Миссис Вейлер оглянулась и вспыхнула от досады. Неужели этот русский испортит все ее торжество?
Саймон Вейлер поднялся.
— Как поживаете, мистер Рубин? — спросил он, пожимая Джейку руку.
— Прекрасно, сэр. Миссис Вейлер, некоторое время тому назад я послал Вам чек в возглавляемый Вами Амальгамейтед Хебрю Фонд. Это был чек на довольно крупную сумму. И я был несколько удивлен, когда получил всего лишь стандартное письмо с благодарностью.
— Я дала указание сотрудникам дать стандартный ответ, — сказала она холодно. — Мы получаем много пожертвований, мистер Рубин. Нельзя рассчитывать на то, что мы всем будем отвечать лично.
— Тем не менее, я полагаю, что взнос в двадцать пять тысяч долларов мог бы рассчитывать на личную благодарность, особенно, учитывая, что мы с вами знакомы?
Саймон выглядел удивленным.
— Двадцать пять тысяч? И ты не поблагодарила, Ребекка?
Она бросила взгляд на своего мужа.
— Я послала стандартное письмо, — грозно ответила она и повернулась к Джейку. — Мистер Рубин, ваша щедрость — если, конечно, щедрость была причиной вашего взноса, — очень высоко оценена нами. При этом я хотела бы напомнить вам, что благотворительные организации часто используются для общественного признания и приобретения известности теми, кто стал богат только недавно. Эту благотворительность, которая порождена только желанием взобраться вверх по социальной лестнице, я абсолютно презираю. Если ваши мотивы были — как я полагаю — попытаться купить мою благосклонность, то вы зря потратили деньги. А теперь, сэр, я была бы очень признательна, если бы вы покинули мою ложу. У меня нет ни желания, ни привычки общаться на публике с бродвейскими «знаменитостями» — так, я полагаю, зовут людей вашего типа?
Саймон покраснел.
— Ребекка, — зарычал он, — заткнись!
Она замерла. Ее, казалось, хватил апоплексический удар.
— Саймон!
— Если ты так презираешь благотворительность ради желания взобраться вверх по социальной лестнице, то почему ты заставляла меня тратить миллионы, чтобы только проникнуть в Бриллиантовую Подкову? И это даже не благотворительность! Это шоу для богатых.
— Саймон, я настаиваю, чтобы ты взял свои слова обратно, — взвизгнула она.
— А я настаиваю, чтобы ты извинилась перед мистером Рубиным!
— Я? Никогда!
Джейк вытащил из кармана конверт.
— Так или иначе, я поговорил еще кое с кем из бродвейских «знаменитостей», и мне удалось собрать еще десять тысяч для вашего фонда. Вот чек. И не утруждайте себя благодарственным письмом. Всего доброго. Получите удовольствие от оперы. И, кстати, Моцарт был великим, но умер в нищете, потому что люди его времени относили композиторов к грязи. Я не хочу сравнивать себя с Моцартом, но мне приятно сознавать, что через сто пятьдесят лет ситуация для бедных сочинителей песенок немного улучшилась.
Он вручил конверт миссис Вейлер, поклонился и вышел из ложи.
— О! — воскликнула она, вертя конверт в руках. Ее муж сел рядом.
— Ребекка, — спокойно сказал он, — впервые в жизни мне было за тебя стыдно.
Она недовольно вздохнула.
— Первое, что ты сделаешь завтра утром, ты напишешь ему письмо — и извинишься. Понятно? И еще — ты пригласишь его на наш завтрашний прием.
— Никогда!
— Ребекка, может мне напомнить тебе, кем был твой дедушка?
В это время огни начали медленно гаснуть, и миссис Вейлер поблагодарила удачу, потому что она так же медленно стала заливаться краской.
— Твоему дедушке было бы стыдно за тебя, — прошептал ее муж.
Ребекка Вейлер вздохнула еще раз.
«Мой дедушка, — подумала она. — Наверно, Саймон прав. По крайней мере, у этого Джейка Рубина хороший портной. Он выглядел сегодня очень элегантно…»
— Я напишу ему, — прошептала она, как только послышались первые звуки увертюры Моцарта.
На следующее утро «Роллс-ройс» миссис Вейлер подкатил к дому Джейка. Шофер вышел и передал Фанни два письма, из которых она одно отнесла Джейку, в его рабочий кабинет, а другое передала Нелли, которая была еще в постели. Джейк вскрыл конверт и достал письмо.
Она писала:
«Дорогой мистер Рубин!
Должна извиниться перед Вами за свое поведение вчера вечером. Ваша щедрость в отношении «Амальгамейтед Хебрю Фонд» заслуживает всяческого одобрения, и те замечания, которые я позволила себе в Ваш адрес в нашей ложе в опере — на что мне справедливо указал мой муж — совершенно незаслуженны. Не мне судить о мотивах Ваших взносов. Думаю, что в каждом из нас есть стремление подняться выше по социальной лестнице. Именно это и делает жизнь интересной.
Надеюсь, что Вы с миссис Рубин сочтете возможным принять наше с мистером Вейлером приглашение присутствовать сегодня на музыкальном вечере, который мы устраиваем в честь Бельгийского Комитета помощи. Миссис Шуман-Хейнк споет несколько романсов Шуберта (мы не можем винить бедного Шуберта за тот ужас, который творят его соотечественники сегодня!), и маэстро Рахманинов сыграет сонату Листа «Данте» и одну из своих бравурных композиций. Этот вечер послужит вкладом в развитие культуры. Простите за столь позднее приглашение, но, откровенно говоря, вас в списке приглашенных не было. Начало в восемь.
Еще раз, мистер Рубин, благодарю Вас за Вашу серьезную поддержку Фонда, и примите мои извинения за грубость. Возможно, мне просто не повезло, что я не сразу поняла Вашу доброту и щедрость.
Искренне Ваша, Ребекка Вейлер.
P.S. Я послала приглашение и Вашей очаровательной жене. Надеюсь увидеть вас сегодня вечером! Р.В.»
Чуть улыбнувшись, Джейк сложил письмо и пошел к жене в спальню.
— Ты веришь?! — воскликнула Нелли, сидя в постели с письмом миссис Вейлер в руках. — Мы приглашены сегодня к Вейлерам! Неужели эта старая корова сошла с ума?
— Возможно, — сказал Джейк. — Ты хочешь пойти?
— Я никогда в жизни не пропущу этого! Я позвоню Зигги и скажу, что простудилась… Он разозлится, но я его немного проучу… Хотела бы я знать, что заставило миссис Вейлер так перемениться? Две недели назад, когда она ворвалась сюда, она вела себя, как Франкенштейн. Она знает, что ты спишь с ее дочерью?
«Пока не сплю, Нелли… Но скоро… скоро…»
— Дело в том, Нелли, — сказал он, направляясь к двери, — что ты просто ведьма.
И он вышел, оставив ее с выражением крайнего удивления на лице.
Война, которая, как считали многие в 1914 году, «закончится к Рождеству», оказалась жесточайшей кровавой бойней, конца которой не было видно. Список раненых и убитых немцев и французов в одной только битве под Верденом по очень умеренным оценкам достигал 700 000 человек. Несмотря на продолжительность и жестокость Американской Гражданской войны, большинство людей до 1914 года представляли себе эту войну неким романтическим поединком между профессиональными армиями под командованием аристократического офицерского корпуса; считалось, что гражданское население при этом остается как бы в стороне. А разве большинство правивших дворов Европы не были связаны между собой кровными узами? И, несмотря на то, что воинственность и грубость кайзера были известны всем, разве он не был кузеном английского короля, а кузены, как известно, не воюют против друг друга. Так ведь?
Но два года кровопролитных боев свели на нет эти наивные иллюзии, и волна потрясений в Европе докатилась и до Америки. В конце концов, миссис Вейлер, считавшая себя немкой, и заявлявшая, что абсурдно относиться к Германии, как к врагу, была вынуждена проглотить все свои культурные амбиции и признать немцев вандалами и дикарями. И, хотя знаменитая оперная певица миссис Эрнестина Шуман-Хейнк родилась в Австрии (которая, разумеется, являлась союзницей Германии), она тоже до глубины души была потрясена тем, что происходило в Европе, а потому с радостью приняла приглашение миссис Вейлер петь для Бельгийского Комитета помощи.
В списке приглашенных миссис Вейлер (в том самом, в котором не оказалось Джейка и Нелли) были все знаменитости «своего круга». Но на то, что Мировая война принесла переоценку ценностей в социальной среде Нью-Йорка, указывал тот факт, что на этот вечер миссис Вейлер пригласила избранных из обоих обществ: некоторых гостей она позаимствовала из списков миссис Оливии Бельмонт, матери герцогини Мальборо и бывшей миссис Киссем Вандербильт.
Таким образом, в этот вечер общество, насчитывавшее более ста человек финансовой элиты Нью-Йорка, заполнившее бальную залу Вейлеров и, сидя на позолоченных стульях, слушавшее низкий голос миссис Шуман-Хейнк, включало как Асторов и Вандербильтов, так Лоебов и Лехманов — два мира, всего несколько лет тому назад державшихся на почтительном расстоянии.
Нелли надела свое самое красивое вечернее платье и самые блистательные украшения. Она выглядела так соблазнительно в своем облегающем блестящем платье, что Виолет, стоявшая неподалеку от нее, не могла отвести от нее взгляд.
«Она такая красивая, — думала она. — Что мог Джейк найти во мне?»
Но Нелли точно знала, что привлекало Джейка. Посмотрев на Виолет, она подумала в свою очередь:
«Именно то, что я и предполагала. Маленькая мисс Невинность. Джейк жаждал невинности. Но я нахожу, что она еще и хорошенькая. Не столь соблазнительна, как я, но довольно мила».
Миссис Шуман-Хейнк исполнила песни Шуберта мягко и прекрасно и заслужила бурные овации. Затем к роялю сел Рахманинов и в свойственной ему манере поразил всех громоподобной блестящей сонатой «Данте», дополнив ее своей собственной транскрипцией бесподобного скерцо Мендельсона «Сон в летнюю ночь». Его исполнение было таким ошеломляющим, что взволновало даже Нелли, которую обычно классическая музыка утомляла. После исполненных им на бис фортепианных этюдов, публика поднялась с мест и направилась в столовую к буфету. Возможно, война и свирепствовала в трех тысячах миль к востоку, но миссис Вейлер никогда даже в голову не приходило ограничивать себя в еде, поэтому буфет представлял собой своеобразную демонстрацию искусства ее французского повара Эмиля. Вейлеры были почетными членами конгрегации «Храма Эммануэля», но спокойно нарушали все виды диеты, поэтому самое почетное место среди представленных блюд занимал копченый окорок.