Не стройте города в Скорбной Лощине, ибо это русло оставил по себе Копьеглав, когда с ревом покидал поле схватки с Повелителем Облаков. Однажды, когда гнев и жажда отмщения одолеют его, он вернется той же дорогой – чтобы снова сразиться с Царем…
Гора, что сдвинется и, перемалывая все на своем пути, поползет на юго-запад, к берегу моря, оставляя горизонт позади? Нет. Не о том предупреждали древние сказки. Легенды – поэзия, скрывающая правду, вроде историй с тайными подсказками о том, как отыскать верный путь.
Со своего места Хатин видела, что кромка тайного озера касается дна щербинки. Скатываясь через нее наружу, вода веками промывала себе глубокое извилистое русло прямо в склоне, и в него вливалась дюжина мелких речушек и ручейков. Получился прекрасный канал, и все, что вырвется из кратера, потечет по нему. Хатин вновь, как наяву, увидела миниатюрные горы, которые сооружала для Арилоу, как они наполняются дождевой водой, как выливается вода из щербинки в кратере маленького Копьеглава – по каналу и в устье у подножия…
«Не стройте города в Скорбной Лощине».
Скоро Копьеглав пробудится от воспоминаний о потерянной любви. Скоро вспомнит о пленниках. Скоро задумается, что сталось с маленьким вестником, принесшим подарок.
А пока этот маленький вестник сломя голову скользил вниз по щебенке, сопровождаемый оглушительным «ш-ш-ш», с которым разлеталось из-под ног крошево. Времени почти не оставалось.
Глава 36. Спасение
С пускаться по щебенке было определенно легче, чем подниматься, но гораздо страшнее. Спуск во многом напоминал замедленный бег, вот только вниз Хатин просто неслась. Увязая ногами в камешках, она постоянно набирала скорость и размахивала руками – просто чтобы не завалиться вперед.
Так она плыла в сердце собственного камнепада, с каждым вздохом благодаря губернатора за то, что заставил надеть ботинки.
Когда же склон наконец перешел в равнину, Хатин воздала ей должное, шлепнувшись на зад и плавно проехав так остаток пути. Затем с трудом поднялась на ноги и побежала, пока навстречу ей не встали мертвые деревья, а следом за ними – живые.
«Ищи Арилоу. Ищи "Возмездие". Вели им убираться из ущелья. Пусть уходят подальше от долины, подальше от Гиблого Города».
Эти и только эти мысли занимали ее голову, пока она летела сквозь джунгли. Прошло, казалось, несколько часов. Хатин заблудилась. Оставался лишь один путь – вниз.
В конце концов ее чуть не подстрелил Феррот. То, что ему в руки вообще попал мушкет, здорово его беспокоило, и он мотал стволом из стороны в сторону, оборачиваясь на всякий звук. Когда из буйных зарослей внезапно вылетела маленькая голова в капюшоне, палец его дернулся, что едва не стало роковой ошибкой. Однако Феррот сумел сдержаться.
Узнав Хатин, он беспечно отшвырнул оружие в сторону и, кинувшись в подлесок, сгреб ее в объятия. Хатин тут же обмякла, изможденная, словно вернулась домой из долгого путешествия и ввалилась через порог.
– Арилоу? – только и спросила она.
Двое мстителей переплели руки, и на этом сиденье, опираясь на плечи носильщиков, восседала Арилоу. Лицо ее обмякло от усталости, а брови выгнулись печальными дугами. Когда Хатин бросилась сестре на шею, та ничуть не изменилась в лице, однако Хатин было все равно. Арилоу жива и невредима. Зажмурившись, Хатин крепко обняла безвольную сестру.
Она уже хотела заняться ранами на руках и ногах Арилоу, но Феррот поднял ее, как малое дитя, и понес. И так она, почти убаюканная его мерным шагом, принялась невнятно пересказывать все, что видела и слышала.
На чужих руках ехала не только она. Многие взрослые несли маленьких пучеглазых детишек, ослабевших от голода и усталости. Хотел владыка того или нет, но своей дрожью он оказал мстителям услугу. При звуках его первого рыка половина охранявших детей стражников дала деру сразу, вторая – когда столкнулась с «Возмездием».
– Пойдем чащей, – пророкотала Плясунья. – Выйдем на восточном склоне горы. К рассвету мы должны быть на равнине.
– Надо бы до рассвета, – заметил Джейз. – Едва небо осветится, владыка заметит, что у пленников вместо голов ведра, и когда это произойдет, лично мне хочется быть далеко, очень далеко отсюда.
– А как же… – Хатин изо всех сил пыталась не дать усталости завладеть ею. – Как же Гиблый Город?
Собственный голос показался ей далеким, а звуки, с которыми мачете вонзались в стебли, с которыми трещал под ногами подлесок, начали ее убаюкивать. Глаза слипались, и когда наконец Хатин услышала ответ, она едва узнала голос Плясуньи. Звучал он веско, как пророчество.
– Для них все потеряно. Возможно, для них все было потеряно уже в тот миг, когда они заложили первый кирпич в кладку в Скорбной Лощине. В Гиблом Городе родилась ненависть хитроплетов, и ненависть хитроплетов этот город разрушит. История уже две сотни лет ждала, чтобы закончиться вот так.
Хатин представила, как стоит на улицах Гиблого Города и смотрит на Копьеглав. Гора ревела, распахнув красную пасть, словно ягуар, и с перекошенных губ стекал поток света. Когда он приблизился, она поняла, что это не полотно огня, но армия пламенеющих фигур, и каждая несет в руке по факелу, увенчанному дрожащим сгустком тьмы. Трава у них на пути шипела и скручивалась, бревенчатые стены вспыхивали, оконные стекла со звоном лопались. Люди бежали от армии, но та настигала их, и они загорались и вмиг пропадали со звуком рвущейся бумаги. На землю, теряя форму, сыпались монеты, ключи и брегеты, обращаясь сверкающими лужицами вроде талого масла. Хатин ничто не грозило. Огненные люди промчались мимо, обтекая, а она ощутила только дуновение прохлады. Неподалеку мужчина столкнулся с огненным чужаком и рухнул на колени, вопя и хватаясь за щеки. Хатин приблизилась к нему, и он поднял на нее взгляд знакомых карих глаз. Она увидела чудовищные ожоги. Он протянул дрожащие руки к большой раковине с водой у нее в руках…
– Хатин, хватит ерзать! – сказал Феррот. – А то уроню сейчас.
– Я не могу… мне надо… – На лбу у Хатин проступила тревожная рябь, когда она попыталась вырваться из рук Феррота и пут собственных сбивчивых слов. – Его лицо… я помню, как он выглядит, – беспомощно чирикала она. Потом, умолкнув, горестно взглянула вниз, на Гиблый Город. – Там же… там же целый город… Прошу, поймите…
Хатин чувствовала, как Джейз сверлит ее взглядом. Ей показалось, что он-то все понимает, и то, что он понимает, ему не нравится.
– Нет времени возвращаться, – решительным и холодным тоном произнес он. – Владыка во второй раз к тебе не прислушается. А горожане и вовсе не станут тебя слушать.
– Хатин, как думаешь, кто из них пошевелится и поможет хитроплету в беде? – спросила Плясунья.
– Не знаю. Может, никто. Или один-два человека. Одного вполне хватит. Опусти меня, Феррот, прошу. – Когда Феррот опускал ее на землю, у Хатин чуть не разорвалось сердце при виде выражения его лица. Он словно видел, как она истекает кровью, и ничего не мог поделать. Хатин, исчерпавшая запас красноречия на вершине вулкана, отвернулась от друзей и пошла прочь, сквозь джунгли.
Что-то ломилось следом, раздвигая папоротники, под которыми она проходила, пригнувшись, и перешагивая упавшие стволы, под которыми она проползала.
– Стой. – В этом единственном слове, в этом глубоком бархатном голосе было столько власти, что ослабевшие ноги Хатин остановились сами собой. Она обернулась.
– Плясунья, я иду к Минхарду Проксу.
– Нет, – мягко и нерушимо твердо произнесла Плясунья.
– Из-за нас его лодку вынесло в море, Плясунья, и он вернулся совершенно другим. Я не знаю – и не понимаю, – что да как, но в самом начале он был добрый. – Хатин вспомнила его розовые щеки, полные изумления светлые глаза. – Добрый и потерянный. Как кокос, который мотает на волнах, его кидает туда-сюда, а он и не понимает зачем. Я должна надеяться, что он еще прежний, что в нем еще осталась доброта, только… потерянная.
– Если кто и заставит Минхарда Прокса слушать, то только ты. Сами горы раскрыли уши перед тобой. И потому ты не сделаешь больше ни единого шага к Гиблому Городу. – Теперь в голосе Плясуньи безошибочно угадывалась угроза. Великанша сейчас как никогда напоминала вулкан, а ее движения были медленны и непреклонны, как поток лавы. До сих пор эта безжалостная сила поддерживала Хатин, защищала. Теперь все изменилось.
– Это сильнее меня, – прошептала Хатин, чувствуя в себе слабую решимость.
– Я не дам тебе спасти этих людей. Эти самые люди две сотни лет назад вешали в Свечном Дворе наших жрецов, они же перебили твою деревню, они же охотились за нами по всему острову. Другие лица и имена, но души – прежние. Нет. Они притворялись, что не видят нашего горя, а теперь мы притворимся слепыми. Это правосудие, Хатин. Его мы искали на своем пути. – Великанша пригнулась под навесом лиан и подошла ближе; листья папоротников отбрасывали на ее щеки тени, похожие на акульи зубы. Глаза были чернильно-черные.
– Это не наш путь, Плясунья, – очень тихо возразила Хатин. – Он – мой. Я не могу стать воином, как ты, и поэтому иду таким путем. Ты свой прошла давным-давно.
Когда слова эти слетали с ее уст, Хатин ощутила их странный привкус. А стоило Плясунье потянуться к левой руке, чтобы распутать вдовьи ленты, Хатин вдруг поняла, что сейчас увидит.
Рассеянный свет луны лег на девственно чистую кожу. Татуировки не было.
– Но… ты ведь убила пеплохода, который убил твоего мужа. И губернатора!
– Мне не хватило. Моего мужа убили две сотни людей. Все, кто отказался выступить в его защиту, не спрятал его. Каждый житель Гиблого Города. Злобные, трусливые людишки. Что ж, я научила их бояться. Облекла их кошмары, в которых по ночам приходят хитроплеты, в плоть и сталь. Чего-то подобного, Хатин, я ждала пятнадцать лет. Это моя ночь и ночь Копьеглава. Не становись у нас на пути.
Черный камешек в животе у Хатин будто лопнул от крика, с которым Джимболи отправилась навстречу смерти. Ноги у Хатин дрожали, но не подгибались. Она не могла сделать ни шага, не могла упасть. Что ей оставалось, как не стоять?