[1]. Около станционного здания меня уже ждала бричка. Я села в нее, не предчувствуя ничего плохого. По дороге, где-то на десятом километре, в глубине леса лошади вдруг по неизвестной причине переполошились и понеслись. Кучер, кажется пьяный, не сумел совладать с ситуацией и сам свалился в канаву. Повозка с сумасшедшей скоростью покатилась дальше по лесным дорожкам. Я была бессильна и, почти потеряв сознание, позволила нестись взбесившимся коням. После длившегося несколько часов галопа через лесную чащу обезумевшие от страха животные, порвав шоры и подпругу, понеслись очертя голову в самые дебри, оставив меня лежащую без сознания на полу брички. Когда я пришла в себя, солнце уже опускалось за горизонт. Я была одна в сердце пущи. В ужасе я выскочила из разбитой брички и побежала наугад в сторону заходящего солнца. Тем временем стемнело и пошел проливной дождь. Почти выбившись из сил, я выбежала из бора на какую-то пустую, заросшую вереском долину и уже в полной темноте добралась до этого дома. Блеск огня, который я видела в окне, показал мне издали дорогу. У меня не было иного выхода — я постучалась в эти двери.
— Как в сказке — сказал Кшепневский, когда она, утомленная рассказом, умолкла и сидела, глядя на огонь.
— Вы не будете против, — продолжила она через некоторое время, не глядя ему в глаза, — если я сохраню инкогнито. Скажу вам только, что я замужем и зовут меня Ванда.
— Ваше желание для меня закон.
— Спасибо.
— Ах да! Я совершенно забыл, что мы еще не ужинали. А я уже основательно проголодался. Вы не будете против, если я устрою прием. Чем хата богата, тем и рада.
Она улыбнулась
— Вы обнаружили здесь кладовку? Чужая собственность — вещь неприкосновенная.
— Пожалуйста, не беспокойтесь. Я, подобно древнему мудрецу, все свое ношу с собой. У меня еще имеются запасы в моей охотничьей сумке. Поделимся ими, как и подобает товарищам по несчастью. У меня также осталось немного вина во фляге.
— Я вижу, вы должным образом приготовились к охоте.
— Пустяки. Взял кое-что на всякий случай.
И он начал раскладывать на подоконнике снедь.
— Хуже всего, что у нас нет ни стола, ни стульев.
— Я, кажется, видела в сенях что-то наподобие колоды для рубки поленьев.
— Да? Замечательно! Сейчас я ее прикачу.
Он выбежал в сени и при свете огня, узкой полоской проникающего через открытую дверь, начал искать в полумраке.
— Есть! — радостно крикнул он и притащил в комнату здоровенную дубовую колоду. — Стул имеется. Не желаете ли сесть?
— А как же вы?
— Позвольте мне разбить лагерь у ваших ног.
Он принес с подоконника провиант и растянулся на полу, опираясь плечом о колоду.
— Прошу вас, будьте так любезны, займитесь распределением продуктов питания. Только честно, очень вас прошу, — добавил он, заметив, что самые лучшие куски она предназначает ему. — У нас еще в резерве банка сардин. Сейчас открою.
При помощи ключа он завернул консервную крышку.
— Надо это запить вином.
Он передал ей пузатую, обшитую кожей флягу с прикрученным в виде пробки стаканчиком.
— Токай? — спросила она, осторожно наливая.
— Да.
— Великолепный! Сразу чувствуешь добрую, старую марку.
— И поэтому вы выпили только половину?
— Другую половину я оставила вам. Или вы брезгуете?
Она плутовски посмотрела ему в глаза.
Он выпил залпом остатки.
— Теперь я буду знать ваши мысли, — поддразнил он, глядя на ее красивое лицо. — Во всяком случае, так говорят, когда пьют из одного бокала.
Она тоже на него посмотрела.
— Вас так сильно интересуют мои мысли?
Он хотел что-то ответить, но она остановила его жестом руки.
— Ш-ш! Вы ничего не слышали — там, в сенях?
Он неохотно поднялся и стал прислушиваться.
— Вам показалось, — успокоил он ее через несколько секунд. — Это ветер гуляет вокруг дома.
— На всякий случай надо запереть входную дверь.
Он засунул в огонь кусок обломанной ветви, поджег ее и, освещая себе дорогу, вышел в сени. На дверях не было задвижек, а только обыкновенные, сильно уже заржавевшие завертки. Он вставил их на свои места и затянул. Потом вернулся в комнату.
— Можете быть спокойны. Ни одной живой души. Я запер двери.
Пани Ванда подбросила в огонь хвороста.
— Интересно, который сейчас час. Должно быть очень поздно, потому что я почувствовала огромную сонливость.
— Полночь наступила. Я постелю вам на полу свою куртку, а вместо подушки вам придется воспользоваться охапкой веток прикрытых вашей пелериной.
— А как же вы?
— Я буду спать, опершись об эту колоду и поддерживать домашний очаг.
— Приятная перспектива!
— Что поделаешь! Бывают ситуации и похуже. Мы ведь молоды.
Он взглянул на нее обожающим взглядом. На этот раз их разговор был прерван отчетливым звуком шагов. Кто-то ходил в сенях. Пани Ванда машинально схватила Кшепневского за руку.
— А теперь вы слышали?
— Слышал. Кто-то, видимо, перед нами вошел внутрь, спрятался в одной из комнат с другой стороны дома, а теперь ходит по сеням.
— Может, там хозяин этой развалюхи?
— В таком случае у него нет причин скрываться от нас и он смело мог бы войти сюда. Сейчас мы это выясним. Вы не будете против, если я выйду в сени? — спросил он, осторожно освобождая руку из ее судорожно сжатой ладони.
— Только, пожалуйста, не выходите из дома, мне не хотелось бы оставаться одной в этой комнате. Мне почему-то страшно. О! Вы слышали? Он все еще там ходит. Какая тяжелая, шаркающая походка…
Из-за дверей действительно доносились грузные шаги кого-то, кто был обут в деревянные башмаки.
— Кто там, черт возьми? — крикнул Кшепневский, резко открывая двери и вглядываясь в темное пространство сеней.
Шаги утихли. Кшепневский пустил вдоль сеней сноп света из электрического фонарика… Не обнаружил никого.
— Пожалуйста, вернитесь сюда, ко мне, — услышал он сзади шепот пани Ванды. — Мне страшно…
— Я должен осмотреть другую часть дома. Может быть, непрошеный гость прячется там.
— Нет, нет! — в ужасе возразила она. — Я не могу оставаться здесь одна ни на секунду.
— Тогда, может быть, посмотрим на это зрелище вдвоем, — предложил он, придавая словам шутливый тон. — Пожалуйста, не будьте ребенком, вы — такая взрослая и красивая барышня.
— Ну что ж. Я согласна.
И, выйдя в сени, она сильно уцепилась за его руку.
— Теперь мне не так боязно.
Он осветил входные и задние, ведущие в сад, двери лучом электрического света.
— Завертки на своих местах, — заметил он. — А значит, птичка еще не выпорхнула. Мы наверняка его найдем в одной из комнат с другой стороны дома.
— У вас при себе есть оружие? Может нам пригодится.
Кшепневский бросил взгляд на свою двустволку, стоящую в углу сеней.
— Заряжена?
— Конечно. Но я предпочел бы ею не пользоваться. У меня здесь есть кое-что получше.
Он показал на рукоять револьвера, торчащую из кобуры на его левом боку.
— Пожалуйста, держите его на всякий случай наизготове.
— Как изволите, — согласился он и взял оружие в руки. — А теперь — вперед!
Он открыл двери, ведущие в первую комнату с левой стороны и вошел в нее, за ним неуверенно вошла женщина.
— Кто здесь? — повторил он вопрос.
Ответом был адский шум в соседней комнате. Луч фонарика, пущенный по стенам и по полу, осветил пустое пространство. С готовым к выстрелу браунингом Кшепневский прошел во вторую комнату. Но и там он никого не обнаружил. Через двери в глубине дома они выбрались обратно в сени. Входные двери с обеих сторон были, как и прежде, закрыты на завертки. Тогда женщина, дрожащая и бледная, прижалась к мужчине.
— Здесь приведения. Это какой-то проклятый дом. Бежим отсюда!
Раздался протяжный стон осеннего ветра и шум ливня.
— Куда? В эту бурю? Нам нужно переждать здесь до утра.
Она с ним молча согласилась. Они вернулись в «свою» комнату. Кшепневский подбросил в печь сухих ветвей, и огонь, вспыхнув ярким пламенем, снова осветил темное помещение.
— Может быть, вы немного отдохнете.
Он расстелил на полу свою куртку.
— Вы выглядите уставшей от событий этого странного для нас обоих дня.
— Попробую, хотя я сомневаюсь, что мне удастся заснуть в таких условиях.
Она сложила вдвое свою пелерину, накинула ее вместо подушки на охапку хвороста и легла на его куртку, повернувшись лицом к огню.
— Пожалуйста, сядьте здесь, рядом со мной, — попросила она. — Я буду чувствовать себя безопаснее и, может быть, быстрее засну.
Он исполнил ее желание и, подкатив колоду к постели, сел, взяв ее руку в свою ладонь.
— Так хорошо, — сказала она и закрыла глаза отяжелевшими ото сна веками. — Ужасно, какой еще из меня ребенок и трус, не так ли?
— Какая вы милая, прелестная женщина, — ответил он, лаская ее обессилившую руку.
— Что? Комплименты? Не забывайтесь, пожалуйста, — сопротивлялась она остатками ослабленной усталостью и эмоциями воли. Она отстранила руку и, положив голову на локоть, посмотрела в сторону двери.
— Я хотел всего лишь вас успокоить, — оправдывался он. — Могу я закурить?
— Ну, конечно, курите.
Когда он вынул портсигар и чиркал спичкой, то почувствовал, как она нервно схватила его за руку.
— Посмотрите на дверь, на ключ.
Кшепневский посмотрел и заметил, как большой, торчащий из замка с внутренней стороны ключ медленно повернулся в левую сторону.
— Ветер, сквозняк, что ли, какого черта? — пробормотал он и, встав, пробовал воспрепятствовать дальнейшему вращению ключа.
Но ему это не удалось. Какая-то сила, с которой он не мог совладать, повернула ключ на полный оборот и с треском закрыла замок.
— Мы в ловушке, — прошептала Ванда. — Ну почему мы не убежали из этого проклятого места?!
— Успокойтесь, пожалуйста. Ведь ключ торчит в дверях с нашей стороны. Я могу в любой момент открыть дверь.