Неподалеку шумели волны Нила, вдали, в прибрежном кабаке, слышались крики ссорящихся моряков, на втором этаже кто-то несмело бренчал египетским систром.
Вблизи послышался шорох. Инженер обернулся и увидел на ступеньках веранды темный контур мужчины. Незнакомец прижал палец к губам и оперся о перила балюстрады. Гневош узнал факира.
— Твоя леди спит, сахиб? — шепотом спросил он по-английски.
Инженер утвердительно кивнул.
— Я пришел, сказать тебе несколько слов, сахиб. Я распознал в тебе одного из тех немногих людей в Европе, которым дано общаться с мертвыми. Среди нас, сынов Востока, таких людей больше. Я хочу предупредить тебя, сахиб, как брата, как близкого мне телом и душой человека.
Гневош встал и медленно приблизился к ночному гостю.
— Откуда ты можешь про меня что-то знать?
— Я видел лица мертвых, и я видел духов пространства, которые тебя окружали. Они твои враги. Ты их обидел, сахиб. Ты не слушаешься их.
— Я — свободный человек.
— Человек зависит от неведомых сил, которые часто сильнее его. Мудрость заключается в том, чтобы уметь примирить свою волю с их волей, а может, таким образом, и с волей Извечного. Настоящий мудрец дозревает до своего предназначения. Вы, люди Запада, не понимаете этого.
— В том-то и заключается разница между нами, европейцами, и сынами Востока, что мы не идем на поводу у того, что вы называете предназначением. Мы боремся и создаем свой собственный мир. И поэтому мы ушли вперед, а вы остались далеко за нами.
На лице факира промелькнула тень улыбки.
— Видимость, сахиб, это только видимость. Великие махатмы Востока обладают знанием стократ более глубоким, чем ваши ученые. Но они не выставляют его, как вы, напоказ на базарах и улицах, не меняют на жетоны вашей культуры и цивилизации. Наш час еще не пробил. Но я здесь не затем, чтобы тебя переубеждать. Я пришел тебя предостеречь. Мне жаль тебя и твою светловолосую леди. Она молода и красива.
Гневош с тревогой посмотрел в глубь дома, где за тростниковой загородкой спала Людвика. Через некоторое время, успокоенный абсолютной тишиной, он снова обратился к необычному гостю.
— Что же ты советуешь?
— Оставь ее. Позволь, чтобы ею распорядилась судьба. Пусть она сама едет туда, куда вы теперь стремитесь вдвоем.
— Не могу — она моя жена.
— Тогда вернись с ней на родину и более не противься воле духов.
Инженер положил руку на его плечо и сказал тихо, но решительно:
— Я никогда больше не буду их слугой.
— Ты пожалеешь об этом, сахиб. Я сделал то, что велел мне внутренний голос.
— Твоим советом я, к сожалению, воспользоваться не смогу. Я не сойду с избранного пути.
Он протянул руку на прощание. Факир слегка прикоснулся к ней кончиками пальцев и исчез в темноте.
Опершись о балюстраду веранды, Гневош некоторое время вслушивался в ночную тишину. Слова старика, — причудливые, иррациональные, нереальные, — вплетались в нее медленно, как сонное кружево. Словно последние, слабые отголоски вещей, которые он уже оставил позади. Перед их обличием он чувствовал себя сильным, облаченным в доспехи. Он устало потянулся, зевнул и тихо засмеялся. Ему ответил плеск весла и заблудившийся в ночи фрагмент мелодии. Кто-то проплывал мимо и напевал веселую, беззаботную песенку.
Гневош отодвинул портьеру и заглянул в комнату. На его лице отразилось умиление. На оттоманке, в неярком свете матовой лампы, спала Людвика.
Свернувшись в клубок, с правой рукой подложенной под голову, с золотыми локонами, с личиком нежным, девичьим, она была как ребенок, которого волшебной сказкой убаюкала няня…
Он бесшумно разделся, погасил свет и лег рядом с ней на циновке. Вскоре его дыхание успокоилось и слилось с ее ровным дыханием…
Утром следующего дня «Победитель» поднял якорь. Была погожая, солнечная пора. Судовой флаг, висящий на передней мачте, трепетал в утреннем бризе. Несколько поднятых в порте египетских флагов отвесило судну уважительный поклон. Судно взяло курс на Суэц.
Путешествие через канал и Красное море прошло спокойно. Около мыса Гвардафуй из-за сильного тумана чуть было не дошло до катастрофы. Только благодаря мастерству капитана Питерсона удалось избежать столкновения с французским пакетботом, возвращавшимся на родину с Мадагаскара.
Судно благополучно вышло на просторы Индийского океана. Начал дуть мягкий пассат. Стоя у борта плечом к плечу, Ян и Людвика все дни проводили на палубе. Они находились под волшебным очарованием морского безбрежия. По многу часов стояли, засмотревшись в темно-сапфировые просторы. Спокойствие огромной воды умиротворяло их души. Они грезили наяву. Реальность была чудеснее мечты.
Судно прошло вблизи Цейлона и направлялось на юго-восток, к Австралии. Они вошли в зону тропической жары. Людвика переносила ее с трудом, хотя и посылала склонившемуся над ее шезлонгом мужу вялые от зноя улыбки. В тени заботливо раскрытого, большого оранжевого зонта ее лицо казалось ему исхудавшим и каким-то далеким. Он брал ее руку в свои ладони и ласково гладил.
— Courage, madame![10] — утешал, проходя мимо, капитан Питерсон. — Ожидается перемена.
И она наступила. На следующий день с утра дул сильный, холодный ветер. Они огибали тогда юго-западную оконечность Австралии. Около полудня ветер усилился, горизонт затянулся тучами и хлынул проливной дождь. Моряки, раздевшись по пояс, с удовольствием подставляли загорелые тела под дождевые струи. Вечером распогодилось. Над судном нависло звездное тропическое небо, отмеченное широким размахом Южного Креста. Этой ночью Людвика спала на палубе,
В последующие два дня плавание проходило нормально. Вблизи острова Кенгуру барометр начал быстро падать. Среди членов команды чувствовалось легкое возбуждение. Пространство наполнилось душной, настороженной тишиной. Приближался тропический циклон.
Питерсон спустился к котлу и долго совещался с кочегарами. Когда он вернулся на палубу, его лицо было сурово и сосредоточенно. Гневош заметил, что поршни работают с удвоенной силой, а судно поворачивает в южном направлении.
— Мы не зайдем по дороге в Мельбурн? — спросил он капитана.
— Нет. Во время шторма в открытом море «молоко». Я предпочитаю даже обогнуть Тасманию, чем оказаться в лапах урагана вблизи побережья. Лишь бы только не попасть в его «глаз».
Вечером появились первые порывы и залили палубу огромной волной. Пассажиры попрятались в каютах. Морская идиллия закончилась, за дело взялась стихия. Питерсон всю ночь провел на мостике. В перерывах между атаками гривистых волн, его голос, спокойный и уверенный, громко доносился из рупора.
«Победитель» героически боролся с волнами. Его скорость, усиленная напором ветра со стороны кормы, к утру достигла небывалой величины. Судно не плыло, а летело по волнам. Около полудня радиотелеграфист, определив положение судна, с удивлением обнаружил, что они находятся в нескольких морских милях к юго-востоку от Тасмании. Капитан приказал совершить поворот оверштаг и направить судно на север. Это был последний маневр, который удалось совершить «Победителю». Потом он превратился в игрушку тайфуна. Взбесившиеся волны подбрасывали судно как мячик, и оно неслось с огромной скоростью в неизвестном направлении. Рассвирепевшая стихия лишила людей всяческой инициативы. Она гнала в бесконечную даль. Уносила к таинственному предназначению. Определить местоположение было невозможно.
После пяти дней безумной гонки капитан, скорее благодаря интуиции, чем при помощи вычислений, пришел к выводу, что они несутся как одержимые по тропическим водам Тихого океана, к югу от Полинезийского архипелага. На следующий день судно, проскочив, как осужденное на вечное изгнание, мимо одного из разбросанных по водной пустыни коралловых атоллов, зацепилось килем за выступающую в море отмель. Под дном судна что-то ужасно затрещало и «Победитель», смертельно раненый, накренился на борт. Повреждение, видимо, было серьезное, потому что пароход внезапно потерял прежнюю скорость и начал раскачиваться. Вода стала стремительно врываться в трюм через распоротый корпус.
— К насосам! — раздался приказ капитана.
Все принялись за изнурительную, бесполезную работу. Через шесть часов вода проникла в машинное отделение и залила топки. Приближался конец.
Радиотелеграфист Слит высылал последние отчаянные депеши с просьбой о помощи. На воду были спущены только две оставшиеся спасательные шлюпки. Они были так тесно заполнены пассажирами, что, казалось, вот-вот перевернутся. Экипаж с капитаном остались на борту.
— Старайтесь как можно дальше отплыть от судна! — крикнул Питерсон через рупор людям в лодках.
— А вы, господин инженер, почему еще здесь? — удивился он, заметив Гневоша, который на руках выносил из каюты пребывавшую в обмороке жену.
— Я хотел привести ее в чувства, — оправдывался инженер, — а тем временем остальные нас опередили. Для нас уже нет места?
Питерсон обратился к людям из ближайшей шлюпки, которая уже отваливала от борта.
— Эй! Браун! Найди место для этой женщины!
В ответ послышались протестующие голоса.
— Перебросьте ее им в лодку, пока еще есть возможность! — крикнул Питерсон. — Рулевой Браун ее примет. Я на него рассчитываю. Бросайте, пока не поздно!
Гневош окинул Людвику последним, отчаянным взглядом, прикоснулся губами к ее губам и, оценив на глаз расстояние, бросил ее. На мгновение сердце замерло у него в груди. Пара загорелых мускулистых рук протянулась из шлюпки к падающему телу и вовремя перехватила его в воздухе.
— All right! — спокойно сказал Питерсон. — Я знал, что Браун не подведет.
Гневош, смертельно бледный, стоял рядом с Питерсоном на капитанском мостике и всматривался в быстро удаляющуюся шлюпку. Лодка с усилием шла в сторону первой, которая успела уже отойти от судна на безопасное расстояние. Потом сквозь грохот шторма прорвался крик ужаса.