. Дельфина умерла, но продолжала о тебе рассказывать. Деметрио знал, что я разговариваю с покойницей-сестрой, и находил это вполне естественным. Так что мы интересовались твоей жизнью, особенно после смерти родителей. Меня очень беспокоило, что ты осталась совсем одна. Именно в это время Деметрио признался мне в любви и предложил, если ты приедешь, заботиться о тебе как о дочери, которой у нас никогда не было. Ты представить себе не можешь, насколько его захватила эта перспектива. Ему страшно хотелось с тобой познакомиться, прийти на свадьбу, понянчить внуков… Он ведь говорил о твоих детях как о собственных внуках. Бедный Деметрио! Он мог бы стать таким отцом!
Слушая этот рассказ, Сесилия чувствовала, как каменеют ее колени. Именно этого звена ей и не хватало. Деметрио решил взять ее под свою защиту. Для него она была дочерью, ниспосланной свыше, а еще она могла соединить его с Лоло, невестой его грез, к которой он приходит даже после смерти. Вот отчего Деметрио путешествует в доме вместе с ее родителями: чтобы защищать и заботиться…
– Мне нужно идти, тетушка, – перебила она.
– Звони в любое время, – попросила старушка, удивленная таким внезапным бегством.
Лоло смотрела из окна, как племянница садится в машину и отъезжает. Все-таки у молодых дикие нравы! А зачем ей понадобились значения номеров? Лоло вспомнила, что во времена ее молодости в моде была игра в числовые загадки. Если бы Сесилия жила в то время, тетушка поклялась бы, что она увлечена какой-нибудь головоломкой. Лоло закрыла дверь на задвижку и обернулась. В креслах, как и каждый вечер, мягко покачивались Дельфина и Деметрио.
– Ты должна была ей сказать… – буркнула Дельфина.
– Всему свое время, – ответила Лоло.
– Это верно, – вздохнул Деметрио. – Время придет – и сама догадается. Важно, что у нее есть мы.
И они поболтали еще в том же духе, пока дом не наполнился сумраком.
А еще через час на город упала ночь. Лоло простилась с гостями – им пора было отправляться по делам, более свойственным их нынешнему состоянию.
Часы пробили девять. Когда старушка пошла на кухню, она заметила, что в квартире уже давно царит непривычная тишина. Фиделина как будто уснула в клетке. Так рано? Лоло заглянула в столовую и просунула палец между прутьями клетки, но птичка не пошевельнулась. У хозяйки появилось нехорошее предчувствие, она открыла дверцу и прикоснулась к перьям. Твердая, еще теплая птичья тушка быстро остывала. Лоло повернула клетку, чтобы посмотреть под другим углом. Фиделина умерла с открытыми глазами.
Хозяйке было жаль несчастную попугаиху, она даже хотела помолиться за ее душу… Что за чертовщина! Эта бесстыдница всю жизнь трепала нервы ей самой, ее соседям и еще половине человечества. По крайней мере, больше она не будет выкрикивать лозунги, от которых кто угодно сойдет с ума. Но никаких молитв. Лучше уж она поможет несчастной птахе исчезнуть, что давно пора было сделать, когда она была еще жива, с запоздалым раскаянием подумала Лоло. Почему же она не попыталась раньше? Веления небес, неизбежность кармы. Но теперь уж хватит. Она освободилась от этой несчастной кликуши и теперь клянется себе, что больше никогда не позволит чему-то подобному появиться в ее жизни.
– Покойся в аду, Фиделина, – произнесла Лоло и набросила на птичий трупик тряпку.
Возвращаясь домой с ответом на загадку, Сесилия вспоминала свою юность. В те счастливые времена лучшим приключением для нее было исследовать дом, опечатанный властями, как тот особняк в Мирамаре, который прозвали Замком: в ночь Хеллоуина они с друзьями собирались там рассказывать истории о привидениях. Хотя на острове этот праздник не отмечали, они каждый год поднимались на крышу заколдованного дома и вызывали духов этой безумной роскошной Гаваны, на которой все равно как будто не было греха.
Дождь, океан и ураганы стали природным крещением для детей девы, которая, по легенде, приплыла по морю, скользя по волнам на доске, как первая серфингистка в мировой истории. И нет ничего странного в том, что эта дева, которую папа римский нарек королевой Кубы, походила на почитаемую рабами Богиню любви, одевалась в желтое, как и та черная богиня, а алтарь ее находился в Эль-Кобре, где добывают священный металл африканских ориша… Ах, этот остров, помешанный и смешанный, чистый и невинный, как Эдем!
Сесилия вспомнила дождь, провожавший папу в святилище Сан-Ласаро, – целительный и филигранно-тонкий, падающий на ночной остров, а потом вспомнила дождь без облаков, падавший на Пабло возле черной колонны. А еще, по странной причуде памяти, она подумала о Роберто… Ее невозможный возлюбленный, красивый и далекий, как ее остров. Сесилия мысленно послала ему поцелуй и пожелала удачи.
Ты меня приручил
И влажное послание Юана как будто оживило этот мятежный неугомонный дух, вполне соответствующий своему гороскопу. Дождь напитал мужество, которого Пабло никогда не терял. Его плач у тюремных ворот был не признаком поражения, как подумалось Амалии, а выплеском ярости. Как только Пабло снова ощутил соприкосновение с жизнью, его внутренний голос обрел прежнюю тональность – ту, что прежде всего требует справедливости. Он снова говорил что думает, как будто не понимал, что это может привести к побоям или к возвращению в тюрьму. В глубине души он оставался тигром – старым и запертым на своем острове, но все-таки тигром.
Амалия, наоборот, боялась за мужа и за остальную семью – ведь они живут в стране, где законы стали драконовскими. Вот почему она ухватилась (бумажка туда – бумажка сюда, справки и штемпели, собеседования и документы) за единственную возможность всем остаться в живых.
Однажды Амалия вернулась домой и остановилась на пороге, не в силах справиться с дыханием. Посмотрела на Пабло, на свою дочь и на внука, раскрашивающего бумажные кораблики, которые Пабло выставлял перед ним на стол.
– Мы едем, – возвестила она.
– Куда? – спросила Исабель.
Амалия нетерпеливо фыркнула. Как будто можно было ехать куда-нибудь еще!
– На север. Они дали Пабло визу.
Мальчик потерял интерес к корабликам. Многие месяцы он слышал разговоры об этой визе. Он знал, что сложности как-то связаны с его дедушкой, бывшим политическим заключенным, хотя до конца и не понимал, в чем тут дело. Мальчик твердо знал, что не должен говорить об этом в школе, особенно после того, как из-за этого клейма его родители развелись.