– Похоже, мы вчера не о том договорились, а? – Томки, морщась из-за подбитого левого глаза, криво улыбнулся.
Кисляки все поняли так, что гости должны в обмен на проводника до школы привести полную тачку еды и прочих полезных вещей. А чтобы хитроплеты точно выполнили свою часть сделки, Арилоу останется в деревне. Кисляки твердо стояли на том, будто бы она сама на это согласилась.
– Мы… не можем мы ее тут оставить! – Паника душила Хатин. – Она не может за себя постоять! А кисляки не умеют ухаживать за ней!
– Я останусь с Арилоу, – заявил Джейз. – И еще со мной будет Томки – на случай, если нас предадут, он уведет Арилоу, пока я буду осложнять тут людям жизнь. Феррот, ты присмотришь за Хатин.
Так и не избавившись от страха, Хатин наконец неохотно уступила и согласилась последовать за Джелджех по рябой и змеистой тропе вместе с Ферротом. Шли они, казалось, совершенно наугад: порой совсем отворачивали от маяка и дважды протискивались узкими пещерами, из которых выползали через карстовые воронки. Спустя час таких безумных плутаний башня маяка внезапно выросла за приближающимся гребнем, да так близко, что на вершине можно было даже разглядеть угли в остывшей жаровне.
Джелджех внезапно села на землю. Сделав напряженную и настороженную мину, идти дальше она отказалась. Молча махнула рукой в сторону башни за гребнем и всецело отдалась новому занятию: срывала листья с кустов и рвала их на полосы. Хатин с Ферротом намек поняли и отправились дальше без нее.
Перевалив за гребень, они оказались на широком поросшем травой уступе, который усеивали головешки. Кругом на гранитных пьедесталах высились небольшие каменные хижины. Должно быть, их водрузили на цоколи, чтобы защитить от потоков лавы и кипящей грязи, если вулкан вдруг начнет извергаться.
Феррот сложил губы трубочкой и затейливо присвистнул. Ответа не последовало. Хатин вдруг осознала, какой абсолютной была тишина, если не считать прерывистого клокотания гейзеров вдалеке.
– Должны же насекомые стрекотать, – шепнула Ха-тин. – И птицы петь…
Феррот резко нагнулся и посмотрел под ноги.
– Так вот же они, – чуть слышно пробормотал он. Перед ним лежала птичка-норник: вроде бы и целая, но не живая.
Они осторожно подошли к ближайшему пьедесталу, у которого из травы выглядывали бурые купола вроде шляпок грибов-переростков. Феррот ногой поддел один.
– Глиняные кувшины, – удивленно пробормотал он. – Смотри, а вот и пробки. – Он выпрямился и посмотрел на такие же терракотовые бугорки вокруг остальных пьедесталов. – Их тут десятки. Они повсюду. – Он поднял один, перевернул и потряс. – Вроде пустой.
– Феррот, поможешь? – В траве лежала тяжелая деревянная лестница. Феррот помог прислонить ее к цоколю, а потом придержал, пока Хатин лезла наверх. Остановившись на «пороге» хижины, она просунула голову внутрь.
– Это, похоже, кладовая.
Хатин подобрала с пола деревянную куклу, из низа живота которой тянулась длинная леска. Из спины куклы торчало колечко, и когда Хатин потянула за него, то леска поползла в живот кукле, увлекая за собой осколок блестящей раковины на другом своем конце. Игра с куклой. Старинный способ, как научить ребенка Скитальца возвращаться в тело.
Тут же имелись деревянные кирпичики разных цветов, а некоторые еще и были покрыты выпуклыми рядами символов. Рядом с розовыми и желтыми пучками палочек-благовоний лежали свечи. На стенах висели музыкальные инструменты и портреты, лица на которых по-разному складывали губы. С помощью всех этих предметов Скитальцев наверняка учили овладевать чувствами.
Хатин наскоро осмотрела все хижины, а было их ни много ни мало семнадцать. В одних устроили кладовые, в других – небольшие кабинеты, в прочих – жилища. В одной на столе стоял набор деревянных мисок, а рядом – котел с запекшимся супом, который по ним так и не разлили. Еще в одной из опрятных маленьких хижин валялись осколки двух зеленых бутылок.
– Тут никого, – сказала Хатин и подобрала с пола круглую серьгу из слоновой кости. – Тебе не кажется, что все отсюда взяли… и ушли?
– Ушли, говоришь? – Феррот нагнулся, чтобы рассмотреть мокрый пепел под стенами башни. – Если и ушли, то вряд ли по своей воле. В пепле остались следы: волокли что-то тяжелое, вон туда, в сторону лиловых озер. Да, а вот еще след. И… постой. – Он снова нагнулся и подобрал крохотный металлический предмет. – Наконечник от арбалетного болта.
– Думаешь, на обитателей башни напали? И…
Договаривать не пришлось. Хатин поняла, что Феррот тоже представляет, как с десяток – или около того – тел волокут вниз по склону и сбрасывают в одно из кипящих цветных озер Камнелома.
Пока она думала, на лоб ей упала и скатилась в глаз капля чего-то едкого. Притенив глаза рукой, Хатин задрала голову и увидела, как из трещины под самой крышей вытекает еще одна капля и падает, сверкая и исчезая из виду. Хатин вытерла бровь и обнаружила, что пальцы у нее стали красными.
Снаружи гранитные стены домика были не отшлифованы, и в них имелось множество упоров для рук и ног. Хатин, пользуясь ими, полезла наверх.
– Феррот… – Хатин осторожно ползла по широким хрупким черепицам. – Тут что-то разлили на крыше. Что-то красное.
– Может…
– Не кровь, нет. Это какой-то порошок. Дождь почти весь его смыл, но в нескольких местах он прилип и остался. Его намеренно тут рассыпали. Словно широкий круг хотели нарисовать или нечто похожее. Нет… полумесяц.
Хатин села. Ее обуяло схожее чувство, как тогда, когда она увидела вырванные страницы из дневника Скейна. Хатин попыталась вообразить людей, живших в этих похожих на башенки хижинах, день за днем копивших дрова для маяка, мастеривших для уроков необычные игрушки. Представила, как они каждую ночь становятся в круг благовонных свечей и вслух обращаются к ученикам, посвящая жизни призрачному собранию невидимых ребятишек-Скитальцев. Были ли они похожи на чудну́ю старуху из сорочьей хижины? Ощущали ли холодок, когда их касались сотни взглядов – карих, черных, зеленых, серых юных глаз, – или же они обращались к пустым небесам и странному, плюющему кипятком склону?
Что Хатин надеялась отыскать? Кого-то, кто ответил бы на вопросы. Однако в школе ее ждало еще одно нагромождение оставленных кем-то загадок.
Хатин спустилась к Ферроту. Тот сидел на земле, глядя на свою ладонь.
– Я тут нашел свидетеля. Взгляни, один из твоих маленьких друзей. – Он протянул ей нечто небольшое и ярко-желтое. Лягушку. Точно такую же Хатин недавно пыталась спрятать под шляпой. Она не сразу разглядела, что эта лягушка вырезана из дерева, а на губах у Феррота играет слабая кривая усмешка. Деревянной палочкой он провел по острым выступам на спине лягушки; раздалось «квак», очень похожее на настоящее. – Это самый подробный ответ за последнее время.
– Зачем эти блестящие серебряные полумесяцы у нее на спине? – спросила Хатин.
– Ты слышала, что сказала госпожа. Зачем тебе эти полумесяцы? – Чирк палочкой по спине лягушки, и та выдала очередное загадочное «квак». – Слыхала?
– Куда все делись, лягушка? – Хатин грозно и повелительно взглянула на нее.
Квак.
– Кто утащил отсюда тела?
Квак.
– Почему мы всегда и всюду опаздываем?
– Почему погибли Скитальцы?
– Отчего все пытаются нас убить и посылают к вулканам?
Феррот и Хатин переглянулись, и выражение наигранной суровости на их лицах внезапно сменилось широкими улыбками неуместного и неуемного веселья. Все казалось слишком уж мрачным и чересчур ужасным. Они отвернулись друг от друга, но краем глаза Хатин заметила, как Феррот, не сдержавшись, трясется от смеха.
– Мыло! – тоненько, не своим голосом пропищал он. – Нас отправили сюда с мылом…
– А меня синий человек хочет в носок закатать! – простонала Хатин. Они снова переглянулись и рухнули на спины, заливаясь визгливым хохотом.
Как было чудесно на мгновение отпустить тревоги, высвободить ум, чтобы тот летел. В голове образовалась легкость, а в груди тепло застучало. Беспокойство растаяло. Наконец Хатин могла забыть маленькую деспотичную часть разума, которая все еще дергала за поводок тревоги, пытаясь заставить ее собраться, что-то сообщить…
В ушах нарастал шум, будто вода закипала в котле, но Хатин почти не замечала его, и потому отдавшийся эхом грохот застал ее врасплох. Она инстинктивно накрыла уши руками и пораженно посмотрела, как мимо по склону скачет валун размером с ее голову. Через мгновение лицо защекотало, и вот уже Хатин с трудом и с присвистом втягивала воздух. Она вдруг поняла, как отчаянно изголодались ее легкие. Отчаянно, потому что еще мгновение назад она не дышала, совсем забыв, что нужно дышать.
В груди разливалось тепло, бу́хало, но Хатин хотя бы вспомнила, что это значит.
– Феррот! Заткни уши! – В отчаянии она встала и пнула его в ребра, а он в ответ продолжал хихикать. – Феррот! Ты что, не чувствуешь ничего, в груди? Тут забвенчики!
Лицо Феррота посерьезнело. Он спешно закрыл уши руками и резко вдохнул. Встал на подгибающиеся ноги, а Хатин вдруг заметила, что земля и небо пульсируют и дрожат в такт биению сердца.
Спотыкаясь и падая, они помчались вниз по обезумевшему и волнующемуся склону. Перепрыгнули через штабеля дров, через пышущие паром потоки воды и, наконец, потеряв равновесие, заскользили по грубой земле. Упав друг на друга и бурно дыша, они лежали, пока в ушах не перестала клокотать кровь. Хатин полностью лишилась сил, ей стало дурно.
– Бедный лягушонок, – сказала она после долгой паузы. – Он рассказал все, что знал, а мы и не поняли. Он ведь дал ответ: полумесяц. Ясно же, на что он намекает – луна. Новые Скитальцы летят на свет, и первое чему их учат – не лететь на свет луны, не то они навеки застрянут во тьме. Для Скитальцев луна – символ опасности.
– Полумесяцы у лягушки на спине значат, то она ядовитая. А полумесяц на крыше…
– Думаю, когда на школу напали, кто-то сумел спрятаться, понял, что происходит, и улучил момент, чтобы забраться на крышу, и нарисовал там символ – в надежде, что его будет видно при свете маяка. Но, похоже, видно его не было. – Хатин помедлила в нерешительности, а потом оплела руками плечо Феррота. Вновь она ощутила печаль, которую впору было испытывать кому-нибудь намного старше нее. – Дети-Скитальцы должны были прилетать сюда сверху – и предупреждающий знак предназначался им.