Пятясь задом и часто кланяясь, наместник буквально выкатился из покоев. Инкий нажал на кнопку звонка и вызвал Анко-Руя.
— Приведи ко мне Иусигуулупу, — приказал Рыжебородый Титан.
Они шли по берегу узкой речушки. Стояла ночь. Глаза девушки загадочно мерцали, дыхание нежных губ освежало, словно ветерок. Иусигуулупу наклонился к щеке своей спутницы.
— Любимая, — шевельнулись его губы, — любимая…
— Как долго я ждала этого слова, — тихо и озорно рассмеялась девушка.
— Любимая! Кансоор, неужели мне надо было произносить это слово? Неужели оно не читалось в моих глазах?
— Твои глаза подобны твоим ногам. Они столь же быстры и изменчивы… — Она, видимо, устала говорить, ее губы потянулись к губам юноши. Они слились в долгом поцелуе.
— Не пройдет и луны, как мы поженимся — выдохнул Иусигуулупу.
— А ты уверен, что жрец разрешит наш брак?
Девушка была аклья — подневольная работница. Жрецы запрещали браки аклья со всеми другими сословиями, кроме янакона.
— Я упрошу Титана. Он не откажет мне.
Иусигуулупу вновь стал искать ее рот. Кансоор, смеясь, прятала лицо, но затем, уступив, подставила свои теплые влажные губы под поцелуй. Мир замер. Рука Иусигуулупы скользила ниже и ниже и легла на бедро девушки. Она мягко отстранилась.
— Не надо. После свадьбы.
Иусигуулупу слегка разочарованно хмыкнул. Ему было непонятно упорство Кансоор. Ведь жрецы разрешали и даже поощряли свободную любовь. Но эта неуступчивость даже нравилась ему, и он послушно переместил руку на талию.
— О Кансоор, как ты прекрасна!
Девушка улыбнулась, ослепительно белые зубы лунно блеснули в темноте. Она и сама знала, что красива, точнее говоря, не столь красива, сколь необычна. Необычна той изюминкой, которая кружит голову мужчинам, что пьянит, словно молодое вино. Лицо и фигура Кансоор делали ее не похожей на других девушек Города. Она была длиннонога, с удивительно изящной талией. Лицо бело и удлиненно, тонкая алая полоска нежных губ, и самое восхитительное — ультрамариновые прозрачные глаза, прекрасные и бездонные, словно Соленое море, которого она никогда не видела. «Твоим отцом было море» — не раз говорил ей влюбленный Иусигуулупу. Другие смотрели на это трезвее и шушукались, что здесь не обошлось без жреца Солнца, а то и — здесь они поднимали вверх палец — без самого Рыжебородого Титана. Ведь нежный пушок под мышками девушки был цвета Солнца!
Она нравилась многим. Даже кое-кто из курака — людей, носящих солнечно-золотые украшения — был не прочь видеть ее хозяйкой в собственном доме, но она любила гонца, стремительного и настойчивого, умеющего быть внимательным и нежным. Она любила запах далеких земель, приносимый его быстрыми ногами.
Влюбленные дошли до блока, где жили ткачихи-аклья. Иусигуулупу поцеловал возлюбленную, и она исчезла за высокими стенами. Страж, охранявший покой и порядок в блоке, по-доброму засмеялся. Иусигуулупу пожелал ему доброй ночи и отправился к себе. Жил он довольно далеко отсюда-за четыре городских квартала, близ Дворца Рыжебородого Титана.
Ночь. Широкие улицы Города пустынны. И свежи. Зной ушел куда-то на запад, чтобы наутро вновь появиться вместе с Солнцем. Ведь Земля круглая, и где-то на другой стороне ее сейчас дуют обжигающие кожу соленые ветры.
Иусигуулупу миновал Храм Солнца и подошел к Дворцу Рыжебородого Титана. Ворота Луны, Ворота Звезд, Ворота Солнца. Перед последними гонец невольно замедлил шаг. Тусклый лунный свет неясными полутенями вычерчивал лик великого Инти — Солнца, отца бога-созидателя Виракочи. Инти — невысокий коренастый человечек с непомерно большим ликом-головой, был окружен нимбом из двадцати четырех лучей, оканчивающихся головами лунных зверей — ягуаров. Слияние Солнца и Луны породило жизнь. Огненное семя солнца ударило в прохладное лоно Луны, и возник Мир с его огненными страстями и, ледяным равнодушием. Возник бог Виракоча с солнечными глазами и повадками лунного ягуара. Но сначала было Солнце.
Великого Инти окружали люди-кондоры — хранители чистоты и веры. Их скрюченные клювы вырывали сердца у нечестивцев.
Луна сместилась чуть вбок, залив лик Инти мертвенным светом. Мертвое на живом. Стало чуть жутко, и Иусигуулупу невольно ускорил шаг. Быстрее домой, где ждут теплый очаг и печеная картошка. И еще — добрая мама. В отличие от многих других сыновей Солнца Иусигуулупу знал свою мать.
Вот и дом, но что такое? Блеснул металл, и гонец оказался окруженным воинами дворцовой стражи. Кто-то положил руку на его плечо. Анко-Руй!
— Мне очень жаль, — сказал бывший сосед, переселившийся во Дворец, — но Повелитель приказал привести тебя к нему.
«Мне очень жаль…» — Иусигуулупу понял, что погиб. Но почему? Что он сделал? Ему захотелось закричать: за что?! Но их не учили сопротивляться.
Гонец склонил голову и, окруженный блестящими копьями, пощел ко Дворцу.
Лик вечно живого Инти был мертв.
Тюрьма даже из золота — все равно тюрьма. В ней пахнет сыростью и тленом, и гнилой похлебкой. И еще плахой…
Тюрьма в Городе сыновей Солнца была из трахита — камня, которого не берут столетия. Он сер и холоден.
Иусигуулупу поместили в крохотную камеру-мешок — три шага в длину и всего полтора в высоту. Даже не сесть. Он лег на холодный пол и начал размышлять о своей горькой судьбе. Но быть долго наедине со своими мыслями ему не пришлось. Щелкнул замок отпираемой решетки.
— Выходи.
Тюремщик привел его в караульную залу. Там сидели Анко-Руй и еще два человека, один из которых, неестественно маленького роста, пользовался очень дурной славой. Его звали Мастер кожаных ремней, а нарезал он эти ремни из человеческих спин. Все трое пили дынную брагу, закусывая ее тоненькими ломтиками жареного мяса ламы — большой деликатес! Иусигуулупу даже не помнил его запаха.
— Садись — приказал начальник дворцовой стражи.
Иусигуулупу послушно сел на краешек длинной скамьи.
— Пей!
Анко-Руй протянул арестованному большую чашу браги. Подумав, Иусигуулупу решил, что отказываться не стоит — невежливо, да и мало ли что ждет его впереди. Он взял чашу и медленно вытянул ее до дна.
— Молодец! — одобряюще хрюкнул Анко-Руй — Закуси.
Кусок тающего во рту мяса. Если Иусигуулупу и почувствовал хмель, то это было блаженство от давно не пробованного мяса. Он съел предложенный ему кусок и сложил руки на коленях. Больше ему не давали, зато сами пили и ели с завидным аппетитом. Наконец брага закончилась. Сыто рыгнув, Анко-Руй поерзал, поудобнее устраиваясь на скамейке.
— Теперь поговорим.
— Что ты хочешь от меня услышать?
— Что — Анко-Руй ухмыльнулся — А все, что ты мне расскажешь. А рассказать ты мне должен о том, как подделал кипу наместника Куучака и сколько тебе заплатили за это.
— Я не знаю, о чем ты говоришь.
— Ах, он не знает…
Анко-Руй мигнул одному из своих собутыльников, и на голову гонца обрушился страшной силы удар. Иусигуулупу рухнул на пол.
— Хватит разлеживаться!
Говоривший ткнул неподвижно лежавшего гонца ногой в бок. Со стороны могло показаться, что это слабый тычок, на самом деле натренированные пальцы ноги сломали ребро, причинив такую боль, что Иусигуулупу решил, что у него разорвана печень. Он захрипел и перекатился на спину. Тут вскочил со скамейки Мастер кожаных ремней и сладострастно пнул истязаемого в пах, заставив гонца взвыть от нечеловеческой боли. Все трое палачей дружно заржали.
— Здорово завизжал! Словно кот на весеннюю луну! Ха-ха-ха! — радостно прокомментировал карлик.
— Ладно, достаточно пока с него — решил Анко-Руй — А то еще того и гляди подохнет.
Он наклонился и рывком поднял корчащегося гонца на ноги.
— Вспомнил?
— Что?
— Сколько тебе заплатили кечуа, чтобы ты исправил письмо?
— Я не трогал никакого письма!
— Ха! Он еще не поумнел! Хорошо, тогда поговорим иначе, и то, что ты уже испытал, покажется тебе легкой щекоткой по сравнению с предстоящим. В разговорную комнату!
Подручные схватили Иусигуулупу за руки и потащили в соседнюю комнату. У карлика оказались стальные руки.
В той комнате было много хитрых приспособлений. Они жгли, резали кожу, срывали ногти, сверлили суставы. Все они были предназначены лишь для одного — причинить боль. Нечеловеческую боль. Но Иусигуулупу молчал. Молчал, даже когда ему ломали руки.
Скользнув взглядом по амуниции стоящих перед покоями Рыжебородого Титана стражников — все ли в порядке — Анко-Руй прошел внутрь. Повелитель был не один. На его коленях сидела длинноногая светловолосая жрица Луны, евшая сочные апельсины. Титан рассеянно гладил ее волосы. Анко-Руй дипломатично кашлянул. Инкий встрепенулся.
— Говори.
— Он ни в чем не сознается. Но я уверен, что он виноват.
— Почему уверен?
— У меня такое чувство.
— Чувство — еще не есть доказательство. Ты испробовал все способы, чтобы заставить его говорить?
— Все, мой Повелитель.
— И он молчит? Крепкий орешек — В голосе Титана послышалось одобрение — А может, он и вправду невиновен?
— А кто тогда?
— Наместнику я верю. Он не лжет. Тем более, что сказанное им подтвердил его писец. Жаль, если не удастся докопаться до истины… Значит, ты испробовал все методы?
— Доступные мне — да. Но есть еще один — Анко-Руй сделал вид, что замялся, и показал глазами на Слету. Инкий понял. Он наклонился к уху безразлично слушавшей неинтересный ей разговор девушки и что-то прошептал. Она недовольно хмыкнула и, косо посмотрев на начальника стражи Дворца, вышла из залы.
— Говори — велел Инкий.
— Завтра праздник Ягуара — полуутвердительно спросил Анко-Руй.
— Да, а что?
— Девушка уже подобрана?
— Наверно, а какое это имеет значение?
— У гонца есть невеста, в которую он безумно влюблен. Он сознается, если узнает, что она назначена в невесты Ягуару.
— То есть, он сознается во всем, даже в том, что он не совершал? — нехорошо взглянув на Анко-Руя, спросил Инкий.