ло, чтобы пересказывать подобные вещи.
– Землевладельца не арестовали, – продолжал Феррот. – Он ведь «нарушителя» пристрелил, какую-то хитроплетунью. Тогда я сделал себе метку мстителя. Бегом отправился в дом к тому землевладельцу в Погожем и подарил ему частичку своего разума – острием вперед. Однако нож не задел важных органов, и он выжил.
Хатин кивнула. Об этом она еще в деревне слышала.
– Когда я освободился из тюрьмы, – продолжал Феррот, – то услышал, что землевладелец бежал на север. Я понял, что без совета мне не обойтись, и пошел к Джейзу.
Убийца знал, что по нему трепещет крылышко бабочки. К тому времени, когда я во второй раз выследил его, он потратил целый год и половину состояния на то, чтобы превратить свой дом в обнесенную стенами крепость. В саду у него росли и овощи, и фрукты, там был колодец, он держал коров и коз, даже пчел завел. Никого к себе без проверки не впускал.
Как-то он нанял толпу людей, чтобы те вырубили кусты и лозу – из опасений, что по ним сможет забраться на стену убийца. До сих пор помню, какой ужас его обуял, когда он увидел меня в зарешеченное окно среди других садовников. Меня арестовали и, по слову землевладельца, бросили в клетку. Прошла неделя, он за это время зачах, увял и… оставил свое имя.
Меня хотели повесить, но не смогли доказать мою причастность. Оставили гнить в камере на полгода, и когда я чуть не помер от малярии, выкинули на улицу – в надежде, что сдохну с голоду. Но «Возмездие» присмотрело за мной.
– Ты отравил его? – Хатин искоса глянула на Феррота. – Но как ты добрался до его припасов?
– Я и не добирался. – В его слабой и доверительной улыбке читался намек на застенчивую гордость. – Добрались мои маленькие помощники. Я знал, что мне ни за что не перебраться через стену, и посадил рядом с ней траву-змеелыбку. Прошло несколько дней, цветы раскрылись, пчелы собрали ядовитый нектар и отнесли его в улей. Землевладелец был тот еще сластена.
Хатин побледнела.
– Понимаешь, – почти утешительным тоном добавил Феррот, – не обязательно мстить напрямую. Может, ты не создана для того, чтобы протыкать людей ножом… но ощутишь ли то же, подбрасывая небольшую пригоршню листьев и корней?
Хатин попыталась представить, как, орудуя серпом, готовит почву для хитрого, неспешного убийцы. Ощущение и правда было иным, но от этого не становилось легче.
– Хладнокровное убийство, да? – ответил на ее немой вопрос Феррот, улыбнувшись горько, как настоящий старший брат, и хлопнул по плечу – как настоящего младшего братишку. – Когда до дела дойдет, так уже не покажется. То есть… если гнева хватит, тобой овладеет безумие. Спокойное, холодное безумие. И все пройдет легко.
Пожалуй, ради новообретенного старшего брата она постарается отдаться безумию. Обернется раскаленной добела, безжалостной и беспощадной. А потом станет…
Пеплоход.
– В чем дело? – спросил Феррот, когда она вдруг сжала его руку.
– Ничего… подумала тут… – Хатин осмотрела невысокий холм, но увидела лишь невинно колышущуюся золотистую траву. Должно быть, это солнце ослепило ее на миг, и ей привиделось синее пятнышко среди деревьев. – Скорбелла точно поглотила пеплохода, но мне вдруг показалось…
Она смущенно улыбнулась, и Феррот точно так же улыбнулся в ответ, однако через несколько шагов они поменялись местами, и теперь уже Феррот оказался между Хатин и невысоким холмом. Арилоу впереди вяло помахивала рукой, запрокинув голову и отрывисто, хрипловато ахая.
До самой ночи Хатин невольно, украдкой поглядывала то вправо, то влево – однако нигде не было видно и следа пеплохода.
Спустя несколько дней тяжелого перехода Обсидиановый Тракт свернул на восток, в сторону пегого пика Камнелома.
В старых легендах Камнелома отослали подальше от прочих вулканов за то, как он смеялся. В приступах хохота он до того сильно трясся, что его пронизанные безумием истории и сны взлетали высоко вверх. А прочие вулканы, слыша их, не могли не содрогаться от гнева, от страха и еще от чего-то, слишком ужасного, что смехом не назовешь. И вот Камнелома отправили далеко, чтобы он играл со своими цветными грязевыми колодцами. Но тревожное чувство осталось: если хохот вулкана станет чересчур громким, его услышат остальные и содрогнутся против своей воли.
Однако именно такое – вдали от прочих вулканов – положение и сделало Камнелом идеальным местом для школы Маяка. На полпути к вершине воздвигли башню и с наступлением ночи на ней зажигали огонь, который был виден чуть ли не со всех уголков острова.
Рисовые поля вместе со Скорбной Лощиной остались позади, и кругом лежали степи – этакая мозаика небольших ферм, щетинящихся недавно ободранными бобовыми стеблями и огороженных декоративными банановыми деревцами, вперемешку с молчаливыми и постоянно растущими Землями Праха. Время от времени дорога миновала окутанные паром лиловые озера, где ровную гладь нарушали жирные пузыри грязи зеленого, имбирного и золотистого цветов: лопаясь, она оставляли калейдоскоп разноцветных колечек.
Вдали от западного берега все реже попадались деревни хитроплетов. Однако вдоль дороги к Камнелому тянулись цепочкой случайные поселения, в которых надеялись найти пристанище и новые сведения Хатин и ее попутчики. Но стоило приблизиться к одной такой деревушке, как что-то заставило их остановиться.
Сперва Хатин увидела просто отряд вооруженных людей, идущих в сторону дороги. Затем получилось разглядеть зажатую между ними группу побитых и запуганных фигур. Хитроплеты. У некоторых связаны руки.
– Здесь мы ничего поделать не сможем, – пробормотал Джейз. Его пальцы сильно впились в плечо Арилоу. Феррот взирал на пленных, и негодование бурлило на его лице, однако он не замедлил шага.
Чем дальше, тем больше таких конвоев им попадалось. Путники быстро узнали, что это банды головорезов или рабочих, оставшихся без дела и подавшихся в охотники за головами, соблазненных обещанием награды за каждого хитроплета, доставленного в лагерь близ Гиблого Города. Прочие люди, когда им попадались такие конвои, останавливались и взирали на пленников с холодным удовлетворением.
Деревни хитроплетов, встречавшиеся дальше, выглядели пугающе заброшенными.
Хатин вспомнила, как Минхард Прокс, хмуро глядя в карту, взмахом карандаша отмечал на ней хитроплетские селения. Но эти-то последние деревни располагались слишком далеко от города и никак не могли грозить Гиблому Городу. Сумасшедшая ненависть к хитроплетам, вспыхнувшая в Погожем, расползалась по всему острову, обгоняя Хатин и ее друзей.
Наконец перестали попадаться даже такие опустевшие деревеньки. Хитроплеты не селились так далеко на востоке, так далеко от рыбачьих угодий и поддержки своих. Те же немногие, кто осмеливался селиться в этих землях, старались прятать свои следы. Но даже тут встречались бродячие банды охотников за головами – они останавливали путников и заглядывали им в лица. Один такой отряд схватил хитроплетунью – усталую молодую женщину в одежде горожанки. Когда мстители проходили мимо, она удивленно уставилась на них. Женщина посмотрела в глаза Ферроту, красноречиво постучала себя по зубам и отвернулась.
Когда отошли на приличное расстояние, Феррот выругался.
– Коли проверяют зубы – нет ли украшений хитроплетов, – то мы пропали. Теперь, если видим дорожные посты, то сходим с тропы и огибаем их.
Именно в этот раз они впервые услышали фразу: «Время большого ущерба». Никто, похоже, не знал, что это значит, однако слова шипели и жужжали в ушах у Ха-тин.
От путников, идущих навстречу, они узнали другие тревожные вести. С недавних пор капризы Камнелома делались все страшнее, из-под ног то и дело били струи гейзеров. Лучшим решением было обходить его стороной, пока приступ безумия не пройдет.
– Что станем делать, если владыка Камнелом не расположен принимать гостей? – прошептала Хатин. «Легкий» путь к школе Маяка по склону был известен очень немногим, но даже он мог оказаться опасным, если настроение у Камнелома буйное.
– Укроемся в Городе Зависти, у подножия Камнелома, – ответил Феррот. – Тогда появится шанс отыскать Объездчика, которого Скейн упоминал в дневнике, и спросить о «владыке К.». Хотя бояться нечего – пока туда доберемся, Камнелом успокоится.
Однако Камнелом, владыка одержимых, не успокоился. К тому времени, как мстители добрались до Города Зависти, они узнали, что неподалеку от города рассредоточились несколько маленьких лагерей. Самый проторенный путь к восточным гаваням пролегал меж двух шипящих и раздраженно плюющихся лиловых озер, и многие странники предпочли переждать лагерем у Города Зависти, пока настроение Камнелома не улучшится. Хитроплетов, которые могли бы разведать безопасный маршрут, не стало.
– Все не так плохо, – настаивал Феррот. – У города толпы народу, укроемся в той, где побольше людей, затеряемся в толчее.
В отличие от строгого и непраздного Гиблого Города, Город Зависти построили, дабы показать отсталым племенам Острова Чаек все прелести и славу традиций Всадников. Здесь примитивные туземцы должны были восхищаться роскошью конюшен, целым семейством обложенных мозаичной плиткой башен, царственным дворцом губернатора. И они дивились, как подивились бы при виде снежного барса, пытающегося купаться в волнах теплого океана. К чести основателей, не все их планы пошли прахом. Землетрясения, вызванные Камнеломом, оставили одну башню, да и дворец местами еще стоял. Дома по большей части возводились приземистые и пережили толчки, пусть даже погода отъела у них балюстрады.
На языке знати сложное имя города буквально означало «тень, отброшенная на Великую Далекую Славу». Пресная и практичная просторечь не стала застревать в тонкостях и перевела его как «Город Зависти». И, как обычно в битвах имен, просторечь победила.
Мстителям благоразумнее было не задерживаться ни в одном из лагерей, чтобы никто из путников не успел раскусить их легенду, и потому каждую ночь они останавливались у разных костров. Над ними пылал Камнелом, однако и намека не было на сияние Маяка, которое должно было завлекать детей-Скитальцев в школу.