blindness) и идолопоклонство, а с другой – в раскол или в предрасположенность к мятежу»[923].
Король работу комитета одобрил, но его рекомендациям не последовал[924]. Он категорически противился любым обсуждениям «государственных дел и причин созыва парламента, поскольку народ не способен [в этих делах разобраться], а Его Величеству не подобает раскрывать… эти причины». Яков заявил, что подготовит собственное воззвание, в котором коснется только одной темы – «хорошего устройства выборов представителей бургов»[925]. Мудрое решение – когда у главы государства выборы в парламент «хорошо устроены», все прочие проблемы решаются автоматически.
Бэкон был явно разочарован. И не потому только, что королевское решение задевало его самолюбие и сводило на нет его усилия успокоить страну, а потому, что он понимал опасность выбранного Яковом курса. Поэтому сэр Фрэнсис, соблюдая необходимую осторожность, пишет Бекингему, что он, лорд-канцлер Англии, конечно, одобряет суждение и предусмотрительность Его Величества, «кои выше моих», но вместе с тем считает необходимым высказать кое-какие соображения. «Не то, чтобы я думал о привлечении черни (vulgar) к государственным делам, – писал Бэкон, – но сегодня это уже не чернь, а все сплошь государственные мужи». Впрочем, королю виднее и, «как замечательно полагает Его Величество, время для этого (т. е. для баловства парламента излишними объяснениями со стороны короля. – И. Д.) еще не подходящее»[926].
6 ноября 1620 года королевское воззвание было опубликовано. Яков не внял советам Бэкона и лорда Пемброка смягчить тон послания, а сравнительно мягкое бэконовское предупреждение в адрес «малоуважаемых и ничтожных юристов» превратилось под пером короля в диатрибу против «любопытных и спорящих юристов, которые могут набивать себе цену, возбуждая ненужные вопросы»[927]. Эти и подобные формулировки, разумеется, не способствовали укреплению взаимопонимания между парламентом и королем.
К началу ноября 1620 года тревога по поводу позиции и настроя предстоящего парламента стала вполне ощутимой[928]. Д. Чемберлен признавался: «со своей стороны я не вижу ничего хорошего; поскольку обложения и патенты становятся настолько тяжелыми, что по необходимости о них заговорят, с другой стороны прерогативы становятся настолько болезненной темой (прямо-таки noli me tangere), что ее уже нельзя не коснуться»[929].
Между тем Бэкон продолжал свои экономические расследования. 24 октября 1620 года он обратился к сыну лорда Эллисмера, графу Бриджуотеру, с просьбой поискать в бумагах его отца некоторые документы, касавшиеся монополий. В частности, лорда-канцлера интересовали случаи сокрытия собственности и доходов, материалы по монопольным патентам на импортно-экспортные операции и т. п. При этом Бэкон попросил Бриджуотера никому об этом не рассказывать[930].
29 ноября 1620 года комитет, с целью предотвращения конфронтации между королем и парламентом, послал Бекингему свои соображения относительно ожидавшихся жалоб. Члены комитета предлагали отменить актом парламента некоторые выданные ранее патенты. Бэкон, глава комитета, понимал – проблема монопольных патентов является столь острой, что буря в парламенте неминуема. «Мы, – писали члены комитета, – находим три вида патентов… которые in genere наиболее подходят для исключения жалоб: патенты на старые долги, патенты на утаивания[931], патенты на монополии»[932]. Комитет рекомендовал Тайному совету аннулировать ряд патентов на монополии.
Иными словами, члены комитета настаивали, чтобы правительство «взяло „антимонопольную“ инициативу в свои руки и незамедлительно ликвидировало патенты, наиболее ненавистные широким слоям купечества и промышленников. Кроме того, они предлагали предоставить возможность „некоторым влиятельным и осмотрительным джентльменам“ внести в парламент предложения, направленные против ряда патентов, с тем, чтобы король мог дать свое согласие на их ликвидацию»[933].
Таким образом, самые одиозные патенты предлагалось аннулировать королю, причем до начала парламентской сессии, тогда как менее значимые должен был ликвидировать парламент. Тем самым и король мог «сохранить свое величие», и парламент мог выпустить пар, да и Тайный совет получил бы возможность проявить попечение об интересах подданных Его Величества. В итоге удалось бы в известной мере согласовать «the nature of the subject and business»[934].
В личном послании Бекингему (от 29 ноября 1620 года) Бэкон мог быть более откровенным. Он прямо указал на две монополии, вызывавшие в обществе (в бизнес-сообществе, как бы мы сегодня сказали) особое раздражение. Речь шла об упомянутых выше патентах на постоялые дворы и на эль-хаусы, выданных соответственно сэру Джайлсу Момпессону (G. Mompesson или Montpessons) и брату Бекингема – Кристоферу Вильерсу, «особым друзьям» фаворита. И хотя Бэкон заверил Бекингема, что к обоим относится «как к своим собственным друзьям», тем не менее советовал «ликвидировать зависть к этим патентам», которые, как он полагал, не приносят особой выгоды. Лучше «приобрести благодарность за их прекращение, чем вызывать протесты, владея ими», поскольку нелестные для власти разговоры об этих патентах и их владельцах ходят как среди черни, так и среди джентльменов, и даже судей[935]. А чтобы как-то подсластить пилюлю, Бэкон перевел разговор на другую, более приятную тему, высказав одобрение назначением лордом-казначеем[936] сэра Генри Монтагю с сохранением за ним должности главного судьи суда Королевской скамьи, которую он занимал с 1616 года. (Чтобы получить главную должность в казначействе Монтагю заплатил Бекингему довольно приличную сумму – 20 000 фунтов, по поводу чего Бэкон с усмешкой заметил сэру Генри: «Будьте осторожны, милорд, в Ньюмаркете древесина дороже, чем в любом другом месте Англии»[937].)
Как справедливо заметил В. М. Карев, Бэкон, обращаясь к Бекингему, уповал «не столько на… государственный ум [фаворита], сколько на житейский здравый смысл»[938]. Однако Бекингем проигнорировал предложение лорда-канцлера.
По требованию Якова Тайный совет 14 декабря 1620 года обсудил предложения комитета и отклонил их. Аннулировать наиболее одиозные патенты накануне парламентской сессии значило, по мнению многих членов Совета, вызвать обвинения в своего рода взятке парламенту («humouring of the Parliament»). К тому же в Совете понимали: у парламентариев не может быть полной уверенности, что патенты не будут возвращены их бывшим владельцам после завершения сессии?[939]
Бэкон уступил Совету, но тем не менее продолжал убеждать Бекингема отказаться от патентов. «Это послужит вашей чести», – писал он фавориту[940]. Кроме того, лорд-канцлер высказал несколько тревожных замечаний по поводу выборов в парламент: «прогнозы не столь хороши, как я надеялся, что вызвано недавними событиями за границей и общей вольной болтовней (general licentious speaking) относительно государственных дел»[941]. Эта «вольная болтовня» стала такой проблемой, что в середине декабря 1620 года лондонский епископ вынужден был созвать все столичное духовенство «и приказать им от имени короля не касаться в своих проповедях ни испанского брака, ни других государственных дел»[942]. По приказу Якова Бэкон составил специальное обращение с предупреждением о недопустимости обсуждать кому бы то ни было королевские действия и решения, которое было опубликовано 24 декабря 1620 года. Бекингем сообщил Бэкону, что «Его Величеству оно настолько понравилось и по содержанию, и по форме, что он не счел нужным менять в нем ни единого слова»[943].
Однако, уже отдав распоряжение о подготовке к созыву парламента, Яков не оставлял надежды решить свои финансовые проблемы помимо него. Правительство объявило о сборе беневоленса для помощи Фридриху Пфальцскому. Наследник престола пожертвовал 10 тыс. фунтов стерлингов. Бэкон (как и другие влиятельные сановники) внес 1000 фунтов. Однако в стране решение о беневоленсе было воспринято с тревогой. В нем видели попытку пренебречь парламентом даже в таком традиционном вопросе, как сбор субсидий. Затея с беневоленсом себя не оправдала. Несмотря на широкую пропагандистскую кампанию, за пределами столицы удалось собрать только 6 тыс. фунтов[944].
Бэкон, еще в 1615 году, т. е. сразу после роспуска Addled Parliament (1614), предлагал королю вынести на обсуждение следующего парламента широкий круг вопросов: меры по защите и укреплению военной мощи Англии, особенно ее флота, по укреплению и развитию торговли (особенно экспорта), по предотвращению депопуляции отдельных территорий и подъему сельского хозяйства, «по лучшей колонизации Ирландии» и, что представлялось ему наиболее важным – проект правовой реформы[945]