; 1557–1595) – в 1580 году было позволено унаследовать графский титул Эрандел, поскольку его мать Мэри Фитцалан (Mary FitzAlan, Duchess of Norfolk; 1540–1557) была дочерью Генри Фитцалана, 19-го графа Эрандела (Henry FitzAlan, 19th Earl of Arundel; 1512–1580). В 1583 году его заподозрили в участии в заговоре Трокмортона. Он собирался бежать во Фландрию, но королева приказала ему оставаться в своем доме. В 1585 году Филип попытался тайно сбежать за границу, но его предал слуга. Граф был арестован и отправлен в Тауэр. Ему предъявляли разные обвинения, в том числе и в государственной измене. В тюрьме он провел 10 лет и скончался от дизентерии. 25 октября 1970 года Филипп Ховард был канонизирован папой Павлом VI.
Ил. 8. Томас Ховард (Thomas Howard, 14th Earl of Arundel, 4th Earl of Surrey; 1st Earl of Norfolk (5-я креация); 1586–1646). Портрет кисти А. ван Дейка (Anthony Van Dyck), 1620 (Лос-Анджелес, The J. Paul Getty Museum)
Сын Филипа Ховарда – Томас Ховард, 21-й граф Эрандел (Thomas Howard, 14th Earl of Arundel 4th Earl of Surrey; 1st Earl of Norfolk (5-я креация); 1586–1646) (ил. 8) – стал видным придворным при Якове I и Карле I, но наибольшую известность получил как собиратель произведений искусства (его называли также «the Collector Earl»). При Якове I Томасу Ховарду в 1604 году были возвращены титулы графа Эрандела и Сарри и, частично, его поместья и иная недвижимость (часть поместий досталась его родственникам, в частности Генри Ховарду (Henry Howard, 1st Earl of Northampton; 1540–1614), брату его деда, за участие в переговорах относительно признания Якова английским королем[1290]). Однако в 1605 году Томас выгодно женился на Алатее Талбот (Alethea Howard, 14th Baroness Talbot, 17th Baroness Strange of Blackmere, 13th Baroness Furnivall, Countess of Arundel; 1585–1654), дочери Г. Талбота (Gilbert Talbot, 7th Earl of Shrewsbury, 7th Earl of Waterford, 13th Baron Talbot; 1552–1616), получив в приданое обширные поместья в Ноттингэмшире, Йоркшире и Дербишире[1291]. В 1610 году граф Эрандел приобрел имение в Хайгейте, в котором он устроил красивые сады с античными статуями и места для прогулок. Имение было очень удачно расположено: вне городской черты тогдашнего Лондона и в то же время недалеко от Сити и Вестминстера.
Когда в начале апреля 1626 года в двери дома Эрандела постучался Бэкон, хозяина там не было. Он с 4 марта сидел в тюрьме. Граф попал в Тауэр, поскольку разрешил своему сыну Генри (Henry Howard, 22nd Earl of Arundel; 1608–1652) жениться на кузине Карла I Стюарта Елизавете (Lady Elizabeth Stuart), тогда как у короля по поводу замужества его родственницы были совсем иные планы. Но возможно, причина ареста Эрандела была связана не с браком его сына (ведь Карл узнал об этом не позднее 6 февраля), но с противостоянием между графом и Бекингемом. Эрандел имел большой вес в палате лордов и как раз в начале 1626 года выступил с рядом законодательных предложений, которые могли подорвать позиции фаворита. Но как бы то ни было, лорды были крайне возмущены арестом графа (а также некоторыми другими действиями короля), и в итоге, после некоторых препирательств с королем и Бекингемом, 11 апреля Эрандел был освобожден[1292]. Но Бэкон к тому времени уже скончался.
Разумеется, сэр Фрэнсис знал об аресте графа и объяснительное письмо Бэкона должен был передать адресату кто-то из их общих знакомых, возможно, им оказался Тоби Мэтьюз. Понимая, что арест Эрандела носит политический характер и связан с оппозицией последнего Бекингему (а следовательно, и королю), Бэкон неоднократно подчеркивает, что оказался в доме графа случайно, в силу чрезвычайных обстоятельств и благодаря гостеприимству слуг Ховарда, а не потому, что решил в конфликте Эрандела с Бекингемом занять сторону первого. Да и цель его поездки в Лондон сформулирована как чисто научное предприятие – «to try an experiment or two» – без излишней детализации и намека на то, зачем он туда ездил на самом деле, но с добавлением исторических реминисценций. А зачем он, ослабленный болезнью, отправился в столицу?
Думаю, на истинные причины его визита в Лондон (скорее всего, в Грейс-Инн, поскольку там у него было жилье) указывают слова из письма Эранделу, в которых упоминается об интересе Бэкона к «сохранению и сгущению тел (conservation and induration)». Вопрос этот волновал Бэкона давно. Приведу цитату из «Нового Органона»: «Помимо тех, холодных на ощупь, встречаются и некоторые другие тела, содержащие скрытый холод, которые также сгущают. Они, видимо, действуют только на тела животных и едва ли на остальные тела. Такими оказываются многие из лекарств и пластырей. При этом одни из них сгущают мясо и осязаемые части, каковы стягивающие, а также крепящие лекарства; другие сгущают дух, что более всего наблюдается в снотворных средствах. Но есть два рода сгущения духа посредством снотворных и усыпляющих лекарств. Одни действуют посредством успокоения движения, другие – посредством изгнания духа. Ибо фиалка, высушенная роза, латук и тому подобные благотворные лекарства своими дружественными и умеренно охлаждающими испарениями призывают духи к соединению и обуздывают их резкое и неспокойное движение. Розовая вода, приложенная к ноздрям во время обморока, также заставляет собраться рассеянный и слишком расслабленный дух и как бы питает его. Но опий и родственные опию лекарства обращают дух в бегство своими враждебными и коварными свойствами. Поэтому если их приложить к внешним частям, то дух тотчас убегает от этих частей и не возвращается туда охотно. Если же их принять внутрь, то их пары, поднимаясь к голове, полностью прогоняют дух, содержащийся в желудочках мозга. Так как эти духи, отступая, не могут никуда уйти, то они вследствие этого сходятся и сгущаются, а иногда совершенно загашаются и удушаются, хотя те же самые опийные лекарства, принятые умеренно, благоприятствуют духу вследствие привходящего вторичного действия (т. е. того сгущения, которое происходит от схождения духа), укрепляют дух и подавляют его бесполезные и воспламененные движения, почему и приносят немалую пользу для лечения болезней и продления жизни»[1293]. Аналогичные рассуждения о «conservation and induration» тел можно найти и в других сочинениях Бэкона, например в «Sylva sylvarum»[1294].
В «Historia vitae et mortis» Бэкон отмечает, что «наиболее мощными и эффективными средствами сгущения посредством изгнания духов» являются опиум и опиаты[1295], но затем предостерегает: если духи тела сгущаются и не выходят наружу, то «части [тела] омертвляются (mortificatur pars)»[1296], особенно конечности[1297].
Вполне возможно, что Бэкон, состояние здоровья которого ухудшилось в конце 1625 года, приехал в Лондон, чтобы испытать на себе действие опиатов (или других веществ, которые он описывал в своих сочинениях, например нитратов), в надежде, что они, «принятые умеренно», ему помогут, но… не рассчитал дозу. Именно поэтому он не смог сам написать письмо («пальцы… одеревенели»), и именно поэтому он вспомнил про судьбу Плиния Старшего, который задохнулся вулканическими газами.
«Compositio loci» [1298]: счастливый остров Бенсалем
Porro praetervecti artes veteres, intellectum humanum ad trajiciendum instruemus.
Дороги в нечеловеческий ад всегда начинаются с коллективных экспедиций к земному раю.
Терзания стиля
Выше я уже упоминал, что в 1599 году в Лондоне вышла в свет небольшая – 149 страниц in quarto – книга Джона Хейворда «Первая часть жизни и правления Генриха IV»[1301] с латинским посвящением графу Эссексу и повествовавшая о гибели Ричарда II и воцарении Генриха Болингброка под именем Генриха IV (Henry IV of Bolingbroke; правл.: 1399–1413). Некоторые читатели, в частности генеральный атторней Э. Кок, да и сама королева, восприняли и посвящение, и сам текст книги как намек на царствование Елизаветы: последняя якобы сопоставлялась автором с нерешительным Ричардом II, а граф Эссекс – с напористым Генрихом Болингброком. Тема свержения законного монарха для Елизаветы была крайне чувствительной. Она заподозрила автора в заговоре (или в провоцировании заговора) и в государственной измене. По словам Ф. Бэкона, Елизавета была «крайне раздражена… полагая, что это (публикация книги Хейворда. – И. Д.) является подстрекательской попыткой посеять в головах людей дерзость и дух крамолы»[1302]. Было также «много рассуждений о том, почему такая история была опубликована именно в данное время, имелось множество недоумений относительно… латинского посвящения графу Эссексу, которому были высказаны серьезные претензии, после чего было велено изъять книгу из обращения»[1303].
Елизавета обратилась к Ф. Бэкону – с просьбой выяснить, «нет ли в книге каких-либо высказываний, которые могли бы потянуть на дело о предательстве». Бэкон ознакомился с опусом Хейворда и ответил, что не нашел «ничего, что свидетельствовало бы о предательстве, но обнаружил много того, что говорило о тяжком преступлении». И на просьбу королевы уточнить, что он имел в виду, Бэкон саркастически заметил: «Автор совершил явное воровство, ибо он множество предложений взял у Тацита, перевел их на английский и вставил в свой текст». Однако Ее Величество юмор Бэкона не оценила. Она хотела знать, действительно ли Хейворд является автором книги или за ним стоит кто-то другой, «более злонамеренный», что следовало бы выяснить с помощью пытки. «Ни в коем сл