— С удовольствием воспользуюсь вашей любезностью.
Они направились в сторону Веселой. Энергия Гневоша, разбуженная физической борьбой, нашла выход в оживленной беседе.
— Угораздило же вас возвращаться сегодня с прогулки по Лесной позднее обычного!
Она растерянно подняла на него прелестные голубые глаза:
— Позднее обычного? Так вы и раньше видели меня на этой улице?
— С прошлой осени я встречаю вас на Лесной улице ежедневно.
Наступило неловко молчание. Он чувствовал, что девушка не рада тому, что кто-то открыл ее загадочные прогулки.
— Вы, наверное, живете на этой улице? — попыталась она прояснить ситуацию.
— Нет. Я живу дальше, на Стежковой.
— Значит вам нужно каждый день проходить по Лесной?
— Не обязательно. Для того, чтобы попасть в город, у меня есть другая, более короткая дорога.
— Тогда я не понимаю, на каком основании вы утверждаете, что с осени я ежедневно хожу по Лесной.
Он дружелюбно на нее посмотрел.
— А если бы у меня был особый повод для ежедневных прогулок по Лесной? Если бы и меня непреодолимо тянуло в этот уголок?
Панна Кшемуская вдруг остановилась. В свете уличного фонаря ее лицо казалось необычайно взволнованным.
— Значит, и вас связывают с этой улицей воспоминания?
Тогда Гневош ей во всем признался. Она слушала с глубоким интересом, и когда он закончил, тихо спросила:
— Значит, вы ее так сильно любили?
А когда он молчал, глядя ей в глаза, она сжала его руку:
— Какой же вы бедный, очень бедный.
Он наклонился и с благоговением коснулся губами ее руки. И снова они шли некоторое время в молчании. Потом она рассказала ему о себе. Она была дочерью эмигранта, владельца медных рудников в Австралии. Шесть лет назад отец послал ее в Польшу, которая была ей незнакома, поскольку она родилась на чужбине, в Сиднее. В Варшаве под присмотром старой тетки она закончила среднюю школу и университет. Во время учебы в университете она обручилась с молодым, перспективным ученым. Их свадьба должна была состояться в конце мая прошлого года. За несколько дней до свадьбы Мечислав неожиданно заболел менингитом. В течение недели болезнь ужасным образом истощила его организм. Он умер в последний день мая. Лесная улица была любимым местом их прогулок.
Лаконичный, сведенный практически к короткому отчету рассказ панны Кшемуской произвел на Гневоша сильное впечатление. Но за скупыми, укрытыми под вуалью стыдливости словами дремала бездна пережитых страданий. «Тишина голубизны»[7], покоящаяся на прекрасном лице серьезной панны Людвики, была лишь поверхностью, под которой клубился сонм воспоминаний и терзающей душу боли.
Когда они расставались возле ближайшей трамвайной остановки, то оба чувствовали, что их уже объединяют сильные, прочные узы симпатии.
— Капризная случайность привела нас, товарищей по несчастью, в одно и то же место, — говорил он, пожимая ей на прощание руку.
— Случайность? — с сомнением отвечала она. — Я не верю в случайность.
— Значит, судьба?
Ответа не последовало. Унес его с собой трамвайный вагон.
С тех пор они совершали совместные прогулки. Сначала по Лесной, потом, когда наступили погожие летние дни, — за город, в ольховую рощу. Людвика любила, когда он рассказывал ей о себе. Его фамилия была ей известна из журналов и докладов Психиатрического общества, которые она время от времени просматривала. Его медиумические способности, видимо, ее сильно заинтересовали, и она просила подробно рассказывать ей об их развитии. Гневош делал это неохотно и абсолютно перед ней не укрывал, что борется с медиумизмом, считая его своим злейшим врагом. Поэтому она вскоре перестала настаивать и их разговоры приобрели более жизнерадостный характер. Однажды она с оттенком сомнения спросила, не взял бы он ее с собой на могилу Кристины. Это просьба его растрогала.
— Какая же вы хорошая! — сказал он с благодарностью.
Когда они возвращались с кладбища, он по дороге зашел в цветочную лавку и купил ей розы. Она приняла их с радостным блеском в глазах. Потом вдруг ей сделалось грустно. Он осторожно прикоснулся к ее руке.
— Не надо об этом думать. Вы приняли эти цветы от друга. Она за это не рассердится.
Людвика покраснела и опустила голову. Большая, тихая слеза медленно потекла по ее щеке.
— Ради Бога! — воскликнул он. — Я не могу смотреть на ваши слезы, панна Людвика!
— Уже все прошло, — с улыбкой на бледном лице успокоила она его.
Этот вечер еще сильнее их сблизил. В августе Гневош пришел с официальным визитом в дом ее тетки, пани Звислоцкой. Старушка приняла его сердечно. Она уже много слышала о нем от племянницы.
С тех пор он был постоянным гостем в доме на Аллеях Уяздовских. День десятого сентября решил их судьбу. В тот день Гневош пришел раньше обычного, потому что они вместе должны были пойти в театр. Людвика встретила его грустная и задумчивая. Когда он спросил про причину ее печали, она протянула ему письмо со штемпелем Сиднея. Он прочитал. Письмо было от ее матери. Пани Цецилия Кшемуская сообщала об опасной болезни ее мужа и просила дочь вернуться.
Гневош отдал письмо и выжидательно посмотрел ей в глаза.
— Через неделю я уезжаю в Австралию, — тихо, но решительно заявила она. — И, наверное, больше в Польшу не вернусь.
Глубокая морщина прорезала лоб инженера.
— А что будет со мной? — жалобно, как ребенок, спросил он. — Я сегодня уже без вас жить не смогу.
Светлый блеск озарил ее глаза. Она крепко сжала его руку в своих ладонях.
— А как же она? Кристина?
— Я почитаю ее как святую, но я люблю вас, Людвика.
— Значит, вы поедете со мной. Вы устроитесь на работу инженером в рудниках моего отца. Ну? Согласны?
Он смотрел на нее ослепленный счастьем.
— Я не могу поверить в то, что слышу.
— И, тем не менее, вам придется поверить, — сказала она с улыбкой грустной, но и слегка кокетливой.
— И вы хотите это сделать для меня как для своего друга?
— Может быть, не только как для друга.
И очаровательный румянец заиграл на ее лице.
Гневош, будучи не в силах совладать с собой, обнял ее за талию и прижал к груди.
— Людвика! Людвика, дорогая, хотела бы ты стать моей женой?
В ее губах, жаждущих поцелуя, он нашел молчаливый ответ на вопрос…
Спустя несколько дней в костеле Св. Шимона состоялась их бракосочетание. А на следующий день они уехали экспрессом в Вену.
Они нигде не останавливались надолго, потому что им дорого было время. Одну ночь они провели в Вене, вторую — в Триесте и там сели на пароход, направлявшийся в Александрию. Переправа через Средиземное море прошла успешно. Погода не подвела. Судно, раскачиваясь на легкой волне и не сбавляя ходу, мчалось к берегам Африки. И если бы не мысли о тяжелобольном отце, Людвика чувствовала бы себя совершенно счастливой. За это время она еще больше похорошела, расцвела полной женской красотой. Ее стройное, девичье тело сделалось спелым в солнце супружеских ласк и приобрело мягкие, соблазнительные формы. Неоднократно Гневош с гордостью примечал, как молодые мужчины провожают ее страстными, полными обожания взглядами.
— You have a very pretty wife[8], — признался ему на палубе какой-то седой, аристократического вида джентльмен. — You happy man[9].
Они отнеслись к этим словам как к отцовским, с доброжелательной улыбкой.
В Александрии они задержались на дольше. Пассажирское судно «Победитель», на котором они должны были продолжить путешествие, отходило в Австралию только через три дня. Но на путешествие в глубь материка не было времени. Впрочем, Людвика чувствовала легкую усталость и хотела отдохнуть. Они посетили только Каир.
Тут с Гневошом приключилась необычная история. Осмотрев все городские достопримечательности, он и Людвика зашли в одну из кофеен на берегу Нила, чтобы послушать вечерний концерт. Они расположились под пальмами, которые раскинули свои ветви над двором кофейни. Играл оркестр, состоявший из музыкантов разных национальностей. Кроме местных, с удлиненными, немного птичьими профилями, виднелись лица арабов, турок, евреев, сирийцев и негров.
Музыка, — как правило, громкая, — сохраняла, однако, некоторый стиль — преобладал мотив восточной меланхолии, который перемежевался взрывами страстных мелодий.
Во время одного из антрактов вошел индусский факир с небольшим мальчиком, которому на вид было лет десять. Факир разослал посреди двора коврик и, сев на корточки, начал показывать фокусы.
В них не было ничего особенного — все они были известны по рассказам и книгам. Сперва он, в течение десяти минут, привел к тому, что семечко какого-то экзотического растения, посаженого в вазочке, стало прорастать, выпустило почки и расцвело. Потом он продемонстрировал знаменитый на Востоке фокус с висящим в воздухе канатом, по которому карабкался его малолетний помощник. Наконец, играя на флейте, он заставил танцевать змей.
Раздались аплодисменты, и ему стали кидать деньги. Гневош со скептической улыбкой приглядывался к этим финтифантам. Даже если и была в них какая-то доля правды, то он тем более презирал факира. Он не любил людей, торгующих сверхъестественными явлениями, и относился к ним, как к шарлатанам. Старик, похоже, заметил это. Его черный глаз, спокойно и бесстрастно несколько раз взглянул на инженера и его жену. Зато другие не скрывали своего полного восхищения и признания. Он и мальчик ушли довольные произведенным эффектом.
Оркестр стал играть танец дервишей. Около одиннадцати часов вечера супруги Гневош вернулись в свою гостиницу, расположенную от кофейни в нескольких шагах. Людвика, утомленная впечатлениями дня, тотчас заснула, а Гневош сел под аркадами открытой веранды и вслушивался в ночные голоса.