Chiswick), где я арендовал дом, и надеюсь повидаться с вашей светлостью, соберу в вашем саду фиалки и поднесу их вам»[1227]. Дом в Чизике, тогда пригороде Лондона, Бэкон снял, видимо, по настоянию супруги, которая посмотрев особняк, заявила, что «постарается полюбить его», но переедет туда только после того, как там поселится ее муж («not to go first»)[1228].
Бэкон переехал в Чизик в конце марта 1622 года. Перед этим он разослал друзьям и знакомым экземпляры только что вышедшей «Истории правления Генриха VII»[1229], посвященной принцу Уэльскому, которая продавалась в книжных лавках по 6 шиллингов. Якову он еще в октябре 1621 года передал рукопись своего труда, и король прочитал его с большим интересом. Сочинение было хорошо встречено публикой. Джон Чемберлен заметил по поводу этой книги: «Бывший лорд-канцлер написал историю жизни и царствования Генриха VII. Жаль, что он не занимается только сочинительством. Я пока прочел не так много, но, если бы вся остальная наша история соответствовала тому, что он описывает, нам не пришлось бы завидовать ни одной стране в мире»[1230]. Королева Богемии Елизавета[1231], старшая дочь Якова I, написала Бэкону, что его книга «самая лучшая из всех», что она читала в этом жанре[1232].
Тем временем сэр Фрэнсис уже подумывал о новых исторических, публицистических и натурфилософских произведениях. Он планировал написать полную историю Англии, диалог о священной войне (об объединении христианских государств против турецкой угрозы), полный систематический свод законов Англии («A Digest of the Laws») и еще опус по натуральной истории на латыни, который планировалось печатать ежемесячно по частям, начиная с «Historia ventorum». Что касается последнего замысла, то его удалось реализовать лишь частично: в ноябре 1622 года вышла в свет «Historia ventorum», а в начале следующего года – «Historia vitae et mortis»[1233]. В январе 1623 года Бэкон писал Бекингему, что работает над историей правления Генриха VII[1234]I. Разумеется, обо всех своих планах Бэкон сообщал королю и фавориту. Более того, в марте 1622 года он сделал Его Величеству своего рода коммерческое предложение: учитывая, что «теперь мои исследования – это моя биржа, а мое перо – мой комиссионер, использующий мой талант», не соизволит ли король поставить перед ним [Бэконом] «новую задачу» («to appoint me some task to write»)[1235], т. е. заказать новое сочинение, которое автор мог бы посвятить Бекингему. Тогда получится вполне законченная картина: «Instauratio» была посвящена королю, «The Historie of the Raigne of King Henry the Seventh» – принцу Уэльскому, и только Бекингем оказался обойденным. Но это временно, «your Lordship’s turn is next», – поспешил заверить фаворита Бэкон[1236]. Эти предложения сэра Фрэнсиса имели ясные финансовые обертона.
Хотя Бэкон старался интерпретировать свой вынужденный уход от «civic life», от «бурь гражданских и тревоги», как своего рода «intellectual retirement», однако уединиться, чтобы посвятить себя ученым занятиям, можно было, только имея надежную финансовую поддержку, а с деньгами у него дела обстояли далеко не лучшим образом, и для многих своих слуг и друзей он стал обузой. «Когда милорд процветал, – писал Дж. Обри, – господа, подобные сэру Фулк-Гревиллю, лорду Бруку[1237], были его большими друзьями и добрыми знакомыми, но когда он впал в немилость и в нищету, то опустился в их глазах столь низко, что его лакею отказывались дать немного пива в Грейс-Инн, за которым хозяин его частенько посылал, поскольку оно было полезно его желудку»[1238].
В июне 1622 года (или немного ранее) Бэкон с женой поселился в Бедфорд-хаусе на Стрэнде.
Из сообщения Джона Чемберлена:
«Лорд Сент-Олбанс (и его супруга. – И. Д.) обратился в Канцлерский суд (28 июня 1622 года. – И. Д.) с жалобой на маркиза Бекингема и сделал это, как все убеждены, с согласия последнего. В жалобе говорится, что он заключил договор об аренде Йорк-хауса за сумму в 1300 фунтов, из которых 500 должна была получить леди Сент-Олбанс, но время выплаты денег давно прошло, а поскольку его бедная супруга опасается, что муж ее обманет, он, Бэкон, просит лорда маркиза объяснить, почему он не выполняет условия договора, которые были согласованы»[1239].
Д. Дюморье полагала, что «неизвестно, как и когда жалоба была удовлетворена, да и была ли удовлетворена вообще»[1240]. Это не так. Леди Сент-Олбанс своего добилась. Дело рассматривалось лордом-хранителем 4 июля в ее присутствии (сэр Фрэнсис в это время не имел разрешения находиться в Лондоне) и было постановлено, что Бекингем обязан немедленно выплатить долг, согласно договору[1241].
По версии Л. Джардайн и А. Стюарта, Бэкон и Бекингем просто сговорились, чтобы лишить жену сэра Фрэнсиса ее доли, но, по-видимому, им это не удалось[1242]. Возможно. Во всяком случае отношения между супругами были весьма напряженными. К тому же леди Сент-Олбанс все более предпочитала проводить время в обществе своего управляющего Джона Андерхилла (John Underhill), за которого она в итоге и вышла замуж, спустя 11 дней после смерти сэра Фрэнсиса.
К осени 1622 года Бекингем убедил Его Величество подписать указ о выплате Фрэнсису задержанной пенсии. В письме от 13 ноября фаворит сообщил: «Я завершил порученное мне дело вашей милости, которое посылаю вам во вложении, подписанное Его Величеством. Кроме того, я также просил его позволить вам поцеловать его руку, и он соблаговолил согласиться, чтобы Вы приехали в Уайтхолл, когда он туда вернется»[1243]. Это были обнадеживающие вести. Во вложенном письме короля было сказано, в частности: «Мы действительно ждали того времени, когда сможем освободить немедленно его [Бэкона] нашей милостью. И теперь настало время проявить милостивые намерения по отношению к нему и между тем позаботиться о его хлебе насущном, его чести и его спокойствии»[1244].
Но пока денег катастрофически не хватало, и Бэкон вынужден был отказаться от аренды Бедфорд-хауса. Престижно, но дорого. Отныне леди Бэкон, когда она приезжала в Лондон, приходилось останавливаться либо у друзей, либо у родственников, тогда как сэр Фрэнсис жил в Грейс-Инн.
Ситуация осложнялась тем, что Кранфилд не торопился выполнять королевское распоряжение о выделении денег Бэкону. При этом он ничем не рисковал, поскольку всегда мог сослаться на тяжкое финансовое положение королевства (что, однако, не мешало ему получать доход не менее 25 тысяч фунтов стерлингов в год). А между тем декабрь выдался чрезвычайно холодным, что плохо сказывалось на здоровье сэра Фрэнсиса. Пришлось писать жалобы Бекингему. Деньги выплачивались, но нерегулярно.
20 января 1623 года Бэкон наконец-то получил возможность поговорить с королем. Сэр Фрэнсис был рад, что Яков обращался к нему «не как к преступнику, но как к человеку, опрокинутому бурей»[1245]. После приема у короля по Лондону пошли слухи, что Бэкон может вновь занять какой-либо высокий пост. Как сообщал Джон Локк (1 февраля 1623 года), «говорят, что председатель Совета станет лордом-канцлером, а лорд Верулам возглавит Совет, а его долги оплачены из королевского кошелька»[1246]. Но то были только слухи.
Бэкон, даже будучи в опале, внимательно следил за политическими новостями и даже время от времени в переписке с Бекингемом и другими высокопоставленными персонами высказывал свои мнения. На некоторых событиях следует остановиться детальней.
В начале 1620-х годов короля и фаворита более всего занимали отношения с Испанией. Яков надеялся заключить союз с Филиппом IV и рассчитывал на брак своего сына Карла, принца Уэльского, с инфантой Марией. Бекингем активно участвовал в брачных переговорах. Однако серьезным препятствием этому союзу оставалась проблема Пфальца[1247].
Из письма Бекингема графу Гондомару[1248] (9 сентября 1622 года):
«Если император (Фердинанд II [Ferdinand II; 1578–1637]; император Священной Римской империи с 20 марта 1619 года. – И. Д.) завершит завоевание Пфальца, являющегося наследственной вотчиной внуков Его Величества, результатом может стать лишь кровопролитная война между императором и моим государем… Вы знаете, что король [Яков] всегда желал лишь справедливости, мира и нерушимой дружбы с вашим государем. Но как может принц Карл жениться на инфанте, если ваши друзья (Пфальц завоевывали имперские и испанские войска. – И. Д.) разоряют его [Карла] сестру и племянников?»[1249]
Но ситуация осложнялась не только проблемой Пфальца. Брак между протестантским принцем и католической инфантой мог быть заключен только с согласия папы римского. Рим, в свою очередь, выдвинул жесткие требования: полную свободу вероисповедания для будущей принцессы Уэльской и ее окружения, воспитание ее детей в католической вере и отмену всех английских законов, направленных против католиков. Яков на такое пойти не мог (а парламент тем более). Король и так сделал большую уступку испанской стороне летом 1622 года, освободив из-под стражи католиков и католических священников, что вызвало возмущение. Пойти же на условия Рима значило потерять корону. В Англии стали нарастать антииспанские настроения. Дело шло к войне, на которую в казне денег не было, а добровольные взносы принесли лишь 88 тысяч фунтов стерлингов, что было смехотворно мало. Тем не менее Яков направил Филиппу IV письмо (а фактически ультиматум), в котором выдвинул следующие условия: Пфальц должен быть освобожден в течение 70 дней, и Испания должна обеспечить проход английских войск для этого освобождения.