ли.
Затем он схватил Арилоу за руку и, подняв ее, быстро увел по тропе в Город Зависти.
Хатин слушала и ужасалась. Феррот с ума сошел? Зачем тащить Арилоу средь бела дня на улицы города, напоминающего пороховую бочку? Ошеломленная, она слушала, как паренек пытается воспроизвести звук, который так взбудоражил Феррота.
Звук был тихий – то ли вздох, то ли всплеск. На сей раз Хатин моментально поняла, что ей хотят сказать. Миг – и она мчится через деревню в поисках Джейза.
– Джейз! Феррот ушел! Забрал с собой Арилоу в Город Зависти! Она отправила свой разум прочесать город, но нашла не Джимболи, а кое-кого другого – человека из нашей деревни. Он жив, он в городе, как ты и говорил. Арилоу пыталась сказать всем, кто это, а кисляки слышали только шум волн, бьющихся о песчаный берег. Только Феррот понял, что это имя. Теперь-то я знаю, кто предатель. Надо было догадаться раньше, но я была просто уверена, что она тоже погибла. И вот Феррот тоже узнал, что она жива, и мчится в город – наверное, испугался, что мы убьем ее за предательство. А ведь она наверняка предатель, и он ведет Арилоу прямиком в ее лапы. Это его мать, Джейз. Это Уиш.
Глава 30. Звуки волн
Юноша, ставший свидетелем беседы Арилоу и Феррота, услышал не много, но то, что он запомнил, оказалось полезно. Пытаясь описать место, в котором она застала «друга из дома на берегу», Арилоу упомянула «красный много-дом» и «черный коза крыша-верх круг-круг скачи».
– Я знаю, где это! – вскликнула Хатин. – Это квартал ремесленников. Один из герцогов Седролло строил его как конюшни, но потом, когда лошади передохли от мушиной чумы, стойла переделали в лавки. На крыше есть черный флюгер в форме лошади.
Когда они спускались по склону, Джейз нетерпеливо касался ножен, высматривая по сторонам убежавших товарищей.
– Итак… – На лице Джейза застыло непонятное выражение. – Расскажи об этой Уиш.
Пробираясь коварной тропой, сбивая дыхание, Хатин поведала о давней вражде между Уиш и мамой Говри, а после – неохотно – о том, как Уиш едва не столкнула Арилоу на камни в Обманном Лабиринте.
– В день, когда погибли Скитальцы, – с ледяной мягкостью проговорил Джейз, – кто-то пытался убить одного-единственного Скитальца, которому удалось выжить, и ты не подумала, что об этом стоит упомянуть?
– Я же считала Уиш погибшей! На Тропе Гонгов я держала за руку утопленника, и у него были ее браслеты… это было все равно что саму Уиш увидеть. Вот только ее я не видела. Да еще Феррот… Я не смела нарушить его воспоминаний о матери. Я бы не вынесла.
– Да, – просто сказал Джейз. – Ты еще ребенок. – В его голосе не было ни яда, ни злости, однако Хатин поняла, что для Джейза она больше не доктор Хатин. – Своим молчанием ты не пощадила Феррота. Теперь его ждет нечто более страшное.
– Что?.. – В горле сдавило от нового страха. – Ты ведь ничего ему не сделаешь?
– Зависит от того, что он успел натворить, – мрачно ответил Джейз, – и как поведет себя, когда мы его найдем.
Цветные лужи грязи в нижней части склона подсыхали и трескались; на Хатин словно бы смотрели испуганные лица стариков. Лицо Джейза, напротив, оставалось спокойным. У поруганной юности своя, особенная злоба, и, глядя на Джейза, Хатин понимала это как никогда отчетливо.
Феррот тоже был не лишен этой злобы. Он пробовал обучить ей Хатин, так чтобы она могла убить всякого, кто встанет на пути. Однако на пути у нее встал сам Феррот.
«Он меня не обидит, – думала в отчаянии Хатин. – Я ведь его сестренка». Налетели порывы ревущего ветра, словно сам Камнелом смялся над ней.
Мнимая смерть градоначальника оживила главные улочки квартала ремесленников. Перед каждой лавкой был расстелен плед, на котором мастера выкладывали все, что считали достойным его могилы, в основном – покрытые, словно кровью, красным лаком и поблескивающие на солнце фигурки воинов, музыкантов, маленькие клавесины… Хатин и Джейзу пришлось продираться через толпу людей, которые с мрачной решимостью спорили из-за фигурок.
А вот и «стойла» – длинное строение, отделанное округлым красным кирпичом, так что его стены походили на пузырящиеся ломти мяса. Во время одного из давно забытых землетрясений фасад обрушился, открыв окно, в которое было видно, как каждое стойло обратилось в небольшую лавку. Пока что ветхие дверцы были закрыты, потому что небо потемнело до фиолетово-серого оттенка: в любой миг ожидали ливня.
Джейз подошел к первой двери и нагнулся, чтобы заглянуть в щели между потрескавшимися досками. Ха-тин с замиранием ждала, что дверь вот-вот распахнется, однако Джейз спокойно перешел к следующей, потом к другой и еще одной, и еще…
Поднявшийся ветер подхватил песчинки и те полетели прямо в лицо. Хатин отвернулась и заметила, как к стене смежной постройки – должно быть, драгоценного жилища какого-нибудь конюшего – жмутся две фигуры. Куртку Феррота и его пояс из грубой веревки Хатин узнала сразу, как и кислякский наряд Арилоу, ее оживший и полощущийся на ветру зеленый кушак. Феррот как раз хотел завести Арилоу за угол, но тут поднял взгляд и заметил Хатин.
Увидев его лицо, она сразу поняла, что больше она ему не сестренка. Хатин перестала быть для него обломком судна, за который он хватался после кораблекрушения жизни.
Однако его ждала угроза пострашнее. Феррот вытаращил глаза, когда мимо Хатин к нему метнулся Джейз. Увлекая за собой Арилоу, Феррот побежал за дом. Хатин устремилась за Джейзом и обогнула угол в тот момент, когда Феррот, втащив в дом Арилоу, закрывал за собой дверь. Джейз успел, однако, вклинить ногу между дверью и косяком. Юноши принялись орать друг на друга: слова Феррота напоминали бездумный вихрь шума, тогда как у Джейза они выстроились в плотный ряд, как острые зубы.
– Впусти, Феррот! Сам знаешь, так надо…
– Оставь нас, Джейз! Я не шучу! Тронешь ее – хоть волосок на голове – и умрешь!
– Умру! Я уже мертв! И ты мертв! Послушай, у мертвеца нет семьи, нет матери! Мы все отдали жизни за нечто большее, за дело.
– Чего ты от меня хочешь? Я могу забыть семью, но любить их не перестану. Я убиваю и умираю за них, иначе не могу! А если бы это была твоя мать?
Когда Джейз заговорил снова, с виду он оставался спокоен, но из его мертвенно-серых ножен кошачьим когтем выскользнул изогнутый клинок.
– Если бы моя мать таинственным образом уцелела в ловушке предателя, я бы вогнал ей в горло нож. Если бы ее браслеты оказались на руке мертвеца. Если бы знал, что она всегда ненавидела Арилоу и ее семью. Если бы знал, что в день, когда погибли Скитальцы, она заманила Арилоу к морю и пыталась размозжить ей череп о камни…
Дверь распахнулась внезапно, ударив Джейза по лицу. Феррот волной вырвался наружу. Джейз опешил и попятился. Кровавое пятно у него на плече напомнило Хатин, что он и без того ранен.
А потом ужас и беспомощность, не дающие дышать, прошли от единственной мысли.
Арилоу. Уиш наверняка в этом доме – как и сестра Хатин.
Хатин прокралась мимо дерущихся мстителей, шмыгнула в дверь, которая тут же захлопнулась, сбив ее с толку и перекрыв дневной свет. Она прищурилась, пытаясь освоиться в темноте, и обнаружила, что Арилоу поблизости нет, а еще… что комната, в которой она оказалась, расположена на дне моря.
Сквозь крохотные витражные оконца с синими стеклами внутрь лилось сумрачное свечение, как под водой. На полках вдоль стен поблескивали искусно выделанные розово-золотые раковины. Прямо перед Хатин лежала черепаха, чей панцирь напоминал сверкающую мозаику. Над головой парили радужные косяки рыб-ангелов и флейторыл с надутыми губами. Рыбы висели неподвижно, будто прятались от сильного течения.
Потрясенная Хатин могла лишь гадать, какая магия правит здесь, но тут разглядела ниточки, на которых висят косяки, и что панцирь у черепахи – из дерева. Еще фигуры, еще подношения мертвым.
В груди сдавило; дрожащими пальцами Хатин извлекла нож из скрытых ножен. Нет больше времени на подготовку. Нет больше времени становиться той, кем все хотят ее видеть, – убийцей. Она обещала самой себе отнять у предателя имя, а предатель – он где-то здесь. Как и Арилоу.
Хатин осторожно пошла через заваленную поделками мастерскую. Верстаки в тени, наковальни… Арилоу наверняка захватили в заложники, и голос она подать не может, потому что ее рот крепко сжимает ладонь Уиш…
Из дальнего конца комнаты долетел некий звук, похожий на шелест плетеных сандалий о камень. Схватив искусственную рыбу-меч, ужасно похожую на живую, Хатин обернулась.
У противоположной стены стояло огромное дерево кремового коралла. Сквозь переплетение веточек прямо на Хатин взирало окутанное тенями лицо. Узнав его, Хатин внезапно перенеслась обратно в бухту Плетеных Зверей.
Как наяву услышала шелест волн. Нахлынут: уи-и-иш-ш-ш и отойдут…
…Ларш-ш-ш.
Бедняжечка Арилоу очень старалась. Открыла рот, чуждый хитроплетскому, и извлекла звук прибоя. Феррот услышал то, что хотел услышать, Хатин – то, во что боялась поверить, и оба подумали об одном. Но это оказалась не Уиш, это был Ларш, который сейчас засел в коралловой пещере, словно рыба-скорпион, и следил за Хатин немигающим и неприветливым взглядом.
Выждав немного, предатель вышел из-за своей коралловой ширмы. Ни дать ни взять истинный торговец: темно-синий камзол, слабые глаза, обрамленные воспаленными веками, скрываются за стеклами в проволочной оправе, отпущенные и навощенные усы завиты у кончиков. Он вроде бы даже камни из зубов вынул, но все равно это был Ларш-рыбодел, с которым Хатин в ночь, когда пришел туман, делилась секретами.
Нахлынули воспоминания. Ларш, в одиночестве стоящий на пляже, отпускает из клетки голубя. Не из жалости или доброты. Нет. Эти птицы относили его секретные донесения тому, кто спланировал убийство всех, кого Хатин знала.
Наконец и Ларш узнал Хатин. Маскировка ее не спасла.
– Где Арилоу? – Голос Хатин прозвучал неожиданно громко и звенел, как струна, по которой водят смычком.