– Я не помню. Это был долгий обед, – громогласно признался Морт и залпом осушил свой бокал.
Фиби спросила о Ноэль, и несколько минут разговор шел о ней. Мерсер обратила внимание, что на кухне тихо и приготовлением пищи никто не занимается. Когда Морт, извинившись, вышел в туалет, Брюс отправился к блендеру, чтобы смешать новую порцию дайкири. Девушки поболтали о лете, отпуске и тому подобном. Фиби с Мортом уезжали завтра на острова Флорида-Кис, где проведут месяц. В июле издательская деятельность стихала, а в августе вообще замирала, а поскольку он был боссом, то они могли покинуть Нью-Йорк на целых шесть недель.
Едва Морт вернулся и устроился в кресле с новым бокалом и сигарой, как раздался звонок в дверь, и Брюс исчез. Он вернулся с большой коробкой еды на вынос и поставил ее на стол.
– Лучшие на острове маисовые лепешки тако с рыбной начинкой. Морской окунь на гриле, выловленный сегодня утром.
– Ты угощаешь нас тако на вынос? – осведомился Морт, явно не веря своим ушам. – Этого просто не может быть! Я угощаю тебя в лучших ресторанах Нью-Йорка – и что получаю в ответ?! – возмутился он, набрасываясь на тако.
– В прошлый раз в Нью-Йорке ты водил меня обедать в какую-то жуткую забегаловку за углом от офиса, и от тех жареных бутербродов с мясом и сыром меня чуть не вырвало. К тому же счет оплатил я.
– Ты всего лишь продавец книг, Брюс, – объяснил Морт, засовывая в рот половину лепешки. – Это писателей ублажают изысканной кухней. Мерсер, когда вы будете в Нью-Йорке, я отведу вас в самый шикарный ресторан.
– Договорились, – отозвалась она, зная, что этого никогда не случится. Учитывая скорость, с которой Морт опорожнял свой бокал, наутро он мало что вспомнит. Брюс тоже не отставал и пил куда решительнее, чем ей доводилось видеть до сих пор. Куда только делись его неспешное потягивание вина, неторопливое наполнение бокалов, рассуждения о винтаже и производителях и полный самоконтроль. Теперь, скинув туфли и с растрепанными волосами, он расслаблялся по полной после долгой трудовой недели, а компанию ему составлял подельник по ремеслу.
Потягивая ледяной напиток, Мерсер пыталась сообразить, сколько она уже выпила. Брюс постоянно подливал ей, так что подсчитать не получалось. В голове у нее уже давно гудело, и она чувствовала, что пора сбавить обороты. Мерсер съела тако и огляделась, нет ли бутылки с водой или хотя бы вина, но на крыльце красовался лишь очередной кувшин с дайкири.
Разлив по бокалам новую порцию коктейля, Брюс начал рассказывать историю о дайкири – своем любимом летнем напитке. В 1948 году американский писатель по имени А. Е. Хотчнер отправился на Кубу, чтобы встретиться с Эрнестом Хемингуэем, который жил там в конце 1940-х и начале 1950-х годов. Они быстро подружились, а спустя несколько лет после смерти Хемингуэя, а именно в 1966 году, Хотчнер опубликовал ставшую знаменитой книгу «Папа Хемингуэй».
Морт, естественно, не мог оставить это без комментариев.
– Я знаком с Хотчнером, думаю, он все еще жив. Наверное, ему уже лет сто.
– Что ты знаком со всеми, ни для кого не секрет, Морт, – отозвался Брюс.
Как бы то ни было, история гласила, что встречаться с Хотчнером, собиравшимся взять у него интервью, Хемингуэй не желал. Хотчнер проявил настойчивость, и они наконец встретились в баре недалеко от дома Эрнеста. По телефону Хемингуэй сказал, что тот бар славится своим дайкири. Он, естественно, не явился вовремя, и в ожидании Хотчнер заказал дайкири. Напиток оказался вкусным и крепким, а поскольку Хотчнер вообще пил мало, он потягивал его целый час. Чувствуя, что в баре жарко и душно, он заказал вторую порцию. Выпив ее половину, Хотчнер вдруг заметил, что у него двоится в глазах. Когда Хемингуэй наконец прибыл, его приветствовали как настоящую звезду. Не вызывало сомнений, что он был там завсегдатаем.
Обменявшись рукопожатием, они нашли столик, и Эрнест заказал дайкири. Хотчнер пригубил принесенный коктейль, а Эрнест выпил свой залпом. Затем разделался со вторым. А во время третьего заметил, что его новый собутыльник не пьет. И тогда он бросил Хотчнеру вызов и заявил, что если тот хочет общаться с великим Эрнестом Хемингуэем, то должен научиться пить как мужчина. Хотчнер вызов принял, стал пить наравне, и вскоре у него перед глазами все поплыло и закружилось. Видя его отчаянные, но безуспешные попытки сидеть прямо, Эрнест потерял интерес к общению и со свежим дайкири отправился играть в домино с местными жителями. В какой-то момент – Хотчнер потерял всякое представление о времени – Эрнест поднялся и сказал, что пришло время обеда. Хотчнер должен был идти вместе с ним и на пути к выходу поинтересовался у бармена:
– А сколько дайкири мы выпили?
Бармен подумал секунду и ответил по-английски:
– Четыре вы и семь Папа.
– Вы выпили семь дайкири? – переспросил Хотчнер у Эрнеста, не поверив бармену.
Тот рассмеялся, и местные тоже:
– Семь – это сущая ерунда, приятель. Местный рекорд – это шестнадцать, и установил его, конечно, я. А потом отправился пешком домой.
Мерсер чувствовала себя так, будто допивала шестнадцатый.
– Я помню, что читал «Папу», когда работал в экспедиции издательства «Рэндом Хаус», – вставил Морт. Наевшись тако, он раскурил сигару. – А у тебя есть первое издание «Папы», Брюс?
– У меня есть два экземпляра, один в отличном состоянии, другой – в среднем. Сейчас их трудно достать.
– А есть интересные приобретения за последнее время? – осведомилась Фиби.
За исключением рукописей Фицджеральда, украденных из Принстона, подумала Мерсер, но ни за что бы не сказала это вслух, как бы ни напилась. Ее веки наливались тяжестью.
– Ничего особенного, – ответил Брюс. – Недавно приобрел экземпляр «Осужденного» Джеймса Ли Берка.
Чтобы последнее слово осталось за ним, Морт – а в издательском бизнесе Нью-Йорка никто не мог с ним сравниться по количеству историй с выпивкой, которые он наблюдал лично или знал из надежных источников, – поведал о пьяной выходке, устроенной Норманом Мейлером в его квартире в два часа ночи, когда тот не мог найти больше рома и принялся швыряться пустыми бутылками в Джорджа Плимптона. Поверить в эту историю было трудно, но из уст такого опытного рассказчика, как Морт, она звучала очень правдоподобно.
Мерсер поймала себя на том, что начала клевать носом. Последним звуком, который она запомнила, было жужжание блендера, сбивавшего новую порцию коктейля.
Мерсер проснулась в незнакомой кровати в круглой комнате и несколько секунд боялась пошевелиться, потому что любое движение отзывалось болью в голове. Чувствуя жжение в глазах, она их закрыла. Во рту и горле пересохло. Урчание в животе предупреждало, что ситуация может усугубиться еще больше. Ладно, это похмелье. Такое случалось и раньше, но никто от него не умирал, хотя прожить предстоящий день будет непросто, но, эй, какого черта? Никто не заставлял пить так много. За все надо платить, подруга. Да, права старая поговорка: «Что посеешь, то и пожнешь».
Мерсер лежала как будто на облаке – на высокой мягкой перине с тонким бельем. Тут явно чувствовалась рука Ноэль. Когда на Мерсер неожиданно свалились деньги, она не удержалась и купила красивое нижнее белье, и от того, что сейчас была в нем, ей даже в этот ужасный момент стало легче. Она надеялась, что Брюс оценил. Мерсер снова открыла глаза, несколько раз моргнула и, сумев сфокусировать взгляд, увидела, что ее шорты и блузка аккуратно сложены на соседнем стуле – тем самым он хотел показать, что раздевание было цивилизованным, а не стремительным срыванием одежды перед сексом. Ее глаза опять закрылись, и она натянула на себя одеяло.
В памяти остались только затухающие звуки блендера, а после них – ничего. Так сколько же Мерсер проспала в кресле на крыльце, пока остальные продолжали общаться, пить и с улыбкой переглядываться, глядя на нее? Ушла ли сама, пусть пошатываясь и даже опираясь на кого-то, или Брюсу пришлось тащить ее на себе до третьего этажа башни? Неужели она действительно отключилась, будто студентка на пьяной вечеринке, или просто заснула, и ее уложили спать?
В животе снова заурчало. А вдруг Мерсер испортила им весь вечер, и ее вырвало прямо на веранде, о чем ни Брюс, ни другие, конечно, никогда не расскажут? От этой жуткой мысли ее затошнило еще больше. Она снова посмотрела на свои шорты и блузку. Похоже, на них не было никаких пятен и следов конфуза.
Потом ей пришла в голову мысль, от которой сразу стало легче. Морт был на сорок лет старше, и всю карьеру его сопровождали скандалы. Он перетаскал на себе больше пьяниц и мучился от похмелья чаще, чем все его авторы, вместе взятые, так что этим его точно не удивить. А позабавить может. Фиби в расчет можно не принимать. Мерсер ее больше никогда не увидит. Кроме того, живя с Мортом, она наверняка не раз сталкивалась с подобным. Про Брюса и говорить нечего – он такого точно повидал немало.
В дверь тихо постучали, и в комнату скользнул Брюс. На нем был белый махровый халат, а в руках – бутылка воды и два маленьких стакана.
– Ну что ж, доброе утро, – негромко произнес он и присел на край кровати.
– Доброе утро, – ответила Мерсер и добавила: – Очень хочется пить.
– Мне тоже, – признался он и наполнил стаканы.
Они их тут же осушили, и Брюс налил по новой. И спросил:
– Как самочувствие?
– Не очень. А у тебя?
– Не выспался – засиделись допоздна.
– Как я здесь оказалась?
– Ты заснула на веранде, и я помог тебе лечь. Фиби тоже скоро ушла, мы с Мортом раскурили еще по сигаре и продолжили пить.
– Побили рекорд Хемингуэя?
– Нет, но, похоже, подобрались к нему вплотную.
– Скажи, Брюс, я что – выставила себя полной дурой?
– Отнюдь. Ты просто задремала. А сесть за руль, понятно, не могла, поэтому я и уложил тебя в постель.
– Спасибо. Я мало что помню.
– Там и помнить особо нечего. Все основательно нализались.
Мерсер допила воду, и Брюс снова наполнил ее стакан. Кивнув на шорты и блузку, она поинтересовалась: