Однако в этой истории был еще один любопытный поворот. Сэр Э. Эджертон разработал и реализовал еще один план действий по получению наследства своего дяди. Он, видимо, в начале лета 1619 года, познакомился с доктором Теофилом Филдом (Th. Field)[1133], капелланом Бэкона, ставшим к марту 1621 года епископом Ландаффа (Llandaff), и другом Бекингема, а также с Рандольфом Давенпортом (R. Davenport), клерком Chancery. Эджертон попросил Филда убедить Бекингема написать письмо Бэкону с просьбой ускорить рассмотрение его, Эджертона, дела. Впрочем, в протоколе заседания палаты общин от 15 марта 1621 года сказано прямо, что Эджертон был готов уплатить «10 000 фунтов доктору Филду или некоему Ранделу Дампорту (one Randal Damport or Davingport)», если ему, Эджертону, «при посредничестве упомянутого епископа, или Дампорта, или кого-либо другого по их выбору, удастся вернуть земли», о которых идет речь в тяжбе между Эджертонами[1134]. Опуская некоторые детали сделки, отмечу, что затея сэра Эдуарда провалилась. Видимо, ни доктору Филду, ни Давенпорту не удалось убедить Бекингема вмешаться, и Бэкон вынес то арбитрарное решение, о котором шла речь выше[1135].
Заметим, что суть обеих жалоб, Обри и Эджертона, вкратце может быть передана так: «Я дал сэру Фрэнсису Бэкону взятку, а он решил дело по закону, т. е. не в мою пользу».
«Все дело – соус, как подать»[1136]
17 марта нижняя палата, несмотря на протесты многих членов – Пима, Хэмпдена, Фолкленда, Саквилла, Кру, Финча, Уэнтворта, Стрэнгвейса и др., полагавших, что «свидетели» оклеветали Бэкона, чтобы выгородить себя, – под давлением Кока, решила-таки передать дело по обвинению лорда-канцлера во взяточничестве в палату лордов, по прецедентам и по необходимости, т. е. «из уважения к человеку, который был членом верхней палаты» и «из желания установить критерий для выяснения правды (touchstone whereby may be bolted out)»[1137]. При этом были отвергнуты и протест Финча, убеждавшего коммонеров, что, передавая дело Бэкона в верхнюю палату, «мы, таким образом, действительно обвиняем его, более того, мы его судим», и мнение Колверта (Calvert), полагавшего, что нижней палате следует сначала обратиться к королю, а уж потом принимать дальнейшие решения. Но обвинители Бэкона именно этого (т. е. вмешательства Якова) не желали.
Далее, если Бэкон виновен, значит он совершил преступление против Его Величества, «поскольку обманул доверие короля». Но тогда в какой форме следует передать дело лордам – высказывая свое мнение о нем или же «просто сообщить информацию»[1138]? Кок понимал, что это отнюдь не второстепенный вопрос, поскольку от того, в какой форме дело будет передано в верхнюю палату, во многом будет зависеть реакция лордов. Если коммонеры представят дело как уже детально расследованное специальным комитетом нижней палаты и обсужденное Большим комитетом, то лорды, скорее всего, примут решение без задержки и явно не в пользу Бэкона. Если же они получат простое изложение фактов (как это было в случае обвинения Момпессона[1139]), то разбирательство наверняка затянется и в итоге дело дойдет до короля, а как тот его решит – неизвестно.
Начались дебаты. Кок и Фелипс хотели, чтобы обвинения трансформировались «в подходящую конструкцию» («подходящую» для требований истцов). Саквилл полагал, что дело следует представить лордам «без какого-либо предварительного суждения», тогда можно будет затем сопоставить мнения двух палат. Но Кок составил обращение к верхней палате в такой безапелляционной манере, что оно больше походило на инструкцию лордам. «При расследовании злоупотреблений в судах, – писал Кок, – были вскрыты злоупотребления отдельных высокопоставленных лиц, поэтому они [коммонеры] желают созвать конференцию с тем, чтобы устранить оные и тем самым соблюсти порядок и поддержать достоинство парламента». Лордам предоставлялась возможность выбирать время и место проведения такой «конференции» и определить число ее участников[1140].
Кок не зря опасался вмешательства короля. Утром 19 марта Яков через Колверта передал палате общин меморандум, в котором заявил, что нежелательно, чтобы столь ужасное обвинение столь «долго бы лежало на таком великом человеке», а потому Его Величество предложил создать комиссию, состоящую из шести членов палаты лордов и 12 коммонеров, которая и рассмотрит это дело и выслушает показания Бэкона, которые он даст под присягой. Если палата общин согласится с этим предложением, то король представит его лордам и дело может быть решено во время пасхальных каникул[1141].
Один за другим наиболее уважаемые члены нижней палаты стали выступать в поддержку королевской инициативы и предлагать кандидатуры в комиссию. Кок был в отчаянии. Он прекрасно понимал – создание такой комиссии означает, что парламент лишается права судить Бэкона, временная комиссия должна будет только рассмотреть его показания под присягой, тогда как окончательное решение по делу примет король. Более того, нереализуемым оказывался амбициозный проект Кока по наделению парламента функцией высшего судебного органа королевства. И все-таки сэр Эдуард не считал свое дело проигранным. Он знал – ничто не заставит лордов отказаться от новых полномочий, которые давал им его план реанимации судебных прерогатив верхней палаты. В то же время не вызывало сомнений, что, если коммонеры одобрят предложения Якова и король отправит его далее в верхнюю палату до того, как туда попадет дело Бэкона, то лорды, скорее всего, примут королевский план. Это понимал не только Кок, но и его оппоненты, которые предлагали не торопиться отсылать дело Бэкона лордам, а сначала решить вопрос с комиссией. Кок, естественно, был категорически против. «Нам следует проявить осмотрительность, – настаивал он, – чтобы это любезное послание не повредило (taketh not away) нашей парламентской работе». Одновременно Р. Фелипс, не мешкая, направился в верхнюю палату с целью представить лордам обвинения против Бэкона и, таким образом, подтвердить их юридические полномочия как высшей судебной инстанции в делах государственной важности. Кроме того, лордов просили высказать свое мнение по поводу предложения короля созвать временную комиссию, чтобы дать Его Величеству общий ответ от обеих палат[1142].
Таким образом, Кок выиграл время, проигнорировав указание Якова под благовидным предлогом (комонеры не могут посылать королю своего мнения, не посоветовавшись предварительно с лордами, поскольку вопрос касается обеих палат). Правда, один из коммонеров пытался возражать, мол, надо бы отложить слушание по делу Бэкона, пока вопрос с комиссией не будет утрясен. Но Кок даже не стал вступать с ним в пререкания, бросив лишь одно слово: «Contra». По предложению Кока палата общин попросила Колверта поблагодарить короля за его любезное письмо и предложила «подобное же послание» отправить лордам, чтобы те смогли посовещаться на эту тему. В итоге идея создания комиссии по делу лорда-канцлера была стараниями Кока благополучно похоронена.
Конечно, король мог бы «топнуть ножкой», настаивая на своем предложении, но он стал колебаться (и эти вечные колебания Якова составляли часть его государственной мудрости): Бэкона было, конечно, жаль, но им можно было и пожертвовать. Импичмент лорда-канцлера дело, разумеется, неприятное, но не столь опасное, да и не столь крупное, как охлаждение отношений с парламентом в ситуации, когда король остро нуждался в деньгах и когда короне необходимо было срочно замять скандал с монопольными патентами, бросавший тень на репутацию Якова в Англии и за ее пределами.
Кок же мог быть доволен. Его атака на referees завершилась дискредитацией лорда-канцлера, что открыло путь к процессу над ним. Его умелая работа с истцами дала юридические основания для обвинения Бэкона в коррупции. И наконец, умелым маневром он воспрепятствовал попытке короля создать комиссию, которая смогла бы рассмотреть это обвинение в честной и беспристрастной манере.
Лорды принялись за дело с энтузиазмом. 19 марта они внимательно и благосклонно выслушали Фелипса и уже после полудня стали рассматривать показания свидетелей. Энтузиазм лордов в конечном счете объяснялся тем, что они были недовольны практикой короля награждать титулами своих личных слуг и фаворитов, а затем едва ли не каждого, кто мог за этот титул заплатить, в результате чего количество пэров заметно увеличилось. К тому же они весьма враждебно относились к Бекингему, который фактически стал – и это более всего задевало самолюбие старой аристократии – своего рода управляющим новыми титулами[1143]. Однако до Бекингема им было не дотянуться, а тут предоставился случай примерно наказать человека, близко связанного с фаворитом, а заодно продемонстрировать новоиспеченным лордам свое превосходство.
В тот же день, 19 марта, сэр Фрэнсис, находившийся по причине болезни дома, написал лордам, прося их «быть благосклонными и поверить в истинную причину» его отсутствия в парламенте. Он также просил, чтобы его дело было выслушано и чтобы ему дали время «посоветоваться с юристом и подготовить ответ». Бэкон заверил лордов, что не собирается «искусно препираться» и готов «откровенно и без ухищрений (милордам известна эта моя манера) рассказать о том, что знаю или помню». Кроме того, он просил, чтобы ему разрешили провести перекрестный допрос свидетелей и «собственное расследование для выяснения правды». Наконец, предвидя, что количество обвинений в его адрес будет расти вследствие начавшейся «охоты за жалобами на него (