Затем парламентарии занялись патентами на постоялые дворы, которыми король облагодетельствовал Момпессона и двух братьев Бекингема. Расправиться с этими людьми так, как расправились с Мишелем, было затруднительно[1013]. Однако Кок заявил, что не будет принимать во внимание «знатность (quality) персон». В том же духе – действовать, не взирая на лица – высказался и Кранфилд.
Момпессон, решив, что в этом суде лучше не спорить и не оправдываться, представил петицию, в которой признавался, что он действительно допускал нарушения в исполнении выданного ему патента, готов понести наказание и просит членов палаты о снисхождении.
27 февраля 1621 года Комитет по жалобам рассмотрел петицию Момпессона. Было решено поручить двум коммонерам поискать в архивах Тауэра прецеденты с целью установить, «насколько далеко и на какие деяния распространяется власть нижней палаты при наказании за преступления против государства, а также за действия, направленные против этой палаты», и утром следующего дня доложить коммонерам о результатах своих изысканий, предварительно проинформировав об этом членов Комитета по жалобам. Коммонеры просмотрели соответствующие бумаги, но не нашли никаких указаний относительно того, как надлежит вести подобные дела. Это означало, что у палаты общин нет прав судить кого-либо[1014], если его действия не направлены непосредственно против этой палаты. Правда, два с половиной столетия тому назад, при Эдуарде III, в ситуации политического кризиса, палата общин некоторое время функционировала в качестве обвинителя, а палата лордов – в качестве судьи и жюри присяжных одновременно. Однако спустя столетие, при Генрихе IV[1015], подобная практика была отменена. Но Кока это не остановило[1016]. Он счел возможным вернуться к прецедентам XIV века и решил убедить лордов взять на себя функции обвинения, чтобы разделаться с держателями патентов. Иными словами, высшей палате предлагалось начать вновь использовать старую и некогда отмененную процедуру импичмента (т. е. парламентского суда) как «инструмента террора» по отношению к высокопоставленным слугам короля[1017]. И вряд ли, реанимируя давно забытые прецеденты, имевшие место в условиях острой фракционной борьбы, Кок думал о Момпессоне, скорее всего, его целью был Бэкон. Отстаивание Коком идеи возвращения палате лордов судебных функций (идеи, которую пэры встретили весьма благосклонно) стало четвертой вехой на пути к процессу над лордом-канцлером.
Тем временем, пока шли поиски нужных прецедентов, палата общин не сидела сложа руки, а по инициативе сэра Ф. Сеймура, – заявившего, что общины обязаны осудить высокопоставленных персон, которые не исполнили своего долга перед государством, и это осуждение «послужит к чести короля, благу подданных и к ужасу других в будущем»[1018], – занялась предложением Саквилла рассмотреть роль referees в выдаче монопольных патентов. Как сказал Кранфилд, «если бы арбитры исполнили свой долг, то он (проситель патента. – И. Д.) не получил бы монополии»[1019].
Сказано – сделано. Во второй половине дня 27 февраля Момпессона срочно привели в нижнюю палату и допросили «у решетки» на предмет того, кто выступал в качестве referees при экспертизе патента на постоялые дворы. Тот назвал всех арбитров (всего девять человек), в том числе и Бэкона[1020]. Момпессона отпустили, приказав являться в палату каждое утро.
Итак, получалось, что виноваты советники короля, но не он сам[1021]. Но кто будет судить Момпессона и разбираться с referees? Как ни трактуй имеющиеся прецеденты, но нижняя палата делать это не могла. Нужно было обращаться к лордам. На утреннем заседании 1 марта 1621 года было решено послать Кока с соответствующей петицией в верхнюю палату. Коммонеров сложившаяся ситуация вполне устраивала, ибо одно дело – требовать аннулирования монополий как незаконных и/или вредных для государства, осуждая при этом коррумпированных держателей патентов, и совсем другое – выносить решение об отправке в Тауэр высших сановников королевства, даже не выслушав их оправданий.
Разумеется, Кок знал, что при выдаче патента Момпессону решающими были голоса Бэкона и Монтагю, причем первый был давним и явным противником Кока, а второй занимал должность (лорда-казначея), на которую сэр Эдуард давно метил. Во время допроса Момпессона в Комитете по жалобам (20 февраля) Кок, не удержавшись, бросил реплику: «Если это [разрешение на выдачу монополии] подтверждают такие люди, то ни один король в христианском мире не мог не даровать такой патент»[1022]. Вообще, рассматривая слова и поступки Кока и Кранфилда, следует различать их реальный вклад в борьбу со злоупотреблениями и их интриги против конкретных людей, в частности, против Бэкона.
Ни Кок, ни Кранфилд не имели ясной и твердой позиции относительно монополий. Кок нападал на монополии, поскольку они ограничивали проводимые им торговые операции, но, когда это было ему выгодно, он сам составлял патенты. Так, например, по поводу одного патента Кок заявил, что его владельца следовало бы повесить, но тот в ответ заметил, что патент был составлен лично сэром Эдуардом в его бытность генеральным атторнеем. Видимо, Кок полагал, что существует еще четвертый вид монопольных патентов – незаконных, но полезных (по крайней мере, для держателя монополии). Можно привести и более выразительный пример. Речь идет о так называемом проекте Кокейна. Поскольку вывоз некрашеных сукон в Голландию был для англичан крайне невыгодным (голландцы после окраски и «доработки» сукна продавали его много дороже), Уильям Кокейн (W. Cockayne), глава Истлендской компании английских купцов (Eastland Company of English merchants) и олдермен лондонского Сити, убедил Якова запретить вывоз из страны некрашеных и необработанных шерстяных тканей, т. е. экспортировать за границу полностью отделанное сукно без посредничества голландцев и получать тем самым бо́льшую прибыль. Король, которому Кокейн обещал доход в 300 000 фунтов ежегодно, согласился поддержать проект. В результате компания купцов, являвшаяся основным экспортером некрашеного сукна, была лишена лицензии на его вывоз, а вместо нее королевским указом от 23 июля 1614 года была создана новая, «королевская» компания, наделенная монополией на вывоз крашеного и отделанного сукна, т. е. один монополист сменил другого. Историки до сих пор спорят об истинных целях Кокейна. Но как бы то ни было, ничего хорошего из реализации его проекта не получилось: Голландия полностью запретила ввоз сукна из Англии, а у новой компании не было кораблей для самостоятельной доставки английского текстиля на континент. Кроме того, некрашеное сукно производилось главным образом в сельских районах, где не было ни технических средств, ни технологических навыков крашения и отделки сукна. Поэтому реализация проекта Кокейна привела к тому, что множество мастеров и подмастерьев остались без заработка. Спустя год Англия вынуждена была возобновить поставку на континент некрашеных сукон, но достичь прежнего уровня поставок уже не удалось[1023].
По мнению М. Пресвич, Кокейн обманул короля, Сомерсета, Саффолка и даже Кока[1024]. Хотя, возможно, это не было продуманным мошенничеством, а просто результатом недомыслия. Однако в моем контексте важнее другое – именно Кок активно поддерживал идею Кокейна, тогда как Бэкон сначала проявил осторожность, а затем и прямо указал королю на возможные пагубные последствия реализации этого проекта для английской экономики[1025].
Что же касается Кранфилда, то он тоже пользовался монополиями (и весьма эффективно), а также ростовщичеством как средствами для собственного быстрого обогащения. Пока шла борьба с монополиями (и с Бэконом), Кранфилд не уставал повторять, вместе с Коком, что монополии разрушают торговлю. Но став в сентябре 1621 года лордом-казначеем, он заявил, что никакой торговой депрессии, в которой он два-три месяца тому назад обвинял монополии и Бэкона, не только нет, но никогда и не было[1026].
Между тем 28 февраля Момпессона посадили под домашний арест. На всякий случай. Его охранял королевский сержант, которому было строго-настрого приказано не спускать глаз с «объекта». Но хитрый Момпессон заявил сержанту, что чувствует себя плохо – что-то с желудком – и должен срочно посоветоваться с женой, после разговора с которой он отправился в туалет, находившийся в ее покоях. Охранник, решив, что следовать за хозяином дома в отхожее место было бы «грубо (unmannerly)», стал дожидаться Момпессона у дверей. Ждал он его долго, час или два, но так и не дождался. «Монополист» выпрыгнул из окна и сбежал во Францию.
Поэтому в субботу, 3 марта, Кок вынужден был добавить в свое обращение к лордам просьбу оказать содействие в поимке беглеца. Лорды изъявили готовность помочь нижней палате в задержании Момпессона, а также приняли решение наложить арест на все его бумаги[1027]. Что же касается всех остальных вопросов, то Бэкон заявил, что лорды смогут обсудить их на совместном заседании обеих палат («conference») в ближайший понедельник 5 марта. Однако Кок попросил отложить встречу, поскольку коммонеры хотели бы изучить детали дела («