истории это уже были люди, а не гнолли, это понятно: никто не захочет идти в театр, чтобы посмотреть на гноллей. Но имена он мог бы и оставить. И не переносить действие в Италию… Этого англичанина звали Вильям. Вильям Шекспир. Не слышали о таком?
Петер и Себ покачали головами.
– Ещё он зачем-то написал печальный финал. Ромео и Джульетта погибают. Он выпивает яд, а она закалывает себя кинжалом, видя, что он мёртв.
– А зачем он выпил яд? – спросил Себ. Глаза у него наполнились слезами. – Ведь он же любил её?
– Там запутанная история, – вздохнул Смук. – Джульетта выпила зелье и как бы заснула, чтобы все подумали, что она умерла, и отстали от неё и не препятствовали их с Ромео любви. Но в итоге Ромео сам обманулся. Решил, что она мертва, тогда как она всего лишь спала. И от горя выпил яд, только уже настоящий. Это если в двух словах.
– Какой ужас! – прошептал Себ, смотря на Смука широко раскрытыми глазами. – Никогда не надо прикидываться и разыгрывать других, тем более такими вещами, как смерть.
– Это да, – согласился Смук. – Но ведь это был не розыгрыш. Она просто хотела спасти их любовь. Иначе её выдали бы замуж за Париса, которого она терпеть не могла.
– И что, вот он прямо так взял и выпил яд? – спросил Петер. – Но он же мог найти себе другую девушку, не менее красивую, чем Джульетта. Просто нужно было поискать.
Смук строго посмотрел на него, потом отставил ногу в сторону и заговорил как будто не своим голосом:
Прости меня! Джульетта, для чего
Ты так прекрасна? Я могу подумать,
Что ангел смерти взял тебя живьём
И взаперти любовницею держит. —
Потом там что-то про червей, про то, как он хочет тоже умереть… Но мне больше нравится, как он смотрит на неё перед тем, как выпить яд. Вот послушайте:
Любуйтесь ею пред концом, глаза!
В последний раз её обвейте, руки!
И губы, вы, преддверия души,
Запечатлейте долгим поцелуем
Со смертью мой бессрочный договор.
Петеру показалось, что глаза Смука светятся в темноте, как у кошки.
Сюда, сюда, угрюмый перевозчик! —
продолжал декламировать Смук. —
Пора разбить потрёпанный корабль
С разбега о береговые скалы.
Пью за тебя, любовь! —
Смук сделал большой глоток из бутылки с элем. —
Ты не солгал,
Аптекарь! С поцелуем умираю[1].
Смук со стоном опустился на пол и затих.
– Он что, умер? – испуганно спросил Себ. – Ты дал ему бутылку с ядом?!
– Да нет, – поспешил успокоить брата Петер. – Это папино пиво… Смук… – прошептал он, осторожно протянул руку и коснулся плеча гнолля.
Тот пошевелился и сел.
– Такая вот печальная история у Шекспира, – сказал он. – Каждый раз плачу, когда вспоминаю об этих бедных юных созданиях. Хотя на самом деле всё было вовсе не так грустно, – оживился он. – Конечно, гномы и слышать не хотели о том, чтобы Брун вышла замуж за тролля, а тролли были категорически против того, чтобы Стор привёл в дом девушку-гнома, но разум все-таки возобладал над предрассудками.
– А что такое предрассудки? – спросил Себ.
– Это когда ты, например, чего-то боишься, чего на самом деле бояться не стоит, потому что оно в действительности совсем не страшное, – объяснил Петер, гордый тем, что в кои-то веки знает больше брата. – Вот ты боишься, когда чёрная кошка перебегает тебе дорогу? – спросил он.
– Нет, – ответил Себ. – А что, надо бояться?
– Конечно, – убедительно прошептал Петер. – Если она перейдёт тебе дорогу, то с тобой в скором времени случится что-нибудь нехорошее.
– Ой, – ойкнул Себ. – А мне позавчера, кажется, перешла… Но я не уверен… Может, она была не совсем чёрная.
– Если не совсем чёрная, то не страшно, – успокоил его Петер. – Может, лапки были белые. Тогда ничего с тобой не случится.
– А Стор и Брун в итоге поженились? – спросил Себ, повернувшись к Смуку.
– Конечно, – ответил тот. – И у них родился мальчик. Самый первый гнолль на земле. Мой прапрапрапрадедушка. Его звали Люкке. И тролли с гномами сразу же перестали враждовать, потому что теперь ведь они стали родственниками. И все стали ходить в гости к Стору и Брун, чтобы посмотреть на малыша. И тролли, разумеется, говорили, что он красавчик и вылитый лесной тролль. А гномы тоже называли его красавчиком и объясняли это тем, что он вылитый гном.
– А что было потом? – спросил Петер, который боялся, что история закончится и придётся им ложиться спать.
– А потом все стали спорить: как называть детей, родившихся от тролля и женщины-гнома или от гнома и женщины-тролля, – продолжил Смук. – Образовались две партии. Одни считали, что нужно называть их гноллями, а другим казалось правильнее называть их тролмами, потому что они считали, что тролли главнее и слово должно начинаться с них. В итоге победил вариант гнолли, большинство проголосовало за него, и правда, оно звучит красивее. Хотя есть некоторые упрямые гнолли, которые так до сих пор и называют себя тролмами. С этим уже ничего не поделаешь, – добавил Смук. – Если кто-то решил, что он тролм, то ты никак не заставишь его быть гноллем.
– Это да, – согласился Себ. – У нас в классе есть девочка, папа которой родился в Италии, а мама – в Дании, и итальянские бабушки и дедушки считают её итальянкой, а датские – датчанкой. И её этот вопрос очень мучает: кто же она на самом деле?
– Она итадка. Или даитка, – убеждённо произнёс Смук. – В зависимости от того, какое слово ей больше понравится. Так ей и передайте.
12. Конец истории Смука
– А как ты попал в наш город и почему оказался в канаве? – спросил Петер. – Зачем тебе было превращаться в шар для боулинга, если вы живёте на острове, где никто не играет в боулинг?
– Дело в том, – объяснил Смук, – что гнолли, так же как и гномы и тролли, очень любят золото и драгоценные камни. Мы любим их не из-за богатства, не потому, что хотим купить на них как можно больше вещей. Просто любим, потому что… Так было всегда. Наши деды собирали золото, наши прадеды и прапрадеды. Любовь к золоту у нас в крови, мы не в силах от неё избавиться. Но рано или поздно всё заканчивается, и запасы золота и драгоценных камней на нашем острове исчерпались. Нам стало негде всё это добывать. А для гнолля это такая же трагедия, как если бы вы, например, остались без…
– Мобильных телефонов! – уверенно вставил Себ.
– Наверное… – согласился Смук, хотя по его голосу было слышно, что он не убеждён в правильности такого сравнения. – В общем, когда золото на острове закончилось, нам пришлось заключить сделку с людьми: мы стали помогать богатым мира сего добиться успеха в той или иной области, насколько это в наших силах, конечно, а они расплачивались с нами золотыми слитками.
– Кто-то готов платить золотом, чтобы выиграть в боулинг? – удивился Себ.
– И таких людей немало. К тому же у нас широкий спектр услуг, – улыбнулся Смук. – Правда, я не могу вам рассказать, чем именно мы занимаемся, потому что нам запрещается разглашать эту тайну. Но раз уж боулинг перестал быть для вас секретом, скажу, что не так мало людей пользуется нашими шарами: кто-то хочет поразить воображение девушки, кто-то – произвести впечатление на коллег по бизнесу, иногда человек заключает пари на крупную сумму денег, настолько крупную, что даже аренда нашего шара вполне окупается, и он ещё остаётся в выигрыше. У каждого свои причины обратиться к нам за помощью. Общее у всех этих людей одно: они никогда и никому об этом не рассказывают. И мы в свою очередь держим язык за зубами, хотя знаем множество секретов. Ведь даже в окаменевшем состоянии мы не лишены слуха и зрения. Мы присматриваемся, и прислушиваемся, и знаем очень-очень много такого, о чём люди предпочитают молчать.
– И вы потом шантажируете этих богачей их тайнами, чтобы получить ещё больше золота? – шёпотом спросил Петер.
Смук посмотрел на него с недоумением и неодобрением:
– Ни в коем случае. Гнолли всегда чисты на руку. Один раз запятнаешь репутацию – и конец всему.
– Зачем же вам эти секреты? – удивился Петер.
– Мы их рассказываем как истории. Просто истории из жизни. В них столько увлекательного, не меньше, чем в книгах, которых мы не читаем.
– В книгах вообще нет ничего увлекательного! – заявил Петер. – Они скучные.
– А что не скучно? – поинтересовался Смук.
И Петер уже было собрался рассказать о том, что он считает интересным и забавным, как на лестнице вдруг послышались папины шаги. Мальчики едва успели втолкнуть Смука в шкаф и прикрыть дверцу.
– Ага, мама, стало быть, права, – строго сказал папа. – Вы ещё не спите!
– Но завтра же не в школу, – попытался оправдаться Себ. – Мы уже почистили зубы и сейчас ляжем!
– Ладно, – смягчился папа. – Завтра и правда не в школу. Суббота же. Хорошо, можете ещё поболтать, только недолго и негромко, чтобы мама не слышала. Я не хочу опять тащиться вверх по лестнице. Поняли меня?
– Конечно, поняли, – отозвались Петер и Себ. – Спокойной ночи, папа.
– Спокойной ночи! – ответил папа, потрепал Себа по голове и ушёл вниз.
– Давай хотя бы ляжем в кровати, – предложил Себ. – Ведь разговаривать можно и лёжа… Эй, Смук, ты там?
Смук выглянул из шкафа.
– Расскажи нам, как ты оказался в канаве, – попросил Себ. – Ты сказал, что вам дают золото. А тебя вместо этого кинули в канаву…
– Это довольно простая история, – грустно сказал Смук. – Простая и короткая. Мужчина, у которого я работал шаром, нарушил договор и оставил меня у себя ещё на несколько дней после окончания нашего контракта. А чтобы я не сбежал, запер меня в подвале и направил на меня свет лампы. Я очень разозлился. Все эти дни лежал и думал, что непременно ему отомщу. Но сегодня, когда он взял меня с собой в клуб, я не подал виду, решив, что надо дождаться удобного момента. И в решающую секунду, при равном счёте, я не выбил ни одной кегли. Думал, его удар хватит. У него лицо аж побагровело – настолько он был в ярости. Он молча взял меня, сел в машину, и мы поехали в порт. Он кому-то звонил, советовался, что со мной делать. Я так понимаю, он хотел утопить меня в море, поэтому ехал в этом направлении. Но этот кто-то, с которым он разговаривал, уговорил его не делать глупость. Сказал, что гнолли, как и гномы и тролли, наверняка ужасно злопамятные и мстительные существа и лучше не враждовать с ними. Тогда он съехал на обочину, открыл дверь машины и бросил меня под фонарь.