— ящик виски. Он подвез Нелли в Новый амстердамский театр, а потом поехал в клуб «Непенс», где пришел в неописуемый восторг вместе с остальной публикой, когда Флора, по-прежнему одетая в свое черное, отделанное перьями платье, в котором она выступала на вечеринке у Кэрол де Витт, опершись на рояль, за которым сидел Роско, запела «О, мой мужчина».
По окончании их выступления он зашел в их уборную, где, обняв и расцеловав Флору, он пожал руку Роско и сказал:
— Потрясающе! Это было настолько потрясающе, что Зигги просто обязан посмотреть вас! Он включит вас в следующее «Ревю». И у меня уже есть идея относительно песни для тебя, Флора…
— Подожди, — сказал Роско. — Стоп! Забудь о «Ревю»!
Джейк остолбенел.
— Забыть о «Ревю»? Ты спятил?
— Скажи ему, милая, — обратился Роско к Флоре. — Мне надо пойти переодеться. И потом мы втроем отправимся куда-нибудь покуролесить.
— Нет, вы только послушайте этого человека, — воскликнула Флора с выражением презрения на лице. — И он допускает, что я приму в этом участие.
— Примешь.
— Это говоришь ты. Да, ты можешь покутить сегодня, но только сегодня!
Роско, подходя к двери ванной, выкатил глаза.
— Кое-кто говорил мне, что здесь освободили рабов, — сказал он, подражая дяде Тому, — но я думаю, что это неправда.
Покачиваясь, он подошел к двери ванной и заперся там.
— А теперь, в чем сюрприз? — спросил Джейк.
— Ну, первое — это то, что Роско перестал работать. У меня были ужасные дни с ним в Париже, Джейк. Ты ведь знаешь, что он никогда не любил эту страну.
— Знаю. Когда я впервые встретился с ним в Гамбурге, он сказал, что Америка больше ему не родина.
— Ну, а теперь это наш дом. К лучшему это или к худшему. Но, надеюсь, все будет хорошо, Джейк, мы хотим открыть свой собственный клуб. В самом Гарлеме. Мы присмотрели дом на Сто шестой улице, и мы хотим попытаться купить его. Когда Роско сказал мне, что ты придешь сегодня, мы даже поругались, потому что он не хотел просить тебя внести долю в клуб. Но я сказала ему, что ты кое-чем нам обязан, потому что я выпустила в свет твою первую песенку, я сделала ее хитом, и я не стыжусь этого — я прошу тебя сделать свой вклад. Но сначала я хочу показать тебе место, и, я уверена, тебе самому захочется вложить деньги в это дело, когда ты собственными глазами увидишь, о чем идет речь.
— Флора, я подпишу чек, даже если ты пожелаешь блистать, исполняя песни в защиту Ку-клус-клана.
И оба расхохотались.
На следующее утро в одиннадцать Джейк и Флора вышли из такси в людном квартале Гарлема. Роско накануне, действительно, хорошо «погулял» и теперь был совершенно выведен похмельем из строя.
— Знаешь, что здесь будет, — сказала Флора. — Гарлем станет цветным квартал за кварталом. Поскольку наш дом станет «цветным» в «белом» квартале, то там быстро появятся объявления «на продажу». Белые повоюют, но быстро начнут складывать вещи. Ну, а этот квартал, как ты можешь сам убедиться, уже цветной. Хотя именно этот дом принадлежал одной престарелой леди по фамилии Ван Девентер. Она была больна и не могла двигаться. В прошлом месяце она умерла, и теперь этот дом дешево продается.
— За сколько? — спросил Джейк, разглядывая четырехэтажный дом из коричневого кирпича.
— За десять тысяч. Думаю, в цокольном этаже я могу сделать кухню, на первом и втором будет клуб, мы с Роско сможем жить на третьем и сдавать четвертый. А, может, и нет. Так или иначе, потом я смогу вложить в этот дом двадцать тысяч. Мы с Роско скопили около десяти тысяч, еще десять я хотела бы взять в кредит, и ты мог бы вложить десять.
К ним подошел агент по продаже недвижимости, который провел их по дому. Дом был построен в 1890 году, семь лет назад в нем провели электричество. Он был грязным и плохо покрашенным, но очень прочным.
Агент, оставив их на первом этаже, пошел проверить кое-что в цоколе.
— Я дам тебе взаймы пятнадцать тысяч, — сказал Джейк. — Это добавит тебе лишние пять тысяч. Ты сможешь вернуть их в течение десяти лет под три процента.
— А какой процент от доходов клуба ты хочешь?
— Никакой. Он твой и Роско. Только зарезервируйте мне столик на открытие. Кстати… — он помолчал. — У меня есть вопрос.
— Да? Какой?
— Клуб будет для белых или цветных?
— Я знала, что ты задашь мне этот вопрос. Я бы хотела кое-что сделать для моего народа, но это бизнес, и сейчас мой народ — это Роско и я. Это будет белый клуб. Никаких цветных. У белых есть деньги, но они не придут, если мы будем пускать туда цветных. Пусть так и будет.
— Но как к этому относится Роско? После всего того, как он научился жить, примирившись со своим цветом кожи…
— Знаю. По этому поводу мы тоже очень крепко поругались. И я сказала ему, что мы не сможем переделать это общество за один вечер. Это можно сделать только маленькими шагами, и, если мы сумеем открыть преуспевающий белый клуб в Гарлеме, по крайней мере, это приведет белых людей в верхний Гарлем, они будут общаться там с цветными, и, может, это поможет в чем-то. А Роско сказал: «Дорогая, думаю, ты права. Маленькие шаги — это лучшее, что мы можем сделать, и это лучше, чем просто сидеть на месте».
Джейк улыбнулся.
— В таком случае, я буду рад инвестировать ваши маленькие шаги.
Флора прикусила губу:
— Я сейчас заплачу.
Вытащив носовой платок из сумочки, она, действительно, заплакала.
— Знаешь, я плачу, потому что я счастлива, — всхлипывала она.
— И я тоже, — шмыгнул он, и она увидела, что по его щекам тоже потекли слезы. — Я счастлив за тебя и Роско, и я счастлив, что могу подписать для вас чек на пятнадцать тысяч долларов. Ведь не так давно я считал подобную сумму всеми деньгами в этом чертовом мире.
— Приятно быть богатым? — спросила она.
— Замечательно. Попробуй — и узнаешь.
— Черт побери, может, у меня и получится.
Он рассмеялся. Он взял ее за руки, и они закружились по пустой комнате.
ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ
Виолет Вейлер репетировала «Танец маленьких лебедей» из «Лебединого озера» со своими партнершами в студии мадемуазель Левицкой, когда она увидела, что Джейк входит в комнату. Было холодное октябрьское утро, и на нем было пальто с каракулевым воротником. Сидевшая за пианино мадемуазель Левицкая продолжала играть, но ей стало любопытно, чем вызван этот неожиданный визит. Она заметила, что он не сводит глаз с Виолет, и пробормотала про себя:
— Боже мой, это любовь!
Закончив репетицию, она встала из-за пианино, сказав:
— Девочки, десять минут перерыв.
Она закурила сигарету, наблюдая, как Виолет, стуча пуантами по полу, поспешила к Джейку.
— Джейк! — произнесла она, как только он взял ее за руку. — Я не знала позвонить или…
— Знаю. Теперь я в порядке. Я много думал после похорон Лауры. И я решил, мне не стоит ожидать второго ребенка от Нелли. Я хочу, чтобы этот ребенок был у нас с тобой.
Она посмотрела ему прямо в глаза, испытывая какое-то неясное волнение.
— У меня не было возможности сказать тебе, — прервала она, — что я хочу попросить у папы денег и снять квартиру. Но я хотела снять ее для себя, и я не могла солгать папе… я хотела сказать, это было бы непорядочно…
— О чем ты говоришь?
У него на лице отразилась растерянность. — Ну, я хотела бы иметь мою собственную… — она запнулась. — Джейк, я не уверена, что хотела бы стать твоей любовницей. И я совершенно точно не хотела бы стать матерью-одиночкой.
Он рассмеялся.
— Что тут смешного?
— Я прошу тебя быть моей женой.
— О… — она опять запнулась.
— Ну, что? Ты согласна? Или мне упасть на колени? Мадемуазель Левицкой будет интересно увидеть это!
— Но, как же Нелли?
— С Нелли все кончено. Это было все эти годы, но в конце концов, я не хочу смириться с тем, что мой брак потерпел полный крах. Я люблю тебя, Виолет. Я люблю тебя всем своим сердцем — ты самая красивая любовная песня, которую я когда-либо слышал. И клянусь тебе, наш брак будет удачным. Ты выйдешь за меня замуж?
Ее красивое лицо вспыхнуло.
— О… Да!
Она упала в его объятия. Пока длился поцелуй, четыре остальных девушки начали хихикать.
— Т-ш-ш! — зашипела на них мадемуазель Левицкая. — Это то самое, о чем все балеты, — романтика.
Девушки, пристыженные, утихли.
— Но что делать с мамой? — вдруг спросила Виолет.
— О, о ней не беспокойся. Я возьму ее на себя. Я найду путь к ее согласию.
Виолет задумчиво поглядела на него.
— Может, это и сработает, — Сказала она.
— И, кроме того, это наш секрет, — продолжил Джейк. — Я еще не разговаривал с Нелли, но сделаю это на днях. Кстати, а ты любишь меня?
— Спрашиваешь? Я схожу по тебе с ума.
Она снова поцеловала его.
— Виолет, дорогая, — крикнула мадемуазель Левицкая. — Пожалуйста, репетиция!
— Иду, — откликнулась Виолет.
И она, сияющая, вернулась в центр студии.
Бриллиантовая Подкова Метрополитен-оперы сверкала драгоценностями, как обычно каждый понедельник. Понедельник был день посещения оперы, и в тот вечер ни одна женщина не была так увешана драгоценностями, как миссис Вейлер. Раскрыв программку «Дон Жуана», она наслаждалась триумфом всей своей жизни — она впервые сидела в собственной ложе номер 12. Наконец, в знак признательности за то, что Саймон Вейлер вложил в театр миллионы, евреям было разрешено покупать ложи. Это стоило ему уже пятьдесят тысяч, но ради жены он готов был на это пойти. Она просто светилась от счастья, оглядывая переполненный зал в свой украшенный драгоценностями бинокль. Она вся была в бриллиантах, начиная с ее тиары и до ее черного бархатного платья. С каждым ее вздохом раздавалось мелодичное позвякивание.
За восемь минут до начала представления в ложу вошел мужчина с белой бабочкой и во фраке.
— Добрый вечер, миссис Вейлер, — сказал Джейк Рубин.