ем, чтобы встать и начать прогуливаться перед воротами.
Какой же впечатляющий контраст составляло его поведение с поведением обоих туземцев! Они сидели неподвижно, как статуи, окаменевшие в ожидании сигнала от правителя. Ни один беспокойный жест, ни одно быстрое движение не выдавали внутреннего состояния этих людей.
«Они словно послушные, дисциплинированные манекены, — удивлялся Гневош. — Неужели они полностью лишены нервов? А может, это всего лишь проявление восточного стоицизма старой, вымирающей расы? Что за необыкновенное спокойствие и выдержка! А может быть… это только покорность судьбе?»
С западной стороны селения послышалось уханье филина, протяжное и жалобное. Гневош вздрогнул и выпрямился. Это Питерсон дал сигнал к атаке. Не прошло и минуты, как с той же стороны донесся шум боевых криков и лязг оружия. Тут же загорелось розовым светом зарево огней. Атахуальпа приступил к диверсионным действиям.
Чандаура кивнул своим. Они высекли огонь и зажгли костер. Огромное пламя взметнулось в небо и начало лизать красными языками ворота и сторожевые башни. В ответ донесся дикий рев черных и посыпался град стрел. Король вырвал из-за пояса томагавк и с криком «Вперед, во имя Ману!» бросился в ворота. Его крик повторили сотни воинов и одним прыжком оказались рядом с ним под шанцем. Стук топоров перемешался со свистом стрел и лязгом железа. Черные яростно защищались. Подвергшись нападению одновременно с трех сторон, они не растерялись и мужественно отражали атаки. Наиболее яростная битва разыгралась у главных ворот, которые штурмом брал Чандаура. Вскоре враги поняли, что воинами командует сам король, и поэтому оказывали в этом месте самое сильное сопротивление. Было мгновение, когда казалось, что светлые, на которых сверху сыпался град камней и нещадно лился кипяток, отступят перед яростью защитников. Ситуацию спас Чандаура. Нахмурившийся, с развивающимися, словно у бога грозы, Тавхири, волосами, с кровоточащим шрамом на щеке, он бесстрашно поднялся по приставной лестнице и первым поднес факел к частоколу. И хотя черным удавалось погасить огонь в одном месте, то тут же разрушительная стихия, направленная рукой короля, взвивалась в другом и венчала огненными перьями вершину палисада. Воодушевленные героизмом белого, краснокожие воины с удвоенным мужеством приступили к новой атаке.
Тогда сопротивление ослабло. В рядах черных чувствовалось подавленность. Сквозь разрушенные восточные ворота в селение прорывался Нгахуэ, который угрожал защитником с левой стороны.
— Да здравствует король Чандаура! — проревели сотни глоток, и под ударами топоров рухнули обугленные главные ворота.
Они ворвались внутрь лагеря. Но с западного фланга уже несся в дикой панике поток черных воинов. Атахуальпа в час победы также не хотел оставаться позади. И именно он оказался главным героем наиболее знаменательного события той решающей ночи. После долгой, упорной битвы он повалил Тармакоре замертво. Смерть короля завершила бой. Черные, дезорганизованные и окруженные со всех сторон, в знак капитуляции вывесили кусок красного сукна.
— Да здравствует Чандаура, король острова Итонго! — кричали победители.
— Да здравствует! — подхватили этот крик побежденные.
Но взгляды вождей и воинов напрасно искали того, кто был виновником торжества. Раздались голоса беспокойства.
— Где король? Где Чандаура?
Атахуальпа, хотя был ранен и бледен от потери крови, въехал конем в толпу пленных и, ругаясь по-английски, кричал:
— Эй вы, черные шельмы, где король Чандаура? Я прикажу вас вырезать всех до одного, если хотя бы один волос упадет с его головы!
Наконец его, качающегося уже в седле, успокоил Помаре, сказав вполголоса:
— Король пошел освобождать жрицу Руми.
Почти сразу после этого из улицы между вигвамами на белом коне выехал Чандаура. Перед ним на седле, заслонив зеленым платком лицо, сидела Руми. За ними, мрачно глядя исподлобья, шел с наброшенным не шею лассо Маранкагуа.
Их приветствовали восторженные крики и стук копий, ударяющих в щиты.
Так закончился поход, в результате которого оба племени и обе земли были объединены под скипетром Чандауры. Первые несколько дней после победы король посвятил осмотру завоеванных территорий и знакомству с новыми подданными.
С точки зрения климата, фауны, флоры и природных богатств южная часть острова мало чем отличалась от северной. Только кони у черных итонган были намного красивей. Оба белых были ими восхищены и уже во время битвы раздобыли себе по одному породистому скакуну.
Первой заботой Чандауры после окончания ознакомительной поездки по новой территории было назначение наместника, который от его имени управлял бы южной частью острова. Лучше всех на эту должность подходил бы Атахуальпа, но тот решительно отказался. Ему не хотелось расставаться с королем.
Чандаура не настаивал. Ведь и ему не легко бы было расстаться с другом и единственным белым человеком на острове. Наместником стал Нгахуэ. Для быстрого обмена сообщениями между ним и королем Чандаура назначил своим личным курьером Помаре. Отныне он должен был стать постоянным связным между обеими частями страны. Для лучшей коммуникации между Югом и Севером король решил провести через пущу к югу от горного хребта широкую, твердую дорогу для пеших и конных. За работу взялись тотчас, и еще до возвращения Чандауры в северную столицу в столетних лесах раздавались стуки топоров. Волей человека непроходимые леса расступались и через их сердце прокладывалась просторная и прямая дорога.
Итонгане безропотно выполняли распоряжения молодого правителя. Окружал его двойной ореол — вождя-победители и итонгуара. Гул возражений раздался только тогда, когда к отрядам, возвращающимся на Север, Чандаура присоединил две тысячи храбрейших воинов из числа черных итонган. Но решительная позиция короля и его воинов усмирила бунт в зародыше и черные воины, покорные, как овечки, пошагали в сторону гор. В бывшей столице, кроме Нгахуэ, остался гарнизон из тысячи прекрасно вооруженных светлых. Уезжая, Чандаура попрощался с ними, произнеся короткую, сердечную речь, и в утешение обещал вскоре прислать им их женщин и детей. Он также выразил надежду, что во время ближайшего визита встретит здесь уже не одну молодую чету, состоящую из храброго воина Севера и прелестной дочери Юга. А наконец он публично заявил, что граница между обеими странами перестала существовать и что каждому разрешено свободно переходить с одной стороны гор на другую. Под овации гарнизона, оставшегося под командованием Нгахуэ, Чандаура вскочил на коня и подал знак к отправлению. Они отправились на север, а оставшиеся еще долго провожали их взглядами.
Менгиры и вигвам смерти
Соединившись на перевалах с отрядами Исаны и Ксингу, Чандаура изменил направление и выбрал окольный путь, петляющий между скал и утесов долинами и руслами горных потоков. Такое решение было принято под влиянием Хуанако, который посоветовал королю, чтобы тот лично совершил церемонию умилостивления Пеле, — покровительствующего божества, обитающего в вулкане Ротовера. Это нужно было и потому, что, как выяснилось, группа братьев-просителей, высланная еще три месяца назад, из-за предательства Маранкагуа подверглась в горах нападению черных итонган и была взята в плен прежде, чем успела выполнить свою миссию.
Чандаура, повиновавшись желанию старика, свернул с намеченного пути, и теперь отряды карабкались по скальным уступам, окруженные суровыми, величественными горами.
Вулкан Ротовера, ближайшая цель их паломничества, был самой высокой вершиной горного хребта. Его кратер, вечно покрытый снегом и застывшей лавой, находился на высоте четырех с половиной тысяч метров над уровнем моря. Возвышавшийся в самом центре горной цепи, лишенный лесистых предгорий, стланика, мха, нагой и мрачный великан смотрел сверху на своих соседей, едва доходивших ему до пояса. Тропинка к жерлу кратера, трудная и опасная, начиналась на склонах ближайшей к нему скалы, троекратно огибала ее по спирали, шла узким скальным уступом, висящим над пропастью на высоте двух тысяч метров и, перескочив на склон вулкана, направлялась широкими петлями к его зеву.
После полудня поход остановился у подножия горы.
Чандаура с Помаре, Изаной, Ксингу и Атахуальпой начали взбираться на нее по едва заметной из долины тропинке и после трех часов утомительного марша остановились перед черной как ночь пастью вулкана. Повсюду чувствовался едкий запах серы, гари и дыма. Чандаура наклонился над жерлом и пошатнулся, как пьяный. Ядовитое дыхание Ротоверы обжигало и душило. Изана извлек из охотничьей сумки две золотые монеты и передал королю. Чандаура положил их на ладонь и любовался изящным изображением профиля, вычеканенным на реверсе. Это была голова какого-то индейского правителя. Монеты были тяжелыми и, похоже, изготовленными из чистого золота.
— Откуда у вас эти монеты? — спросил он Изану.
— Мы унаследовали их от наших предков, которые нашли их в урнах, укрытых в одной из береговых пещер на восточной стороне острова. Монет осталось уже мало. Наши первосвященники хранят их в святилище Оро и выдают по две штуки только в те минуты, когда богиня Пеле гневается и требует откупа.
— Хэ, — крякнул Чандаура и заслонил ладонью лицо, расплывшееся в непроизвольной улыбке. — Вот как! Уилл, — обратился он к Атахуальпе. — Тебе знакомы эти деньги?
Питерсон взял монеты в руки, взвесил на ладони, осмотрел с обеих сторон и сказал:
— Выглядят, как старые перуанские монеты времен Империи инков. Аналогичные имел в своей коллекции Ральф Халстон, шкипер из Пунта Аренас, старый морской волк, который без разрешения охотился в южных морях и часто вступал в конфликт с властями. Золото настоящее, первоклассное.
— Но как оно попало на остров?
— Наверное, во время переселения племен. Впрочем, может быть, какие-нибудь корсары спрятали его среди береговых скал вместе с другой добычей. Я уверен, что на протяжении веков сюда не однажды заглядывали испанские авантюристы и оставляли после себя след в виде некоторых слов и фраз. Кто знает, не является ли легенда о боге Тане-Махута, который оплодотворил одну из местных женщин и стал родоначальником королевской семьи, искусной маскировкой действительного, хотя и менее чудесного события.