Августом 1616 года датируется выданный Вильерсу патент, согласно которому он стал одновременно бароном Уоддоном из Уоддона (Whaddon) и виконтом. Несколько ранее, в апреле того же года, ему была пожалована голубая лента кавалера ордена Подвязки – впервые в ряды этого ордена посвящался человек столь невысокого происхождения. А кроме того, новоиспеченный рыцарь ордена Подвязки получил в подарок от короля земли в Бекингемшире, ранее принадлежавшие лорду Грею[691] и дававшие доход в 1500 фунтов стерлингов в год. Но этого мало – осенью того же года виконту Вильерсу для «укрепления» полученных титулов было подарено одиннадцать маноров в различных графствах общей стоимостью на 30 000 фунтов стерлингов. После этой креации виконт Вильерс 5 января 1617 года был промоцирован на титул графа Бекингема и месяцем позже введен в состав Тайного совета. 4 января 1618 года Канцелярия зарегистрировала патент, по которому граф Бекингем стал маркизом, хотя в Тайном совете многие возражали против подобной промоции[692]. Общий «фиксированный» (намного меньше реального) доход от всех титулов и должностей Бекингема к 1619 году составил 9693 фунта.
При этом графу Вустеру (Edward Somerset, 4th Earl of Worcester; 1568–1628) корона в 1615 году выплатила 1500 фунтов за то, что он добровольно освободил для Бекингема шталмейстерскую должность, а также выделила в 1619 году престарелому графу Ноттингему (Charles Howard, 1st Earl of Nottingham) специальную годовую пенсию в размере 1000 фунтов за оставленный им пост главы Адмиралтейства[693]. До этого выплата подобных компенсаций за оставленный в пользу фаворита государственный пост не практиковалась. «Тщеславие, зависть и стяжательство сопровождают его повсюду», – писал французский посол о Бекингеме[694].
В 1618 году Яков публично объявил о своем намерении возвысить семью Вильерс над всеми остальными. «Я живу ради этой цели», – сказал король и это подразумевало нескончаемый поток даров и милостей, поплывших в руки переполненного клана Вильерсов, возведенных в ранг, которому они и не думали соответствовать[695].
Вряд ли Бэкон обманывался на счет Бекингема (и уж тем более на счет характера и причин влияния последнего на короля). И едва ли сэр Фрэнсис не сознавал опасности, угрожающей короне, вмешательством одной семьи в государственные дела. Ключ к пониманию позиции лорда-канцлера лежит в его письме датскому королю Христиану IV от 19 ноября 1620 года, в котором Бэкон выразил свое удовлетворение результатами финансовых и административных реформ, проведенных в Англии за последние два года[696], реформ, которые он связывал в первую очередь с деятельностью Бекингема.
Поначалу Бэкон (и не он один) смотрел на Бекингема как на человека, способного оказать благотворное влияние на государственные дела. Кроме того, Бэкон надеялся, что сможет руководить неопытным в деле управления государством Вильерсом, давая тому советы в качестве «an Hermit, rather than a Courtier»[697]. В пространном письме фавориту (1616) Бэкон специально остановился на долге и ответственности человека, «занимающего столь высокое и столь опасное положение» и в то же время имеющего «много власти, чтобы вершить добрые дела»[698]. В этом письме сэр Фрэнсис коснулся широкого круга вопросов – от религиозных, правовых и внешнеполитических до военных и торговых[699]. «Вы сейчас в роли стража, – напоминает он Вильерсу, – и если вы заснете или станете пренебрегать своими обязанностями, то участь ваша будет предрешена и ваше падение окажется более быстрым, чем возвышение»[700].
Бэкон продолжал верить в Бекингема, несмотря на все их разногласия[701]. Однако к концу 1620 года реформаторский пыл последнего заметно поубавился. Прочно утвердившись во власти, Бекингем был слишком занят покупками высоких должностей, чтобы уделять внимание государственным делам, а также советам и проектам Бэкона. Более того, наставления последнего стали если не раздражать, то докучать маркизу, тем более что Бэкон упорно стоял в стороне от корыстолюбивых экономических игр своего патрона.
Заметную роль при дворе играла также мать фаворита – леди Бомонт. Французский посол Тильез писал о ней, как о женщине, «имевшей обыкновение вмешиваться во все дела, причем так, что всегда был виден ее дьявольский нрав и дурные манеры»[702]. Леди Бомонт оказалась подобно пауку в центре большой сети придворных интриг. Ее влияние на государственные дела было весьма заметным, хотя и несоизмеримым с влиянием ее сына[703]. Она была первой родственницей фаворита, получившей титул от Стюартов: летом 1618 года она стала графиней Бекингем[704].
Сыграла ли Мэри Бомонт свою роль в падении Бэкона, сказать трудно[705], но она наверняка приложила руку к тому, чтобы сместить предыдущего лорда-канцлера Томаса Эджертона, который занимал эту должность с 1596 по 1617 год. Мать фаворита надеялась, что Эджертона сменит ее креатура – сэр Эдуард Кок. Но не случилось, и лордом-канцлером стал Бэкон, который не пользовался особой благосклонностью матери фаворита[706].
Теперь обратимся к некоторым громким судебным делам времен первого Стюарта, в которых так или иначе довелось участвовать Бэкону. Рассмотрение этих дел позволит понять отношения сэра Фрэнсиса с отдельными влиятельными особами, а также его политические и юридические позиции, что, в свою очередь, необходимо для осознания причин импичмента лорда-канцлера весной 1621 года.
Дело Пичема
Еще в начале 1615 года Ф. Бэкон в качестве генерального атторнея расследовал одно из многочисленных дел, касавшихся клеветнических измышлений в адрес короля и правительства, так называемое дело Пичема[707]. В 1603 году пуританский священник из Сомерсетшира Эдмонд Пичем (E. Peachem; ок. 1554–1616) был обвинен в том, что «во время проповедей подстрекал народ к мятежу и произносил бранные слова в адрес короля и особенно в адрес его советников, епископов и судей»[708]. Д-р Джеймс Монтагю (J. Montague; ок. 1568–1618), который в 1608 году стал епископом Бата и Уэста (графство Сомерсет), вынес ему порицание в церковном суде. В ответ Пичем написал памфлет (не изданный, но ходивший в списках), направленный против этого суда и д-ра Монтагю. Пичем был арестован (по жалобе епископа) и 9 декабря 1614 года заключен в Тауэр. Его сочли виновным, и он был лишен своей должности.
Однако при обыске в его доме (искали письма против Монтагю) был найден текст проповеди Пичема (причем – беловой вариант, полностью подготовленный к чтению перед прихожанами), в котором королевские чиновники обвинялись в дурном исполнении своих обязанностей, король – в мотовстве, церковные суды – в тираническом злоупотреблении своей властью, и далее утверждалось, что только внезапная смерть короля, казнь его приближенных и восстание положат конец всем этим безобразиям. Возмущенный король потребовал тщательного расследования. Пичему было предъявлено обвинение в государственной измене. Но тут обвиняемый замолчал. Нормы common law допускали, если дело шло об угрозе жизни короля или членов правительства, применение пыток к заключенному, сознательно отказывавшемуся давать показания[709]. Бэкон не принимал участия в подготовке предписания о применении пытки к Пичему, но его подпись стоит под списком вопросов (датированным 10 января 1615 года), на которые следствие должно было получить ответы. Бэкон подтвердил, что в исключительных случаях, в делах о государственной измене, пытка может использоваться, но только с целью получения информации, причем полученные под пыткой сведения не могут служить уликой. «Вытянуть» же правдивую информацию от подследственного было необходимо, поскольку из найденных бумаг следовало, что Пичем получал сведения от кого-то из высокопоставленных лиц. Кроме того, вряд ли следователям не было известно, что Ж. Кальвин допускал восстание подданных против правителя, уклонившегося от истинной веры.
18 января 1615 года король приказал заковать Пичема в кандалы. На следующий день обвиняемого допрашивали перед пыткой, во время пытки, между пытками и после каждой пытки. Но безрезультатно. Он продолжал упорствовать.
«Я крайне опечален, – писал Бэкон королю 21 января 1615 года, – что Вашему Величеству приходится терпеть столько беспокойств из-за этого дела Пичема, чья бешеная злобность, по-видимому, превратилась в злобность бессловесную (whose raging devil seeth to be turned into a dumb devil)»[710]. Тайному совету, чтобы удовлетворить желание короля, нужно было обвинить Пичема в государственной измене, но не все члены Совета считали, что такая квалификация отвечает составу преступления. Если б судьи не согласились с королем, это нанесло бы ущерб авторитету короны, чего нельзя было допустить. Как выразился Джеймс Спеддинг, «лучше было вообще оставить это преступление без внимания, чем начинать процесс, рискуя проиграть»