vain and untrue», имея в виду, что «vain theory» – это теория пустая, чисто вербальная.
Другой важный аспект бэконианской методологии связан с упоминавшейся выше процедурой элиминации (исключения). Бэкон признает, что в этой процедуре «заложены основы истинной индукции, которая, однако, не завершена до тех пор, пока не утверждается в положительном»[673].
Но наряду с этим он вынужден признать и другое: «Само же исключение никоим образом не совершенно и не может быть таким с самого начала. Ибо исключение (как это вполне явствует) есть отбрасывание простых природ. А если мы до сих пор не имеем хороших и истинных понятий о простых природах, то каким же образом могло быть правильным исключение?»[674] Бэкон не нашел (да и не мог найти) выход из этого circulus vitiosus. Пока он отрицал гипотетический характер, присущий элиминативной индукции, и игнорировал требования достоверности на каждом шаге «восхождения к аксиомам», ситуация порочного круга с неизбежностью возобновлялась в каждом его рассуждении, и ему ничего не оставалось, как только вспоминать Платона: «Ведь Платон правильно говорит: „Тот, кто о чем-то спрашивает, уже представляет себе в самом общем виде то, о чем он спрашивает, а иначе как бы он смог узнать правильность ответа, когда он будет найден“. Поэтому, чем более обширной и точной будет наша антиципация, тем более прямым и кратким путем пойдет исследование»[675].
Бэкон, по-видимому, вполне спокойно относился к наличию circulus vitiosus в его методологии. Он даже не упоминал о попытках улучшить метод, его позиция иная: «люди должны твердо знать, что подлинное и надежное искусство открытия растет и развивается вместе с самими открытиями, так что если кто-то, приступая впервые к исследованиям в области какой-нибудь науки, имеет некоторые полезные руководящие принципы исследования, то после того, как он будет делать все большие успехи в этой науке, он может и должен создавать новые принципы, которые помогут ему успешно продвигаться к дальнейшим открытиям. Это очень похоже на движение по равнине; когда мы уже проделали какую-то часть пути, то мы не только ближе подошли к цели нашего путешествия, но и яснее видим тот участок пути, который нам еще осталось преодолеть. Точно так же и в науке; каждый шаг пути, оставляя позади пройденное, в то же время дает нам возможность ближе увидеть то, что нам еще остается сделать»[676].
Таким образом, бэконианский информационистский поворот, требовавший, чтобы наука стала системой глубинного знания вещей и явлений, опирался на онтологию, в основе которой лежало представление об иерархии глубоких стратифицированных причин.
По структуре моего изложения я сейчас должен был бы обратиться к обсуждению третьей бэконианской стратегии институализации новой науки, стратегии изложенной им в «New Atlantis». Однако не будем торопиться. «Новая Атлантида» создавалась уже на теневой стороне жизни Бэкона, когда вынужденный оставить королевскую службу, он познал радости сурового комфорта одиночества. Наверное, не будет большим преувеличением сказать, что «Новую Атлантиду» писал другой Бэкон, умудренный печальным опытом своей жизни. Поэтому в следующих разделах я сначала обращусь к самому драматичному эпизоду в биографии моего героя – его импичменту и предшествующим событиям, а затем уже – к «Новой Атлантиде».
Виноград в терновнике (процесс над Фрэнсисом Бэконом)
А тот, кто верит в человечий род,
Пыль боронит и пашет воду тот.
Мне нравится решенье короля.
Всей шайке он назначил содержанье.
Вот уж правда: мы есть то, что мы можем. Этот человек [лорд Бэкон] пренебрег своим падением как понюшкой табаку.
Новая любовь короля
При Якове I сэр Фрэнсис не только стал много успешнее, нежели ранее, продвигаться по служебной лестнице, но и обзавелся новым патроном.
В марте 1610 года английский король Яков I, выступая перед парламентом, обратил внимание присутствующих на то, что в первые годы своего правления он произвел «сотни рыцарей и баронов». «Но теперь… – продолжал король, – я могу надеяться, все вы видите, что я не делаю этого… и впредь не буду совершать подобного»[680]. И действительно, Его Величество сдерживал рост титулованной знати (возможно, не без влияния своего фаворита – Роберта Карра, первого графа Сомерсета [R. Carr, 1st Earl of Somerset; 1587–1645]), но только до 1616 года. Затем его позиция стала меняться.
Контуры новой политики намечаются еще до формального падения графа Сомерсета. В начале августа 1614 года по время летнего путешествия Яков заехал поохотиться в Апеторп (Apethorpe), усадьбу сэра Энтони Майлдмея в Нортхемптоншире. Там его внимание привлек до того никому не известный молодой человек, который вскоре стал новым фаворитом короля. Его звали Джордж Вильерс (George Villiers; 1592–1628). Нельзя сказать, что он – «счастья баловень безродный», но происходил Джордж из небогатой дворянской семьи из Лестершира. Вильерс родился в Бруксби (Brooksby, Leicestershire) в семье сквайра сэра Джорджа Вильерса (1550–1604)[681]. Его мать, Мэри Бомонт (Mary Beaumont; 1570–1632), рано овдовела[682], однако сумела неплохо подготовить сына к придворной жизни: он хорошо танцевал, фехтовал и немного говорил по-французски. Красивый, с густой копной каштановых волос и темно-голубыми глазами, стройный, элегантный и жизнерадостный юноша понравился Якову. Как заметил М. Дюшен, «качества, привлекавшие в нем короля, не относились к сфере интеллекта»[683]. Вскоре королевский секретарь Томас Лейк с согласия Его Величества купил для молодого человека должность виночерпия, которая дала возможность Джорджу постоянно находиться при особе государя. Уже в апреле 1615 года Джордж стал рыцарем, а вскоре после этого – джентльменом Королевской спальни (Gentleman of the Bedchamber)[684]. В августе того же года Яков и Вильерс проводят несколько дней в Фарнэм Касл (Farnham Castle)[685]. То был их медовый месяц. Так началась головокружительная карьера Джорджа Вильерса, прерванная 23 августа 1628 года в Портсмуте ударом ножа Джона Фельтона, отставного лейтенанта.
Здесь следует отметить еще одно обстоятельство, о котором стыдливо умалчивают многие историки. Яков был гомосексуалистом, точнее, бисексуалом. Когда королевская карета проезжала по улицам Лондона, то иногда вслед ей раздавалось приветствие: «Long live Queen James!» В стране была популярна поговорка: «Rex fuit Elizabeth; nunc est regina Jacobus (Елизавета была королем, а ныне Яков – королева)». В интимных письмах своему фавориту король называл его «Sweet child and wife» и подписывался «Thy dear dad and husband». Сэр Джон Огландер (J. Oglander) свидетельствовал в Тайном совете: «Король – на удивление страстная натура, его любовь к своим фаворитам превосходит любовь мужчины к женщине. По отношению к женщинам он в высшей степени целомудрен, он не раз клялся, что никогда не целовал ни одну женщину, кроме королевы. Я никогда не видел, чтобы какой-либо любящий муж столько делал для… своей прекрасной супруги, сколько король Яков делает для своих фаворитов, особенно Бекингема»[686].
Поскольку в придворных кругах к сварливому и недружелюбному Сомерсету испытывали сильную неприязнь, то смену фаворита многие встретили с энтузиазмом[687]. Противники Сомерсета, особенно Джордж Эббот (G. Abbot; 1562–1633), ставший в 1611 году архиепископом Кентерберийским, способствовали продвижению Вильерса. В частности, именно Эббот убедил супругу Якова королеву Анну Датскую рекомендовать молодого человека на должность джентльмена королевской спальни. Возвышению Вильерса способствовало также ослабление позиций при дворе клана Ховардов[688], чему немало содействовал сам Вильерс. Однако дальнейшее усиление влияния нового фаворита и его многочисленного семейства у многих вызывало опасения. «Нелепой выглядит армия Сципиона Африканского – младшего (прозвище Вильерса. – И. Д.), в которой офицеров больше, чем простых солдат: у каждого рядового есть свой наставник, в свою очередь у последнего есть свой; среди наставников существует свой порядок с великим множеством ответвлений, число которых трудно представить любому нормальному человеку», – писал сэр Джон Холлиз[689].
Когда Бэкон впервые обратил внимание на Вильерса, в точности неизвестно. Вероятнее всего, это произошло 3 августа 1614 года, когда молодой человек был представлен королю, или вскоре после этого. Взлет нового фаворита был стремительным, при этом «сам путь, следуя которому Яков возвышал Бекингема, не только нарушал данные королем обещания, но и низвергал вековые традиции»