Цирюльник оказался юношей с пухлыми щечками и раздвоенным подбородком. Когда Хатин разбудила его, он накинул камзол поверх пижамы, не преминув отпустить незлобную шуточку усталым тоном, словно давно привык к таким вызовам.
– Удивляюсь, откуда в нем еще кровь берется, – только и заметил он, пока Хатин торопливо вела его к господину. Однако стоило ему увидеть сцену в зале и, обернувшись, застать Джейза, который закрывал дверь и готовился встать на страже, как мягкости и сонливости в нем поубавилось. Цирюльник направился прямо к раздраженному градоначальнику, стараясь не запинаться, но продолжая стрелять взглядом по сторонам, на притаившихся в тени вооруженных хитроплетов. Опустившись у кресла на колено, цирюльник принялся закатывать хозяину рукав.
– Господин, вы в плену? – поинтересовался он тишайшим шепотом.
– Что? Не будь дурнем, Стонч. Только благодаря этим людям я все еще жив.
– И, – чуть слышно прошептала Хатин, – кое-кто из нас понимает язык знати.
Словно в доказательство этих слов, Джейз бросил взгляд на цирюльника, который как раз прилаживал под рукой хозяина тазик в форме полумесяца, дабы собрать в него кровь из «жилы дыхания».
– Ему можно?..
– О да. Господин Стонч последние два года приставляет бритву к моему горлу ежеутренне… Если бы ему нельзя было доверять, я бы уже знал.
– Хорошо. Кого еще можно посвятить в эту тайну, господин?
Выяснилось, что очень немногих, – стоило градоначальнику осознать весь ужас сложившего положения. В стенах дворца убили пеплохода, находящегося на государственной службе, а это само по себе страшное преступление. Но если выяснится, что покойный – тот самый преследователь леди Арилоу, это навлечет на их головы ужасную беду. Все подумают, что пеплоход нашел ниточку, ведущую в дом градоначальника, явился туда за Арилоу и пал жертвой ее козней. И то, что убили его оружием, которое вот уже две сотни лет как объявлено незаконным, только все усугубит.
Градоначальник же, несмотря на многие годы безупречной службы на посту губернатора, среди оставшихся в живых мало кого мог назвать своими друзьями. Осознав это, он стушевался, но после отправил Хатин за секретарем, капитаном стражи и еще одним близким советником. Плясунья же распорядилась, чтобы «Возмездие» известили о случившемся, а вот Резерву, прочим слугам и советникам решили не говорить ни слова. Троих стражников, которых сочли неблагонадежными и недостойными хранить секрет, обезоружив, отправили в одну из старых кладовых.
В два часа пополуночи в бальной зале начался необычный военный совет. Для градоначальника и советников поставили кресла, а хитроплетам постелили циновки.
За «Возмездие» говорил Джейз. Плясунья сидела рядом – молчаливая громадина, непостижимая и неуверенная, не знающая языка знати и потому словно бы лишенная своей силы.
Градоначальник молча выслушал рассказ Джейза о судьбе Плетеных, о загадочной кончине Скейна, о погроме в деревне стараниями Джимболи. Слушая, как посвящали в «Возмездие» Хатин, он несколько раз встревоженно на нее взглянул. Узнав о том, что мстители проведали об убийстве Скитальцев при помощи забвенчиков и об уликах, указывающих на Шквальную Гавань, градоначальник и вовсе потерял дар речи.
– Итак, – начал он потом дрожащим голосом, пытаясь изобразить живость, – зачем в Гавани понадобилось санкционировать умерщвление Скитальцев? С какой стати правительству ввергать весь остров в хаос?
Бормотание, покачивание головами.
– Мы так и не выяснили, – признал Джейз. – Но предполагаем, что Совет Скитальцев выяснил нечто настолько изобличающее, что их и заодно простых Скитальцев пришлось убить.
– Кто же, по-вашему, руководил всем этим? – спросил градоначальник. – Кто раздает приказы «голубятникам»?
Повисла пауза: все переглядывались и чуть слышно шептались.
– Можем рискнуть, предположив кое-что, – спустя некоторое время ответил Джейз. – Леди Арилоу говорит, что в Гиблом Городе засел вожак, и что у него нет лица. А нам известен человек, подходящий под это описание. Минхард Прокс – чиновник по устранению ущерба. Вместо лица у него настоящее месиво рубцов, да и работу свою он ведет с первозданным рвением – безжалостно и безустанно.
Несколько хитроплетов молча выказали согласие, изобразив плевок в сторону. Хатин не смогла заставить себя сделать то же. Первое впечатление о Проксе было отравлено всем тем, что она слышала о нем за последнее время. Недавняя встреча у дороги под Гиблым Городом стерла из памяти его былой образ. Единственное, что помнила Хатин, – его светлые карие глаза: задумчивые, усталые, взволнованные, но не злые.
– Чиновник по устранению ущерба… назначенный, как говорят, из Гавани. Что ж. – Повисла тишина, градоначальник потеребил пуговицы на камзоле. – Что ж, я разрываюсь меж двух версий. Первая – ваша, ребятки, а вторая, совершенно противоположная, из Шквальной Гавани. Но… – Он прерывисто вздохнул. – …По здравом рассуждении, я склонен верить тем, кто не пытается меня убить.
Напряжение в комнате заметно ослабло. Хатин сообразила, что многие мстители уже приготовились с боем вырываться из дворца.
Первым делом надлежало избавиться от тела пеплохода, и хотя все согласились, что разумнее будет сжечь его, о том, где и как это устроить, никак не могли договориться. Джимболи по-прежнему оставалась в городе, и никто не знал, отважится ли Толпа – и если да, то когда – снова осадить дворец? А посему вынос тела пеплохода мог оказаться делом небезопасным.
– Если спалим его на территории дворца, то все учуют дым и догадаются, что у нас тут труп, – тревожно соображал градоначальник. – К тому же единственную доступную печь мы используем для кремации родичей. То есть вряд ли она подойдет.
Джейз перевел эти соображения для Плясуньи; та наклонилась к нему и зашептала что-то на ухо. Он чуть выгнул бархатные брови и тут же снова опустил.
– А это, – произнес Джейз, с заметным усилием сдерживая несвойственное ему возбуждение, – и правда может сработать. Милорд, никто за пределами этой комнаты не знает, что пеплоход погиб – как и то, что вы живы.
Последняя фраза Джейза заставила градоначальника поволноваться. Он перевел взгляд с юноши на Плясунью в надежде получить объяснения.
– Подумайте, – продолжил Джейз, – все знают только то, что в окрестностях дворца случились беспорядки. Вызвали цирюльника, и он до сих пор не вернулся. – Он взглянул на господина Стонча, который в это время занимался ранами Плясуньи. – Пятерых стражников нет. О самом градоначальнике до сих пор никаких вестей.
– Предлагаете пустить ложную весть?
– Поверьте, господин, обстоятельства и без того заронили семя лжи в умах людей, – спокойно отвечал Джейз. – Мы лишь предлагаем не топтать ее росток. Послушайте, господин, вы человек заметный. Кем бы ни были наши враги, они убили всех Скитальцев, кроме одного, и теперь охотятся за ним из страха, что он мог видеть нечто, их изобличающее. Заподозрив в вас защитника леди Арилоу, они решат, что вы знаете то же, что и она. В живых вас не оставят. Придет еще больше убийц и ловчих. Но если они поверят, что вы мертвы… это меняет дело.
– А как же город?! Ему нужен сильный лидер! Он же впадет в анархию!
– Это вряд ли, господин. Ваши бутовщики хотели устроить самосуд, но если они узнают, что кто-то из их же числа убил губернатора, то страх остудит пыл. Они отступятся и станут искать виноватого.
Хатин ощутила в груди теплое и вместе с тем неприятное чувство. Она нагнулась и шепнула на ухо градоначальнику:
– Господин… я знаю, на кого им можно указать.
Наутро началось представление. Пробудившись, Город Зависти увидел, что на дворцовом флагштоке нет флага с гербом губернатора. Согласно официальному ответу его сняли, чтобы постирать. Но этому объяснению никто не поверил.
Хатин завтракала в одиночестве в темном и длинном зале; место градоначальника во главе стола пустовало.
– Господин сегодня завтракает в своих покоях, – пояснила она. Служанка взглянула на нее с сомнением и очистила хозяйскую тарелку.
После завтрака было подписано и запечатано несколько указов и писем – руками и перстнями заместителей, а не самого градоначальника.
– Отныне некоторые обязанности губернатора исполняются его помощниками, – раздавая письма, пояснял нарочный. По городу крысами разбежались слухи.
Пока Хатин и Феррот посылали заказы ремесленникам для богатейшего из похоронных убранств, капитан стражи с людьми отправился арестовать Бьюлисса – «парламентера», что говорил за горожан в день бунта.
– Скажем так: во время бунта, который ты возглавил, кое-кто умер, – только и проворчал капитан, когда Бьюлисса уводили. В тюрьме, без поддержки остальных, пыл его и правда угас без следа. – Значит так, – произнес капитан, усаживаясь напротив Бьюлисса. – Я тебя знаю: ты просто чурбан, от самой деревянной башки и до кривых ног. Так чего ты в душегубы подался? Зачем предал своего достопочтенного господина? Или тебя надоумил кто? Ну, чего голову повесил, как будто ждешь, что я петлю надену? Мы знаем, в произошедшем нет твоей вины. В городе объявилась бродяжка с мерцункой на плече. Говорят, стоило ей прикоснуться к тебе, как тотчас твои глаза загорелись недобрым огоньком. Значит так… скажи как есть, парень. Восстание – твоих рук дело, или же она тебя околдовала? Когда она положила руку тебе на плечо, ты не ощутил ничего странного? Как что-то затуманивает рассудок и заставляет поступать не по своей охоте?
Ничего не видя из-за слез, Бьюлисс озирался и, как многие загнанные звери, решил пробиваться к единственному лучику света.
– Да, эта ведьма околдовала меня. От ее прикосновения в руке у меня закололо, а в голове помутилось.
Отвечая, он сам начинал верить, что так все и было.
Вскоре после обеда некто, похожий на мальчика, в добротных кожаных ботинках и с улыбкой на устах, отмеченных морщинами тревоги, покинул дворец и направился в личные сады градоначальника. Там его ждал подросток со светлым круглым лицом и огромным хромым эпиорнисом.