– О, да мы камень вниз со склона столкнули. Теперь его ничто не остановит.
Джимболи двинулась дальше, но уже более умеренным шагом. Она все же не обладала неуемной энергией пеплохода. Несколько часов кряду дорога петляла под ее пружинистым шагом, и лишь когда тропа пошла под гору, а впереди показался Город Зависти, Джимболи понеслась, поскакала, будто сама превратилась в мерцунку. Когда она оказалась на окраине города, взгляд ее черных глаз заметался, выискивая ниточки, ниточки – чтобы тянуть их и связывать.
Ватага семилеток, играют. Вот, уже ниточка.
Одинокий позолоченный флюгер на улице голых соломенных крыш. Еще одна.
Группа скучающих, покрытых шрамами мужчин. Их взгляды липнут к прохожим, точно горячая смола. Харчевня горькуна. Лавка, набитая амулетами на удачу. И все это – ниточки.
Походка Джимболи замедлилась и изменилась. Она запрыгала. Прыг – влево-вперед, прыг – вправо-вперед, туда-сюда, без остановки, оставляя змейку следов. Вскоре дети, которых она приметила вначале, оставили игру в земляные шашки и уставились на нее.
– Лодыжка-лом? – спросил на просторечи самый смелый из них.
– Нет. – Джимболи рассмеялась и указала на свои следы. – Хоти все думай я два левый-нога. – Ее смех был заразителен, и ватага ребятишек тут же подхватила его. Вскоре улица опустела, и остались только следы женщины с двумя левыми ногами и шести ее ребятишек, точно таких же увечных.
В яме под покосившимся амбаром, ставшей их тайным логовом, дети показали Джимболи свою сокровищницу: украденные и подобранные безделушки, птичьи черепа, корсетные заколки и разбитые кубки. Ловкими пальцами Джимболи перебрала прочий хлам, предложенный ей ребятишками, – обтрепанные клочки подслушанных разговоров, сверкающие осколки сплетен, подгнившие кусочки слухов.
Вон из норы, с соломой в волосах и вставляя в бандану новые бронзовые заколки. Прыг-скок, прыг-скок – вдоль по улице, а Риттербит хвостиком – вжик-вжик.
Остановилась у лавки с амулетами, стала рассматривать их. Кончиками пальцев провела по деревянным колокольчикам, расписанным спиралями и глазами, с сожалением присвистнула сквозь зубы, заметив пузырьки в слое краски.
– Это от жара, – поспешила заверить торговка. Джимболи улыбнулась, заслышав ее косноязычный язык знати, – верный признак деловой женщины, которая пытается набить цену. – Глядите, пузырьки не лопнули, они так и держат удачу в себе.
– Это не просто жар. – Джимболи потыкала в них. – Ты взяла добрую краску, и простой жар не вспузырил бы ее. – Торговка раскрыла было рот и снова захлопнула, не желая спорить. – Это дыхание вулкана, вот что. Я и прежде такое встречала, на западе. Когда вулкану наскучит просто так клокотать, он обращает взор на город, наклоняется и дышит на него. Сперва это видно по тому, как желтеют края листьев, как куры несутся вареными яйцами, а амулеты в печи идут пузырями. Но вот когда вулкан наклоняется ближе, чтобы присмотреться получше… – Джимболи мрачно рассмеялась. – Тогда уж это всем становится ясно.
– Постой! – Торговка заметно расстроилась. – Ты что же, не купишь ничего? Куда собираешься?
– Думаешь, я останусь в этом городишке, когда на него владыка Камнелом дышит? Если у тебя есть хоть капля мозгов, ты и сама побежишь, причем скоро.
Покидая лавку, Джимболи заметила, как беспокойно косится торговка на вулкан и принимается заталкивать добро в корзину на коромысле. Казалось, стоит горе хоть чуть-чуть шевельнуться, и она, бренча товаром, побежит прочь из города.
Джимболи задержалась немного, чтобы вогнать одну из заколок в дверь дома с позолоченным флюгером, и после двинулась дальше, поигрывая в пальцах колокольчиком, который взволнованная торговка забыла потребовать назад. Она приблизилась к скучающим бездельникам и поприветствовала их так весело, будто знала, что те ее ждут.
Минут за пять убедила их, что они должны ей выпивку, и вот уже ей несут кружку рома и кусочки ананаса. Улыбка Джимболи исчезла в угощении, а после она мотнула головой в сторону лавки с амулетами.
– Удача город покидай. Вы что делать?
О чем это она?
– Удача-лавка. Та сторона. Торговка дар-имей. Она видь. Чутье, зло видь, заранее. Теперь спасайся, город-прочь. Говори вулкан гневайся.
– Гнев? Какой резон гора гневайся? – В сторону Камнелома устремилось семь укоризненных взглядов; люди с вызовом – но и не без почтения – перекрестились.
Джимболи пожала плечами и прищурилась.
– Запад люди знай, гора гневайся – знак. Знак хитроплеты дело затевай. Хитроплеты гора зажги. Но Город Зависти далеко восток. Хитроплеты здесь нет, а?
Последовало сбивчивое описание Резерва, и Джим-боли выпучила глаза, будто прежде ни о чем таком слыхом не слыхивала.
– Градоначальник хитроплеты опека-бери? – Она тихонько присвистнула. – Удивляй-нет гора гневайся. Хитроплеты большой друг получи. Спорь, они срок-долгий тут. Спорь, они число-большой, много-большой. Гляди-круг. Ищи люди странный говор. Ищи люди много-много денег имей, мера-нет-много. Гляди дом дверь заколка-торчи – знак хитроплет-спаси-дом. Труд-нет найти такой…
Джимболи пошла дальше, усмехаясь и прихлебывая из кружки, время от времени останавливаясь, чтобы вогнать в какую-нибудь дверь заколку. У харчевни она остановилась, и улыбка сошла с ее лица, уступив место го́рю и неуверенности.
– Слыхали, тут драка неподалеку? – Она перешла на диалект горькунов, заговорила быстро и горячо. – Тут ловчие поговаривают, будто хитроплеты рядятся горькунами. Сущий бардак творится: охотники теперь вытаскивают людей из домов, громят лавки. Соседи послали меня за стражей, но я не знаю, где их искать…
Лавочник побледнел и, оставив харчевню на попечение детей, умчался вниз по улице. «О, так вот где караулка», – подумала Джимболи, отправляясь дальше.
Возле кузницы она увидела привязанную к торчащему из стены крюку обезьянку. Стоило показать на протянутой ладони кусочки ананаса, и животное запрыгало, упираясь костяшками кулаков в землю. Красноватыми пальцами обезьянка осторожно сгребла себе мякоть в рот. Опьяненная ромом, она не заметила, как Джимболи перерезала веревку и накинула ей на хвост петельку.
Люди высыпали на улицу, когда визжащий и рычащий комок рыжей шерсти пронесся по стенам и лавкам, сбивая на землю горшки, миски и разгоняя уток.
– Резон шум? Резон обезьяна шали?
– Гляди, хвост колокольчик виси!
Обезьяна быстро ускакала прочь, а Джимболи двинулась по внезапно заполнившейся людьми улице, спрашивая каждого встречного, из-за чего шум-гам. Краем глаза она заметила, как с других улиц сбегаются, вливаясь в общую суматоху, привлеченные криком люди. Тут подоспели ее давешние собутыльники и быстро оказались в эпицентре яростного спора.
– …заколки в дверях… дыхание вулкана… хитроплеты… хитроплеты…
Джимболи подергала за рукав одного горожанина.
– Я тут недавно, что это за сборище? Правда, что сейчас все пойдут ко дворцу градоначальника?
– Чего?
– Что-то такое я слышал, – подтвердили другие.
– Ну да, а вы не знали? – отозвались третьи. – Вы с нами?
– Да я чужая здесь, – сказала Джимболи. – Но если надо, пойду.
Она неспешно вошла в самую гущу толпы, потирая руки как у жарко растопленного огня. «Ах, – думала Джимболи, когда дорога стала шире, и она увидела впереди дом с остроконечной крышей и белеными стенами, – так вот где живет градоначальник».
Джимболи осмотрелась, потом глянула на крыши, и наконец среди соломы цвета пыли заметила похожую на чернильно-синее пятно фигуру.
– Давно пора, чтобы он сам за нами побегал, да, Риттербит, кулдышка ты мой? – Джимболи отстала от толпы и взобралась на пьедестал статуи первого герцога Седролло. Устроилась между огромными каменными туфлями с пряжками. С боковых улочек набежали люди градоначальника, внося еще больше сумятицы.
Со своего места на крыше Брендрил видел, как Джимболи машет ему рукой и указывает на дворец. Он не воспринимал ее как женщину. Для него она была особенно крупной и прожорливой мерцункой с инкрустированным самоцветами клювом, которая выпускает из душ ниточки и спутывает их. Он уважал ее, как уважал бы скорпиона или бездну.
Однако мысли Брендрила занимал дворец, украшенный глазурью мраморных павлинов и лепными солнцами. Он не знал, отыщет ли внутри леди Арилоу, однако ему наверняка известно другое: где-то в этих стенах сидит человек – человек, совершивший ошибку. Человек, который встал между беглецом и пеплоходом. Человек, решивший, будто у него бьется сердце. Человек, не понимающий, что он – лишь прах.
Глава 26. Противостояние градоначальника
Хатин услышала, как Толпа запрудила площадь перед воротами дворца, в обед и внезапно ощутила, как пожелтевшая слоновая кость ее прибежища пошла мелкими трещинками. Сперва раздался единичный возглас, но за ним вскоре поднялся ор, – точно оползень, возникший по вине одного-единственного камешка.
Во дворце вдруг забегали. Примчался лакей и о чем-то горячо зашептал на ухо губернатору.
– Что? У ворот? – Лицо губернатора приняло выражение полной безнадежности. Как же быть, раз даже живые вознамерились не дать ему пообедать? – Нет. Да. Ждите. Поговорю с ними. – Он осторожно ощупал проволоку, что поддерживала его искусные усы.
– Смею ли я советовать вам, господин, обратиться к ним с балкона? – предложил лакей.
Сменив халат на не по размеру большой камзол с шелковыми лацканами, а утреннюю кружевную сеточку для волос – на длинный парик, градоначальник поднялся на второй этаж. Когда перед ним распахнули двери балкона, в комнату с улицы ворвались гневные крики.
– Что с тобой не так? – спросил градоначальник у Хатин, которая пригнулась и вздрагивала при каждом возгласе. Никто и ничто Толпу не остановит. Хатин не могла говорить, но в ее распахнутых глазах губернатор, похоже, разглядел следы слепой, раскаленной паники, заполнившей до краев ее разум.
– Держи. – Он оттянул для нее краешек портьеры. – Спрячься, если надо.