может привести к чему-то жестокому? – спросил комиссар.
– Вот что я хотел понять. Но не успел.
– Почему?
– Потому что меня раскрыли. Я зарегистрировал жалобу на одного из участников. Он узнал меня и сказал Мелису, что я полицейский. На этом мое расследование закончилось: меня выгнали без особых формальностей.
– Какое невезение… Во всем этом были замешаны деньги? – спросила Мара.
– Конечно, как и всегда в таких случаях. Думаю, и наркотики – особенно в кругу самых близких ему людей, его последователей. Внутри секты были разные уровни. Самые близкие к святому мужу наверняка были вовлечены в вечеринки, оргии и не знаю что еще.
– О скольких людях мы говорим? – спросила Мара.
– Цифра все время колебалась. Скажем, минимум сорок человек и максимум восемьдесят. Если ты спрашиваешь про ближайший круг верующих, то я бы сказал, что с десяток.
– Возвращаясь к тому, о чем я тебя спрашивал раньше: как ты думаешь, помимо употребления наркотиков, они могли совершить еще какие-то серьезные преступления? Может быть, сексуального характера?
– Не знаю, Маурицио. Мелис определенно харизматичный мужик, наделенный сильным даром убеждения. Наверняка он спит со всеми последовательницами, которые ему нравятся, но что касается насилия… не знаю.
– И девушка попала в этот ближайший круг? – спросила Ева.
– Кажется, так. Примерно на четыре-пять месяцев.
– Бедняжка… Как давно ее ищут? – спросила Мара.
– На самом деле недолго. Прошло около четырех дней. Дело в том, что этот ублюдок тоже пропал. Эти два события могут быть связаны, верно?
– Конечно могут. Если тебе интересно мое мнение, Мелис должен быть где-то на острове в паломничестве со своей небольшой группой неоязычников. Вероятно, Долорес с ними и по какой-то причине не хотела говорить об этом родителям.
– У нее действительно был конфликт с матерью. Девушка с непростым характером и постоянно употребляет наркотики, – отметила Паола Эрриу.
– Это подтверждает ее присоединение к неонурагистам. Транс, о котором говорит Мелис, определенно не может быть достигнут с помощью ромашкового чая.
Полицейские улыбнулись шутке Баррали.
– Надеюсь, все так, как ты говоришь, потому что у меня плохое предчувствие насчет всего этого… Вы, ребята, работаете над ритуальными убийствами? – спросил Ниедду своих коллег, меняя тему.
– Мы оцениваем, достаточно ли элементов для возобновления расследования, – сказала Раис. – Пока слишком рано говорить.
– Я был на том месте в восемьдесят шестом. Нас позвали для консультации. Отвратительное дело. Только подумай: мне иногда все это снится в кошмарах…
– Значит, нас двое, – сказал Баррали, вставая, опираясь на трость. – Если тебе будет нужно что-то еще…
– Я не постесняюсь и тебя побеспокою, – сказал Маурицио, протягивая ему руку. – Все равно я знаю, что ты жить без дела не можешь.
Морено попытался сжать его руку как можно сильнее, но Ниедду казалось, что он держит руку ребенка.
– Держи меня в курсе событий по Долорес, пожалуйста, – попросил Баррали.
– Можешь рассчитывать. Еще раз спасибо за материал и за то, что заглянул. До скорого.
– Кто знает, увидимся ли…
– Перестань, Морено, ты же из стали сделан!
– Клянусь, этот тип прилипнет к нам, как cardanca, пока мы не раскроем за него эти дела, – иронически сказала Раис, прощаясь с комиссаром. – Прости, Кроче; это значит «как клещ».
– Здрасьте, приехали: не уважает даже стариков, – пожаловался Ниедду.
Когда Баррали повернулся, чтобы пожать руку Паолы Эрриу, Ева заметила, что глаза Ниедду затуманены слезами.
– Будьте с ним рядом, – почти прошептал он, сжимая ее руку.
– Конечно, – ответила Ева.
Прежде чем выйти из кабинета, Кроче взяла одну из фотографий Долорес Мурджа, сложила ее и сунула в карман; она не могла выразить это словами, но у нее было глубокое чувство, что их пути с пропавшей девушкой снова пересекутся.
Глава 33Проспект Виктора Эммануила II,Кальяри
Мара повела ее выпить в «Старую площадь», паб в идеальном ирландском стиле, который стал новым центром ночной жизни Кальяри с тех пор, как мэр сделал улицу пешеходной, как рассказала Раис. Место было заполнено молодежью, многие собирались посмотреть футбольный матч на телевизионных экранах. Воздух был густым от алкогольного выхлопа и дымного запаха жареного мяса, которым славилась «Старая площадь». На заднем плане играл блюз «Яркие огни» Гэри Кларка-младшего[82].
– Здесь слишком многолюдно, давай спустимся вниз, – сказала Раис, повысив голос, чтобы ее было слышно.
Они прошли мимо пивной и проскользнули по каменным ступеням.
– Ого, мы как будто в церкви… – сказала Ева, любуясь крестовыми сводами. Тут атмосфера была намного спокойнее, почти приглушенной. Это было похоже на клуб внутри клуба.
– Стены тринадцатого века, – сказала Раис, ведя ее к столу в конце комнаты, окутанному исключительной аурой. – Это место было частью древнего монастыря Сан-Франческо-ди-Стампаче. Красиво, да?
– Да. Как путешествие во времени.
– Это чувство ты будешь часто испытывать здесь… Пива?
– Да будет пиво.
– Тебе нравится «Гиннесс»?
Ева подняла бровь.
– «Гиннесс»? Я наполовину ирландка, Раис. Конечно нравится, но тебе?.. Я думала, ты пьешь только «Ихнусу»[83].
– Стереотипы, все это стереотипы… – сказала Мара, качая головой.
– Забудь. Просто я все еще в долгу перед тобой за шутку о цвете моего лица.
– Кстати, я заказала тебе на завтра солнечные ванны…
– Да пошла ты, – сказала Ева, улыбаясь.
Через несколько минут официант принес две пинты темного ирландского пива и картофель фри.
Расслабившись, полицейские чокнулись.
– Мы сегодня немало намотали, да? – сказала Кроче.
– И это еще ничего. Думаю, придется ноги стереть, учитывая, что нам еще работать над старыми материалами.
– Боже мой… Значит, мне придется мириться со всем этим нытьем на сардском, которое ты слушаешь?
– Я тебе обещаю: если ты еще раз назовешь это нытьем, арестую. Это же поэзия чистой воды.
– Ну, если ты настаиваешь…
– Настоящее нытье – эти ваши песнопения с арфой, волынкой, флейтой и скрипкой; от них всего за несколько секунд можно покончить жизнь самоубийством.
Ева потрогала свой пирсинг средним пальцем, и ее коллега улыбнулась в ответ.
Несколько секунд они пили молча, наблюдая за посетителями в зале, не чувствуя необходимости разговаривать друг с другом. Это было не смущенное молчание, а молчание двух людей, которые начинают понимать друг друга и выражать свои мысли даже взглядом. Навык, который им нужно было развивать и оттачивать, чтобы работать в паре.
– Ну и что ты думаешь? – в итоге спросила Раис.
– Ты говоришь о Морено?
– Нет, о Папе Римском, – кисло возразила Мара.
Ева сделала вид, что не услышала, и спросила ее:
– Знаешь, что такое когнитивное искажение?
– Болезнь?
– Нет-нет… Это своего рода предвзятость оценки, вызванная предубеждением.
– Что-то типа туннельного мышления?[84]
Кроче кивнула, все более и более убеждаясь, что Раис гораздо умнее, чем казалась; этот ворчливый вид, диалект и шутки были словно позой, маской, чтобы скрыть дьявольскую ясность ума и заставить собеседника ослабить бдительность, дав себе стратегическое преимущество.
– Именно. Это убеждение – чаще всего не абсолютное, – выработанное на основе не слишком объективной интерпретации имеющихся у тебя свидетельств, которое поэтому вызывает своего рода искажение реальности, изначально неправильное суждение, потому что оно выработано на основе туннельного мышления. Понимаешь, к чему я?
– Конечно. Морено начал рассматривать механику убийства априори как ритуал, и это обусловило все последующие рассуждения… У меня тоже было такое, а это очень часто случается с детективами. Но то, что он говорит, имеет смысл.
– Это правда. Но даже тезисы о том, что Джим Моррисон все еще жив и инсценировал свою смерть или что американцы никогда не были на Луне, если к ним присмотреться, через некоторое время кажутся правдоподобными.
– Ну, не перегибай…
– Хорошо, но ты же не будешь утверждать, что он не одержим этим делом, – сказала миланка.
– В этом нет никаких сомнений, я тоже в этом убеждена… А что ты скажешь по поводу того, что случилось в машине?
На обратном пути, когда его везли домой, Мара спросила Баррали, почему он двумя днями ранее сказал ей, что уверен, что следующей жертвой станет Долорес. Полицейский повел себя, как будто не помнил этих слов; он начал запинаться и дрожать, словно охваченный приступом тревоги, и Ева вмешалась, пытаясь успокоить его, сказав, что Мара почти наверняка ошибается.
– Ты уверена, что он тебе это говорил? – спросила Кроче.
– Клянусь головой моей дочери. Я решила дать ему шанс именно потому, что он был убежден, что есть риск, что девушка станет следующей жертвой.
– Он мог солгать специально, чтобы убедить тебя, – предположила Ева.
– Мог… Но если да, то его номинируют на «Оскар», потому что, когда он со мной разговаривал, это звучало чертовски серьезно.
Мара сделала большой глоток «Гиннесса», как будто алкоголь должен был придать ей сил.
– Я думаю, что болезнь начала затуманивать его разум.
Кроче кивнула: у нее было такое же чувство.
– Не пойми меня неправильно: он хороший человек, и я люблю его. Но если бы меня попросили пожертвовать своей карьерой из-за его теории… Представь, как мы идем к судье и рассказываем, что Богиня-Мать когда-то была быком, что маска быка представляет собой погружение в изначальный хаос и возвращение к природе и что в день мертвых души возвращаются на землю во главе с Дионисом и Маймоне?
Ева не ответила.
– Вот… Нас обоих заперли бы в психушке, – продолжила Раис.