«Отчего никак не удается встать перед зеркалом? Чего я боюсь?»
«Ничего».
Он страшился не увидеть в отражении ничего, только распростертую за спиной туманную пустошь.
Камбер оглядел комнату, однако в ней по-прежнему ощущалась пустота. Ему вдруг пришло в голову, – уже не в первый раз – что если он сделает шаг, то не услышит его, а если дотронется до дверной ручки, то не почувствует прикосновения.
«Возможно, я переусердствовал в своей невидимости».
Еще одна непрошеная идея пришла в голову:
«Дыхание ночи погасит меня, никто и не заметит».
Стоило так подумать, как он вдруг осознал, что слышит нечто, не слишком отличное от шелеста ветра из сновидения. Еле уловимый свист, долетающий откуда-то снаружи, из залитой лунным светом тьмы.
Он открыл входную дверь, и свеча у него за спиной выбросила наружу длинный язык света, посреди которого вытянулась бамбуковым стеблем тень Камбера. Он занял комнаты в пристройке к городскому дому правосудия, где Прокс устроил свой штаб и жилище. Здесь, в мертвом сердце города, земля была вымощена мозаикой белого плитняка, и в щели пробивалась трава. Кругом стояли изысканно отделанные домики, с облупившейся кое-где краской. Отсюда мертвые медленно вытеснили живую родню: в окнах нет света, на балконах – жильцов, из труб не валит дым.
Какое-то время слышалось только сонное воркование голубей на чердаке дома позади, затем Камбер вновь расслышал еле приметный звук, который и разбудил его. Доносился он, похоже, из башни в самом центре Гиблого Города. Некоторые из самых именитых и признанных покойников завладели здесь самым шикарным видом на улицы города, хотя и не имели глаз, чтобы им насладиться.
Камбер тихонько похлопал себя по бедру, на котором висел потайной пистолет, и по-кошачьи прокрался между домами с закругленными стенами к сводчатому проходу, что вел в башню. Загадочный звук сделался грубее, как шипение капель дождя на горячих углях. А потом внезапно стих. Камбер подождал немного и ступил на территорию самой ценной собственности мертвецов.
Он горячо и искренне верил в силу предков и, собственно, по этой причине знал, что его самого как бы не существует. Его семья оказалась на острове в числе последних, кто приплыл сюда столетие назад. К несчастью, по прибытии они наткнулись на особо хищного пирата, и тот лихо потопил их корабль. Пропали драгоценные урны с прахом и записи о семье Камбера. Выжила только его прапрабабка, которая выползла на берег, родила и испустила дух, даже не успев произнести свое имя.
Имя Камбера не значило ничего. Он не мог служить предкам, а они не могли его защитить. Он не имел корней, не имел якоря, его сносило течением. Он был никто. Он был проклят. И это даровало странного рода свободу.
Перешагнув порог первой круглой комнаты, он задержался. Кто-то уже потревожил пыль на полу. В отпечатках босых длинных ступней проглядывала плитка. Где тот, кто оставил следы?
Она ждала сверху.
На подоконнике, футах в двенадцати над полом, сидела на корточках сухая фигура, переплетение колен и локтей, которые напружинились, чтобы принять иную позу. Водопад черных волос сдерживала кроваво-красная бандана. Над головой у женщины летучей мышью трепетала тень. Лунного света хватило, чтобы разглядеть зажатый в руке нож.
Не успел Камбер ничего сделать, как женщина, раскрутив над головой высушенный мочевой пузырь хряка, спрыгнула на пол. Ее ноги коснулись пола менее чем в ярде, но даже когда ее черные глаза заглянули в его, он никак не отреагировал, не шевельнулся, не вздрогнул. Долгое мгновение длилась полнейшая, пропитанная тьмой тишина.
– Если память мне не изменяет, то я велел тебе избавиться от этой птицы, – произнес Камбер.
– Я не смогла, не сумела. – Несмотря на игривый тон, в хрипловатом голосе Джимболи чувствовался страх. – Не смогла свернуть шейку моему Ритти. А если бы я его отпустила на волю, он растащил бы меня, и осталась бы от Джимболи пара ниточек.
– Птица приметная, – продолжил Камбер. – Да и ты уже попадалась всем на глаза. Тебя запомнили в Погожем. – Под его взглядом Джимболи увяла, точно цветок в пламени свечи. Убрав нож, она опустилась на корточки, спиной к стене; от испуга и неуверенности ее вытянутое лицо казалось еще длиннее. – Однако ты быстро вернулась. Я и не ждал тебя так скоро. И вообще, я не ожидал увидеть тебя здесь. Зачем явилась?
– Не хотелось крутиться возле Погожего. – В голосе Джимболи безошибочно угадывались жалостливые нотки. – Город стал хандрить и сожалеть о содеянном. Терпеть не могу города, которые сжигают весь порох на первом же взрыве.
– Ну, не будем об этом. А теперь расскажи… Леди Арилоу… – Джимболи вздрогнула. – Полагаю, нет никаких шансов, что она нечто большее, нежели простая дурочка?
– Она совершенно точно Скиталица. Кашеголовая Скиталица, но все равно Скиталица. – Взгляд Джимболи оставался тверд и горяч, но пальцы беспокойно сучили между колен. – Я слышала пересуды на улицах, знаю, что она проходила здесь. Если направите на нужный след, я еще сумею нагнать ее…
Камбер ничего не сказал. И его молчание было красноречивее слов: привалившись спиной к стене и чуть вскинув брови, Камбер смотрел на Джимболи, да так, что та поежилась под его взглядом, будто он распекал ее добрых десять минут.
– Тебе придется поторопиться, – произнес он наконец. – У пеплохода три дня форы.
– Вы этому синему отдадите мою плату? – Джим-боли сердито выгнула губы.
– Отдал бы, если бы твои деньги были ему хоть сколько-нибудь интересны. – Камбер позволил тону своего голоса прозвучать тверже, и снова нетерпение Джимболи переросло в беспокойство. – К счастью для тебя, деньги ему неинтересны, да и не мы его наняли. Три дня назад он покинул дом нашего лекаря, десять минут ковырялся в земле вокруг вышек и после отправился по дороге, не говоря нам ни слова.
Пеплоход отыщет Арилоу. Это его работа. Его единственное задание. Однако ты будешь держаться в шаге позади и выполнишь одно мое очень важное поручение. – Увидев, как глаза Джимболи зажглись безумным пламенем жадности, Камбер помедлил. Для нее «важное» значит «хорошо оплачиваемое». Камбер достаточно хорошо знал Джимболи: она даже не представляет, на что потратит деньги; ее просто слепит сияние шанса, сулящего золото. – Пеплоход ударит лишь по леди Арилоу, ее спутникам и любому, кто встанет у него на пути. Тебе же надо будет выведать, не оказалась ли с кем-нибудь леди Арилоу некстати разговорчивой по дороге. Следовать за пеплоходом труда не составит, – в конце концов, он ведь синий – и он приведет к этим людям.
– Их стоит «вымести»? – Удивительно, как быстро умела Джимболи воспрянуть духом, стоило предложить ей учинить хаос.
– Да, если придется. Но, Джимболи… постарайся развалить не слишком уж много городов. Хотелось бы сохранить хоть какие-нибудь на карте, вдруг в будущем пригодятся.
Глава 18. Ловчие
Проснувшись наутро, Хатин и остальные мстители обнаружили, что промокли до костей. Их окоченевшая группка снова влилась в поток странников на Обсидиановом Тракте.
По пути их обогнала необычайно большая группа курьеров верхом на птицах. Хатин тревожно смотрела на них, гадая, с каким таким донесением они спешат в соседний город. Возможно, везут портреты Арилоу? Ордера на их арест? Или новости о схватке в Свечном Дворе?
Хатин даже увидела редкую на острове лошадь – покусанную слепнями клячу на длинных жилистых ногах, нагруженную вьюками. Стоило взгляду Хатин коснуться упряжи, как она вспомнила упомянутое в дневнике Скейна имя. Объездчик. «…Объездчик считает, что владыка Н. вернется сразу после дождей или чуть позже». Объездчик – это прозвище на языке Всадников. Если отыскать его, кем он окажется – другом или врагом?
Когда мстители немного обсохли под лучами солнца, Феррот поравнялся с Хатин.
– Я тут поразмыслил над твоей бедой, – тихо сказал он. Джейз, Арилоу и Томки ушли далеко вперед и не слышали их. – О том, что ты не можешь убивать. Подумал… Пока еще неизвестно, будут ли с этим хлопоты. Ведь та лягушка зла тебе не причинила, так? Вдруг ты найдешь другой способ отомстить, полегче? Может, убить человека будет не так трудно, как тебе кажется. Сестренка… я никому не говорил, как дополнил свою метку, только жрецу, который наколол мне второе крыло. Но, если хочешь, поведаю тебе.
Прищурившись, Хатин взглянула на него, обратив внимание, как дергается у него щека. Сестренка, старший брат. Если не считать Арилоу, больше из односельчан у нее никого не осталось… И все же – ближе ли он ей, чем просто незнакомец?
– Ты, наверное, помнишь мою сестру Фолесс. Она была… – Феррот болезненно улыбнулся. – Носилась везде, бесила меня. Однажды умчалась на склон горы ловить забвенчиков.
Феррот посмотрел на Хатин и уловил в ее взгляде изумление.
– Ну да… ты не знала, ведь ты не ныряльщица. – Возникла пауза, и Хатин буквально ощутила, как Феррот готовится раскрыть еще один секрет. Тяжело было нарушать привычку молчать, пусть даже не осталось Скитальцев, которые могли бы подслушать, да и терять было почти нечего. – С их помощью ловили дальновида, – сказал он через некоторое время, голосом едва ли громче шепота. – Сажаешь забвенчика в пустую скорлупу кокоса и запечатываешь пробкой из смолы и воска, затем опускаешь в воду на длинной лесе. Видишь ли, дальновид умеет посылать вперед свое зрение и видит насквозь все, к чему приближается: акулу, ныряльщика, крючок внутри наживки, сеть… но стоит ему заглянуть внутрь полого кокоса, как он слышит жужжание забвенчика и засыпает, расщеперив жабры. Тогда хорошая ныряльщица спускается под воду и хватает рыбу, пока ее не опередил кто другой.
В общем, на том же склоне засел один землевладелец, с мушкетом, высматривал хитроплетов, как те передвигают вешки. И вот он заметил четырнадцатилетнюю девочку в хитроплетской одежде и заорал ей, мол, проваливай. Но Фолесс не услышала – запечатала уши, чтобы защититься от пения забвенчиков. И он выстрелил ей в голову.
Феррот говорил совершенно ровным тоном. Так и надо бы