.
По словам Р.-М. Саржент, «вместо „аналитического“ подхода, используемого в римском праве, сторонники английского общего права защищали „исторический“ подход, в рамках которого индивидуальное суждение должно ограничиваться опытом, запечатленным в юридических решениях, собранных за сотни лет. Опасность использования чистого разума состояла в том, что такой разум был склонен к произволу и неопределенности, ибо был чрезмерно спекулятивен и не опирался на реальные проблемы, связанные с принятием юридических решений. Чтобы быть компетентным в правовых вопросах, надо обладать „юридическим разумом“, т. е. инстинктивной способностью рассуждать юридически, чему нельзя научиться, ибо такая способность вырабатывается годами юридической практики»[726]. Об этом же писали английские юристы и философы XVII столетия.
Кок называл юридический разум «искусственным (artificial reason)», противопоставляя его ненадежному «естественному разуму (natural reason)»[727], а Гоббс (бывший, кстати, сторонником рационального римского права) употреблял термин «неприродное совершенство разума (an artificial perfection of reason)»[728].
Если в соответствии с нормами римского права для вынесения приговора в закрытом судебном заседании требовалось наличие probatio plena, т. е. полной совокупности доказательств[729], то английское common law предусматривало разделение функции членов суда в открытом судебном заседании: дело профессионального судьи – matters of law, дело присяжных – matters of fact[730]. Присяжные сами, каждый по своему усмотрению, опираясь на собственнный опыт («according to the evidence and your conscience», как тогда говорили), определяли весомость предъявленных доказательств, при этом наличия probatio plena не требовалось. Приговор выносился на основании probable merits представленных фактов, свидетельских показаний и доводов[731].
Кок, последовательный сторонник и защитник common law, полагал, что суды общего права должны быть выше всех прочих и судьи таких судов могут объявлять недействительными даже акты парламента, если последние противоречат общему праву. Но было бы неправильно считать, что Кок выступал против вмешательства короля в процесс принятия судебных решений. Король считался источником права, или, как выразился лорд Эллисмер, «Rex est lex loquent», т. е. король – это говорящий закон. И Кок этого не оспаривал. Задачу судей он видел в том, чтобы они, в частности, определяли соответствие юридических действий и решений короля практике общего права. Любое реализованное королевское решение становилось прецедентом и именно поэтому Кок хотел удержать монарха от принятия решения, которое могло бы стать опасным прецедентом.
Бэкон также был сторонником common law, но он смотрел несколько иначе на всю систему английского права, как будет видно из дальнейшего. «Судьям, – по мнению Бэкона, – надлежит помнить, что их дело „jus dicere“, а не „jus dare“ – толковать законы, а не создавать и не предлагать их. Иначе будет похоже на ту власть, какую присваивает себе римская церковь, которая под предлогом изложения (exposition) Писания не останавливается перед добавлениями и изменениями, находит там то, чего нет, и, демонстрируя старое, вводит новое. Судьям подобает более учености, чем остроумия, более почтительности, чем искусности в доказательствах, более осмотрительности, чем самоуверенности»[732]. Кок же, по мнению Бэкона, пытался в деле Пичема ограничить прерогативы короля, видя в указаниях Его Величества то, чего в них не было.
Rege inconsulto [733]
Вскоре Кок ввязался в еще один юридический спор с Бэконом. Главный судья аннулировал патент на право составления судебных предписаний (приказов) в суде общих тяжб, выданный Джону Мюррею (J. Murray), камердинеру королевской спальни. Этот Мюррей в 1611 году, или ранее, получил для защитника Джона Мишела (J. Michell) патент на новую должность, занимая которую тот имел единоличное право выдавать в суде общих тяжб предписания по supersedeas quia improvide emanavit[734], что прежде входило в обязанности протонотария. Тогда некий Бронлоу (Brownlow), занимавший пост протонотария еще со времен королевы Елизаветы, подал иск с требованием восстановить его древнее право получать вознаграждения, связанные с исполнением его обязанностей. Таким образом, был поднят вопрос о законности выданного Мишелу патента. Бэкон, защищая по убеждению и по должности интересы короны, счел, что иск Бронлоу должен, «согласно древнему и всегда сохранявшему силу закону»[735], рассматриваться в суде Канцлера после предварительных консультаций с королем или в присутствии короля[736]. Поэтому, когда началось рассмотрение этого иска в суде королевской скамьи, где главным судьей, напоминаю, был Кок, Бэкон составил предписание De non procedendo ad assisam Rege inconsulto (о непринятии дела к рассмотрению судом без совета с королем) с целью остановить процесс. Обсуждение представления Бэкона началось в Trinity Term[737], но затем было отложено. 25 января 1616 года Бэкон выступил с пространной речью (он говорил два с половиной часа) в суде королевской скамьи, защищая интересы короля[738]. Даже Кок, как не без гордости сообщил Бэкон королю, «соблаговолил сказать, что это была замечательная аргументация»[739]. Сэр Френсис мог быть доволен результатом: «я не только остановил поток, но и повернул его вспять»[740].
Бэкон прекрасно понимал – короля волнует не исход дела Мюррея и даже не судьба четырнадцати других патентов, часть из которых была выдана еще при Елизавете. На карту поставлено большее: возможность выведения любого дела, касающегося интересов короны, из-под юрисдикции обычных судов («from the ordinary bench»[741]) и передача их на рассмотрение в суд Канцлера, что гарантировало надежную защиту интересов короны, поскольку, как Бэкон заверил короля, «ваш канцлер всегда является главным советником и инструментом монархии»[742].
«Благородный выбор». Король и его судьи
Пока шли дебаты, появился еще один повод для столкновения лорда-хранителя печати и лорда главного судьи, точнее, столкновения между судом Канцлера[743] (а канцлером в то время был лорд Эллисмер) и судом королевской скамьи. Некогда King’s Bench вынес решение против человека, обманутого хитрым кредитором. Истец, недовольный таким решением, подал апелляцию в Канцлерский суд, который пересмотрел дело и принял решение в пользу истца, а кредитора-мошенника отправил в тюрьму. Кок немедленно подал иск с требованием освободить кредитора и вернуть дело на повторное рассмотрение в King’s Bench[744], ссылаясь на закон о praemunire XIV века[745], который запрещал апеллировать по решениям английских судов common law в суды римского права. При этом Кок перетолковал Statute of Praemunire как запрет на апелляцию по решениям судов common law в любые другие суды, кроме парламентского (High Court of Parliament). Более того, он выдвинул обвинение в нарушении законов и истцу, и всем чиновникам Канцлерского суда, включая мелких клерков. Но все усилия Кока ни к чему не привели, он не смог убедить присяжных в своей правоте. Это означало, принимая во внимание упорство главного судьи, продолжение войны между Chancery и King’s Bench. Бэкон поначалу надеялся, что совместная работа лорда-канцлера Эллисмера и Кока в процессе над Сомерсетом (о чем далее), поможет им наладить отношения, но вскоре он понял, что ошибся.
15 февраля 1616 года Бэкон пишет королю: «Я с радостью сообщаю Вашему Величеству о выздоровлении вашего Канцлера (Эллисмера. – И. Д.), но с огорчением – о болезни вашего Канцлерского суда, хотя последнее заболевание, Божьей милостью, может оказаться легче первого»[746]. Бэкон просит короля не обращать внимание ни на какие слухи и доклады и довериться только своему генеральному атторнею, который по самому характеру занимаемой им должности «индифферентен по отношению к юрисдикции всех судов»[747]. Вскоре, собрав необходимую информацию, Бэкон доложил королю, что вся эта распря между Chancery и King’s Bench обусловлена «ошибками служащих»[748], но более всего – ошибками лорда главного судьи сэра Эдуарда Кока, что, на взгляд генерального атторнея, скорее всего, связано с «некой болезнью милорда Кока»[749]. Однако Бэкон не стал более настраивать короля против Кока. «Сказать по правде, я думаю, что ничто так не послужит на благо ваших интересов (there is anything a greater polychreston, ad multa utile