Из книги М. Дюшена «Герцог Бекингем»:
«То была катастрофа для королевской власти. Дилетантизм, с которым велось это дело, просто поражает… Бекингем, напуганный тем, в какой тупик его должны были загнать эти две предоставленные субсидии, посоветовал Карлу I временно прервать заседания парламента по причине чумы, тем более что многие депутаты уже убежали из города… Но до этого он хотел попытаться получить дополнительные средства. Это было рискованной игрой, потому что, согласно английской парламентской традиции, подобные голосования считаются окончательными»[1272].
Об этом Бекингему напомнил сэр Джон Элиот, вице-адмирал Девона, на что герцог возразил: речь идет о чести страны, а она выше прочих аргументов. Но этот довод не возымел действия.
Когда, после перерыва парламентарии собрались вновь 1 августа 1625 года и разговор о субсидиях продолжился, Бекингем на прямой вопрос «сколько денег нужно?» ответил: «Доверьтесь королю, вложите меч в его руку и дайте ему средства для того, чтобы встать во главе армии». После этих слов было бы наивно ожидать нового голосования по субсидиям, и Карл решил распустить парламент, хотя многие, в том числе и Бекингем, умоляли его этого не делать[1273]. Однако король уперся. А упираться он умел как никто. 12 августа парламент был распущен и Его Величество отправился на охоту. Отдохнуть[1274]. Вернемся, однако, немного назад во времени.
Весной и летом 1625 года в стране свирепствовала чума. Королевская чета уединилась сначала в Хэмптон-корте, затем переехала в Виндзор, а 5 июля – в Вудсток, близ Оксфорда. Бэкон провел лето в Горхэмбери. Он был болен. Только к осени его состояние улучшилось. В октябре 1625 года сэр Фрэнсис сообщил своему венецианскому знакомому падре Фульдженцо Миканцио (Fulgentio Micanzio; 1570–1654), что не писал ему по причине «тяжелой болезни, от которой еще не совсем оправился (gravissimo morbo, a quo necdum liberatus sum)»[1275].
Трудно сказать со всей определенностью, какие именно недуги мучили Бэкона. Известно, что у него были лекарства от болей в желудке, от подагры и артрита, от разлития желчи, а также четыре правила здоровой жизни, которым он старался следовать: «ломать привычки, бороться с дурным настроением, размышлять о юности и не противиться человеческой природе»[1276].
Однако, несмотря на плохое самочувствие и прочие жизненные передряги, Бэкон в 1625 году публикует третье (дополненное) издание «Опытов»[1277], которое он, как и обещал, посвятил Бекингему, и продолжает живо интересоваться политикой. Вообще, надо сказать, что сэр Фрэнсис стойко относился к превратностям судьбы. Питер Бёнер (служивший в начале 1620-х годов секретарем и врачом сэра Фрэнсиса) вспоминал: «как бы ни менялась его судьба, я никогда не замечал никаких изменений в его наружности и манерах, в его речи или в его поведении по отношению к другим. Он всегда оставался собою и в печали, и в радости, как и подобает философу»[1278].
Восшествие на английский престол нового короля вселило в Бэкона новые надежды. Он обращается к канцлеру герцогства Ланкастерского сэру Хэмфри Мею (Sir Humphrey May; 1573–1630) с просьбой употребить свое влияние на герцога Бекингема, чтобы тот похлопотал о его (Бэкона) деле («to speak with him, generally, to my advantage»), т. е. добился полного помилования (с отменой всех пунктов приговора) и денежных выплат, ибо, как заметил сэр Фрэнсис, «старые дрова в камине отлично горят сами по себе, а вот о старых людях надо заботиться»[1279]. Но и при новом монархе положение Бэкона не улучшилось. И король, и Бекингем были заняты другим: военной экспедицией к берегам Испании.
8 октября 1625 года английский флот покинул Плимут и 22 октября достиг Кадиса. Затеянная Бекингемом и королем авантюра кончилась полным провалом. В ноябре, когда флот бесславно вернулся к родным берегам, Бэкон написал Бекингему (который лично не участвовал в этой экспедиции), поздравив герцога с рождением сына[1280], а в конце уверил своего патрона: «Мои долги велики. Но я не испытываю недостаток желания служить вашему сиятельству». После чего не без злорадства добавил: «Я удивлен, что ваше сиятельство думает без моей помощи разрушить испанскую империю»[1281].
Хотя Бэкон был лишен возможности реально участвовать в политике, но ничто не мешало ему изложить некоторые важные и давно беспокоившие его мысли в иной форме: в последние годы своей жизни он написал свое самое необычное произведение – «Новую Атлантиду».
«Потух огонь на алтаре!»[1282]
Фрэнсис Бэкон скончался рано утром 9 апреля 1626 года в Хайгейте (тогда пригороде Лондона), в доме графа Эрандела. Согласно сообщению Пьера Амбуаза (Pierre Ambois), француза, переводившего, а точнее, пересказывавшего в меру своего понимания, «Sylva sylvarum», Бэкон после импичмента «начал работать… посвятив себя изучению важнейших тайн природы. В самые морозные месяцы он исследовал некоторые особые действия холода и слишком много пробыл на морозе, не приняв во внимание, что в его почтенные годы уже нелегко переносить столь суровые условия»[1283].
Джон Обри, со слов Томаса Гоббса, дает более детализированную версию событий: «Когда он [Бэкон] вместе с доктором Уитерборном (Witherborne) – шотландцем, врачом короля – отправился в карете в Хайгейт, земля еще была покрыта снегом, и милорд задался вопросом: а почему бы не хранить мясо в снегу, подобно тому как его хранят в соли? Они тут же решили поставить эксперимент. Вышли из кареты и направились к дому одной бедной женщины, расположенному на вершине Хайгейтского холма. Они купили у нее тушку курицы (за что женщина была им крайне признательна) и стали набивать эту тушку снегом, причем милорд сам помогал это делать. Однако от снега он так замерз, что вскоре (в оригинале: immediately. – И. Д.) почувствовал себя настолько плохо, что не смог вернуться к себе домой… и отправился в дом графа Эрандела в Хайгейте, где лег в постель. Но постель, которой уже год как никто не пользовался, была сырой, и он еще более охладился, и спустя два или три дня… умер от удушья»[1284].
Вся эта замечательная chicken story, получившая широкое хождение в литературе, более смахивает на исторический анекдот, особенно если учесть, что дело было в апреле[1285]. Но самое главное – она не вписывается в известные факты, касающиеся последних месяцев жизни сэра Фрэнсиса.
Уже в конце 1625 года он чувствовал себя плохо. 19 декабря этого года Бэкон, недовольный поведением жены, вносит изменения в свое завещание, и в них указывает, что в это время был болен («now… in my sickness»)[1286]. 6 января 1626 года Джеймс Хауэлл, английский историк и писатель, сообщает в письме другу, что «милорд канцлер Бэкон намедни умирает от долгой изнуряющей слабости»[1287]. О продолжительной болезни Бэкона упоминали и другие его современники. Но как же тогда он оказался в Хайгейте, в доме графа Эрандела?
Вот объяснение самого Бэкона. Расположившись в доме Эрандела, сэр Фрэнсис написал хозяину следующее письмо с объяснениями:
«Меня, вероятно, постигла судьба Гая Плиния Старшего, который погиб, наблюдая за извержением Везувия, ибо я также решил поставить один-два эксперимента по сохранению и сгущению тел. Что касается самого опыта, то он прошел в высшей степени успешно. Однако во время поездки (между Лондоном и Хайгейтом) у меня начался такой приступ тошноты, что я не мог понять, было ли это от камня, или от некоторого переедания, или же от холода, или от всех этих трех причин. И когда я зашел в дом вашего сиятельства, то понял, что вернуться назад не смогу, а потому вынужден был остаться у вас, и ваш управляющий проявил большую заботу обо мне, а потому я уверен, что ваше сиятельство не только простит меня, но и станет лучше относиться к нему за его заботу обо мне. Ведь и вправду дом вашего сиятельства оказался для меня счастливым, и я целую ваши руки за гостеприимство, которое, я уверен, вы бы тоже оказали мне, и т. д.
Я знаю, сколь неподобающе с моей стороны писать вашему сиятельству под диктовку, но мои пальцы и в правду так одеревенели из-за приступа этой болезни, что я не могу твердо держать перо»[1288].
Письмо это весьма загадочное, и уж во всяком случае смысл сказанного Бэконом отнюдь не сводится к простому описанию событий и благодарностям. И чтобы распутать всю эту историю, следует рассказать немного о самом графе, о его доме, и об одном вопросе, который волновал Бэкона в течение долгого времени. Начну с графа.
Он был родом из католической семьи Ховардов. Его дед – Томас Ховард, 4-й герцог Норфолка (Thomas Howard, 4th Duke of Norfolk; 1536–1572) – был казнен за участие в заговоре против Елизаветы I (так называемом «заговоре Ридольфи»). Его потомки были лишены всех титулов и званий, а большая часть их земель конфискована.
Его старшему сыну – Филипу Ховарду (Philip Howard, 20th Earl of Arundel[1289]