– Исчезновения, – в лоб спросил Джейз. – Исчезновения на Обманном Берегу, за последние несколько лет.
Ларш со вздохом опустил взгляд в пол.
– В этом я не больно замешан, – устало проговорил он. Его пальцы суетливо отщипывали от хлеба кусочки и лепили из мякиша какую-то фигурку. – Порой они являлись ночью, шли мимо деревни Плетеных Зверей, вели конвоем пленных хитроплетов. Порой я укрывал их в гротах. Однажды, когда бушевали дикие бури, пришлось вести конвой по берегу, но только до причала на Ледяном Мысе. Куда они отправлялись дальше, я не знаю.
Ледяной Мыс – место, куда Скитальцы отправляли свой разум, чтобы оценить силу ветра – по тому, как колышется дымное полотнище над жерлом Клык-Горы. На берегу это ближайший к вулкану выступ…
– Я знаю, куда их уводят, – выдохнула Хатин. – Остров Клык-Горы. – Мысленно она взглянула на карту вулкана, которую нарисовал Объездчик, вспомнила странные прямоугольные тени. Не камни и не озера; нет, эти тени – дело рук человека. Неудивительно, что карты Ферм-убежищ так сильно напомнили о них.
– Плясунья говорила, что голубятники отправляют на берег шахтерские инструменты. Тени на карте Клык-Горы – это, по-моему, шахты. – Клык-Гора была куда опаснее и несдержаннее Камнелома. Никто не селился близ нее, не говоря уж о том, чтобы своей же охотой зарываться в ее неспокойные недра. Но что если горняки идут туда не по своей воле? Что если их похищали из родных деревень, по одному, по двое? Что если горняки – хитроплеты, которых считают без вести пропавшими и которых не станут искать? Как долго это продолжалось, прежде чем человек по имени Скейн заподозрил неладное и взялся вести заметки? Не это ли открытие стало причиной убийства Скитальцев?
Взглянув на лицо Джейза, Хатин представила обнаженный клинок; видно, он думал о том же, о чем и она. Какое тогда выражение было на ее лице?
Она посмотрела на Ларша и ощутила пустоту. Он усох, стал прозрачным, за спиной у него Хатин видела врагов покрупнее.
– Ты не отследишь их, – вздохнул ремесленник. – Приказы мне приходили из Шквальной Гавани, а уж если попытаешься найти след, ведущий туда, с ума сойдешь. Человек, которому я писал в Гиблый Город, – и тот никто. Гавань – это гора бумаг, законов и приказов, полная безликих людей.
Безликие люди.
Безликие. Все это затеял человек без лица.
Подумав о Минхарде Проксе, Хатин сумела вспомнить только рубцы и то, как одним росчерком карандаша он убирает деревушки на карте. Лица у него не осталось. В пустой душе у Хатин шевельнулось некое чувство. Наконец она познала холодное безумие мстителя.
Глава 33. Повелитель хитростей
Наутро, когда все проснулись, владыка Камнелом не смеялся. Воздух был такой, будто некто вдохнул его, готовый произнести слово. Всё, даже вулкан, ждало и прислушивалось.
Улочки смолкли, когда дворцовые ворота распахнулись, выпуская наружу сонных гвардейцев; в руках они несли непривычные мушкеты, а лица их краснели выбритыми щеками и подбородками. Градоначальник ехал в смешном маленьком экипаже, похожем на гигантскую детскую коляску, которую тянула тройка эпиорнисов. Каждая птица, казалось, твердо знала, куда ей следовать, вот только все три выбрали разные направления. Да и губернатора с виду одолевала головная боль и слабость.
Хатин же, напротив, ощущала избыток сил и не могла ни на чем сосредоточиться. Не лучше вели себя и прочие хитроплеты. Неспокойно трепыхался в клетке Риттербит, а трели птиц в кустах и живой изгороди сливались в зловещий неровный мотив. Вереница нагруженных эпиорнисов непрерывно ежилась и топорщила бока, тряся сумками. Это был день, когда земля могла бесшумно, точно рыбий рот, разверзнуться и выдать тайны.
Хатин выдали новый мальчиковый наряд, в котором она тихонько шла рядом с пошатывающимся экипажем градоначальника. Лицо ее скрывал грубый капюшон, а под плащом она прятала клетку с мерцункой, чтобы их не узнала Джимболи. Неподалеку она приметила Джелджех – та снова держала Феррота за руку, будто пленника; свой зеленый наряд кислянка сменила на менее приметную одежду. Они шли вместе с прочими членами Резерва, а по бокам шагали гвардейцы.
Буквально за ночь раскисшая под дождем дорога запеклась и стала похожей на чешуйчатые гребни; оросительные каналы высохли. Было непривычно идти по Обсидиановому Тракту навстречу изнуренному солнцем потоку семей, нагруженных корзинами с черным стеклом. Посты на дороге таяли при виде ливрей и мушкетов, вопросы испарялись под раздраженным и властным взглядом градоначальника. При этом на ближайших к Городу Зависти постах губернатор, который не выказывал ни малейшего признака смерти, своим появлением вызвал определенный переполох. Зато чем дальше конвой отходил от города, тем меньше пугались при виде градоначальника солдаты. Видно, недалеко разлетелись новости о его «гибели».
Миновал полдень, однако жара и духота не смягчились; небо оставалось безоблачным. Впервые за несколько недель муссон опаздывал на ежедневное выступление.
Все это время мстители искали следы ловчих, забравших Арилоу. Ближе к вечеру нашли их стоянку. На плите черного камня Хатин увидела белый отпечаток длинной ладони. Инстинктивно поняла, кому он принадлежит, а еще распознала послание в том, как аккуратно и чисто его оставили.
– Это Арилоу! – Хатин ощутила острую боль, смешанную с возбуждением и гордостью. – Смотрите, это она, наверное, пеплом сделала. Оставила мне след. Знает, что я иду за ней, она это видит.
Той ночью Хатин, невзирая на усталость, не один час просидела у костра. Она знала: дух Арилоу отправится искать ее и увидит огонь, потянется к нему. Раз за разом повторяла Хатин один и тот же ритуал, глядя на звезды. Указывала по очереди на спящих товарищей, считая их, а после брала палочку и ногтем делала то же число зарубок. Засыпая, положила голову на кучу таких маленьких веточек, впивавшихся в щеки.
Второй день выдался жарче первого. Воздух дрожал, тени сделались черными, а невидимые обитатели мира загадок казались столь же настоящими, как и живые.
Это не Джимболи там бежит вдоль дороги, вместе с наполовину различимыми бесами из фантазии Хатин? Нет, точно нет; если повезет, Джимболи не узнает, что Хатин с Риттербитом покинула город. Ради этого Хатин и сменила наряд. Джимболи останется в Городе Зависти, исподволь наблюдая за дворцом, дергаясь от неприятного чувства, что петелька за петелькой распускается ткань души.
Хатин порой даже казалось, что она различает тонкую алую нить, тянущуюся за клеткой Риттербита. Иной же раз она воображала, как из ее груди идет нить плотнее и потемней оттенком, пурпурная, и тянет ее за собой по дороге. А на другом конце – Арилоу. Теперь она знала: какую бы злость, страх, усталость или отчаяние она ни испытывала, подергивание этой ниточки всегда пробьется сквозь онемение, проведет через равнины, горы, и реки.
Могут ли души переплетаться? Могла ли Хатин неким образом выдернуть по ниточке из душ человека по имени Минхард Прокс, женщины по имени Плясунья, потерянного брата по имени Феррот? Казалось, все они застряли в огромной паутине, внутренне чувствуя дрожь, когда кто-то из них что-либо делал. Судьба натягивала нити, сближая их всех.
Тем вечером мстители нашли вторую стоянку своей добычи. У кострища лежал зеленый стебелек, на котором имелось семь неуклюжих засечек ногтем. Арилоу послушно сделала так, как показала Хатин. Значит, ее сопровождают семеро.
«Возмездие» встало лагерем, солнце село, а Хатин на несколько часов затеяла новую пляску. Набрав травы, срывала семенные головки и шла, старательно разбрасывая их так, чтобы они указывали направление ее пути. Она бы ночь напролет повторяла эти движения, если бы не вмешался Джейз.
– Иди поспи. Когда найдешь сестру, силы тебе пригодятся.
Сразу поле восхода третьего дня облака, скользившие навстречу мстителям, разошлись, и стал виден зазубренный почерневший пик Копьеглава. Он напоминал коготь, что рвался вверх сквозь кисею. До сих пор только Плясунья могла внушить Хатин такой трепет, то же чувство, что стоишь перед лицом беспощадного исполина.
Сперва джунгли были просто мутным зеленым пятном вдали, но после полудня изгиб дороги подобрался к гуще достаточно близко, и путники могли уже разглядеть переплетенные лианы, отцветшие и похожие на мятые шелка орхидеи. То и дело с ветки на ветку перескакивала обезьяна, да так быстро, что казалось, будто она летит сквозь эту зелень. В чаще с легкостью могла укрыться дюжина лазутчиков или убийц, но не по этой причине волосы у всех на затылках стояли дыбом; скорее это было некое глубинное ощущение чуждости.
Один раз Хатин показалось, будто впереди у дороги их поджидает смутная фигура: птичья голова, длинные черные пальцы. Но вот полмили превратились в четверть мили, и когда Хатин подошла ближе, силуэт распался, точно облако. Тощее тело обернулось черной резной коновязью, персты и перья на загривке – колышущимися листьями папоротника, а клюв – двумя листьями, что терлись кончиками. И все же, проходя мимо, Хатин ощутила мурашки по коже, словно это и впрямь стоял при свете дня Когтистая Птица, так явно, что его просто не замечали, и он следил за ней своими сапфирово-синими глазами.
В молчании тянулись мили. Хитроплеты, все до единого, то и дело озирались по сторонам, словно разум их терзали блохи.
– В чем дело? Что такое? Да что на вас нашло? – не выдержав, спросил градоначальник писклявым от напряжения голосом. Он раскраснелся, и его мутило от того, что маленький экипаж постоянно качает из стороны в сторону.
Джейз, надо отдать ему должное, попытался объяснить, что хитроплеты чувствуют, хотя выразить это словами, даже на хитроплетском, было практически невозможно.
– Это солнце – не наше солнце. Небо – не наше небо. Здесь за золотом, синевой и зеленью лежит сплошная чернота глубочайших пещер. Мы не видим древних существ, которые бредут подле нас… но чувствуем, когда они лижут нам лица.
Больше объяснений градоначальник не просил.