2. Вторая концепция, которую отстаивал Бэкон и которая ограничивала первую, – концепция разделения научного труда. Идея «exaequatio ingeniorum (уравнивания умов)» с помощью универсальной машины познания вовсе не означала отрицания разделения труда в процессе научного поиска. Манифест «великого восстановления наук» ради блага человечества, когда обещали каждую кухарку выучить с помощью бэконианской эффективной методологии выпекать научные открытия как пирожки, к человечеству же и был обращен, тогда как приватные планы сэра Фрэнсиса оказались куда изысканней и тоньше задуманными. Они предполагали, в частности, ограничение экспертных суждений ремесленников и механиков только областью их ремесла (искусства), тогда как трансформировать их знания в, как выражался Бэкон, experientia literata, с последующей публикацией результатов, должны были совсем другие люди. Или, как изящно выразился английский философ, «наша мысль заключается прежде всего в том, чтобы ручейки (rivuli) всех технических экспериментов вливались со всех сторон в море (pelagus) философии»[604]. Однако обитатели этого философского pelagi не чета тем, кто кишит в rivulis. Тем самым уровни собирания фактологических частностей и их когнитивной обработки («истолкования», т. е. «opus interpretis»[605]) оказывались разделенными и весьма жестко. Как заметила Р. М. Саржент, для созданий новой философии и науки «способности ремесленников следовало усилить привлечением работников, склонных к умозрению и рациональному мышлению, которые смогли бы из информации, содержавшейся в натуральных историях, извлечь аксиомы и построить теории»[606]. В итоге бэконианская трактовка науки как коллективного предприятия хотя и была, разумеется, более демократичной по сравнению со схоластической, однако желание основать весь проект на сугубо формальных рациональных основаниях привело английского мыслителя к идее создания иерархической организации, в рамках которой усилия и труды простых собирателей фактов координировались и направлялись более образованными и интеллектуально развитыми наставниками.
Здесь уместно также отметить, что принцип коллективности в научных исследованиях Бэкон понимал трояко: как кооперацию исследователей, работающих над одними и теми же или близкими проблемами (независимо от того, живут они в одной и той же стране или городе или в разных), как кооперацию между теми, кто занимается «свободными» искусствами, и теми, кто посвятил себя искусствам практическим, и как, так сказать, символическую кооперацию между исследователями, жившими в разные эпохи, ибо «совершенствования науки нужно ждать не от способностей или проворства какого-нибудь одного человека, а от последовательной деятельности многих поколений, сменяющих друг друга»[607].
Научное исследование природы, по мысли Бэкона, должно начинаться с собирания фактов, т. е. с составления естественной истории. Естественную историю Бэкон делит, в зависимости от ее объекта, на три вида: историю обычных явлений, историю исключительных явлений природы и «историю искусств», когда природа «уступает труду и искусству человека, подчиняется его воле и как бы рождается вновь»[608]. Рассмотрев современное состояние исследований в этой области, Бэкон приходит к неутешительному выводу: «вся естественная история, которой мы располагаем в настоящее время, как по состоянию исследовательской работы, так и по тому материалу, который в ней имеется, ни в коей мере не соответствует той цели, которую мы перед ней поставили, – служить основой для развития философии»[609]. Составление новой естественной истории, которую Бэкон называет индуктивной[610], требует «большого и тщательного труда»[611], причем труда коллективного, включающего усилия множества людей. Это обстоятельство, по убеждению Бэкона, является веским доводом в пользу создания новой околонаучной бюрократии, которую он намеревался возглавить[612].
Наконец, необходимо подчеркнуть, что Бэкон, как было справедливо отмечено Д. Л. Сапрыкиным, не просто защищал идеал корпоративных научных исследований «от всякого рода индивидуализма, сектантства и оккультного эзотеризма», но, что важнее, он требовал «правильной кооперации, методической организации совместных усилий, направленных на истину, а не на „призраки“, порожденные поврежденным, падшим сознанием»[613].
Однако Бэкон отнюдь не считал, что механическое объединение исследовательских усилий множества людей, даже богато одаренных, окажется эффективным методом формирования новой науки. «Материал для мысли – писал он в «Parasceve», – столь обширен, что его приходится собирать отовсюду, подобно тому как купцы со всего мира привозят свои товары. К этому присоединяется еще одно соображение: едва ли достойно нашего начинания нам одним тратить время в деле, открывающем простор для деятельности чуть ли не всего человечества… Между тем именно здесь следует еще раз повторить то, что мы говорили неоднократно: если бы даже соединились воедино все умы всех эпох, прошлых и будущих, если бы весь род человеческий посвятил себя философии, если бы весь мир состоял из одних университетов, колледжей и школ ученых, все равно без той естественной и экспериментальной истории, которую мы предлагаем создать, в философии и науке не могло и не может быть никакого прогресса, достойного рода человеческого»[614].
Только овладев новой методологией, т. е. создав «индуктивную естественную историю» и соединив ее с «вспомогательными и светоносными опытами», исследователи природы смогут заложить «прочные основы истинной и действенной философии»[615], тогда как в противном случае будет иметь место дурная кооперация, «бесполезное единодушие», когда люди станут «сумасбродствовать по известному правилу»[616].
Крутой маршрут институализации науки (первые шаги)
Легитимация нового дискурса
Теперь обратимся ко второму тематическому блоку – к эволюции представлений Бэкона о путях легитимации и институализации новой науки.
Как вообще происходит легитимация нового дискурса? Согласно Ю. Хабермасу[617], сначала в обществе появляется чувство необходимости перемен, которое артикулируется отдельными деятелями субъективно, в зависимости от их желаний и целей, но в рациональных терминах. Если такой деятель (или деятели) – «symbolic producer» (П. Бурдье) – получает поддержку своих взглядов и программ со стороны хотя бы части элиты, которая готова признать, что предлагаемая программа реформ является объективно обусловленным ответом на требования времени, то возможен процесс легитимации нововведений.
П. Бурдье, по мнению которого символические практики могут со временем изменить даже весьма консервативный политический дискурс, полагал, что процесс легитимации новой философии на заре Нового времени сводился к постепенному публичному принятию некоторых практик и идей, считавшихся безопасными, т. е. не способными привести в случае их распространения к дестабилизации социального порядка[618]. Развитая Бурдье концепция легитимации нового, в том числе и нововременной науки, исходила из идеи, согласно которой сторонники новых практик и теорий смогли завоевать доверие сообществ, которым они служили, установить прочные и постоянные связи с представителями этих сообществ, используя понятные им термины и сублимируя свой собственный эгоизм нарождающегося класса в обещание реализовать проект, не связанный с чьими-то узкими интересами.
Именно так и предлагал действовать Бэкон. Он прекрасно осознавал все трудности, связанные с восприятием самой идеи Instauratio Magna Scientiarum, не говоря уже о реализации этого проекта. Разумеется, поиск единомышленников стал для него одной из главнейших задач.
В трактате «Redargutio philosophiarum», опубликованном посмертно, Бэкон сообщает, что его друг, будучи в Париже, посетил собрание французских интеллектуалов, которые высказывались за деаристотелинизацию и деклерикализацию науки и образования. При этом Бэкон обращает внимание на социальный статус присутствовавших: «Он [друг Бэкона] говорил, что оказался [в обществе людей], среди которых были лица, пользовавшиеся большим уважением, некоторые из них были сенаторами, другие высокопоставленными священнослужителями, причем практически из всех крупных орденов. Присутствовали также, как он утверждал, и чужеземцы из разных стран»[619]. Все эти персоны, с одной стороны, верно служили своим государям, а с другой, вели жизнь «внутреннего иммигранта» («live of inner exile and nonviolent dissent»[620]), готового, как надеялся английский философ, воспринять задуманные им институциональные реформы.
Вопрос о социальном статусе возможных сторонников «великого обновления наук» не раз рассматривался в литературе: М. Куртис указывал на «alienated intellectuals»[621], Х. Кирни[622] на ремесленников-самоучек (Бэкон не раз упоминал о них с уважением в «Parasceve