Et vidit Deus lucem quod esset bona (И увидел Бог свет, что он хорош)». Тем самым в гравюре подчеркивается мысль о зависимости успехов в познании мира от Божественной воли: человеческий ум, не освещенный Божественным светом, пребывает в неведении, во мраке.
Ил. 13. Гравюра на фронтисписе «Sylva Sylvarum» (1627)
Ил. 14. Гравюра на фронтисписе первого издания «Novum Organum» (1620)
К публикации «New Atlantis» 1627 года Роули предпослал следующее краткое обращение к читателю:
«Эту повесть (fable) милорд сочинил с целью представить в ней модель или описание колледжа, основанного для истолкования природы и создания великих и замечательных плодов труда на благо людей. Он назвал его „Дом Соломона“, или „Колледж Шести Дней Творения“. До последнего момента его светлость продолжал работу, чтобы завершить это сочинение (that part). Разумеется, [его] замысел (model)[1333] столь велик и обширен, что вряд ли может быть исполнен целиком, однако многое, что в нем описано, человек в силах осуществить. его светлость предполагал также представить в этой повести систему законов, или структуру наилучшего государства, или образец страны (frame of Laws[1334], or of the best state or mould of a commonwealth). Однако, предвидя, что это потребует продолжительного труда, от которого его отвлекало желание составить натуральную историю[1335], он предпочел сделать перед этим многое другое[1336].
Для этой работы о Новой Атлантиде (в том, что касается английского издания) его светлость определил это место (т. е. издание под одним корешком с „Sylva Sylvarum“. – И. Д.), по причине того, что она (в одной своей части) столь близка (it hath so near affinity) к предыдущей Натуральной Истории»[1337].
Единственная часть «New Atlantis», которая может иметь некое «сродство (affinity)» с «Sylva Sylvarum», – это описание «Дома Соломона» («Solomon House»). Но с тем же основанием можно говорить о «сродстве» этого описания, скажем, с «Parasceve» (сжатым наброском третьей части «Instauratio»), трактатом, вышедшим в свет в 1620 году вместе с «Novum Organum Scientiarum» (второй частью «Instauratio Magna Scientiarum»). К тому же рассказ о «Solomon House» занимает в «New Atlantis» только 23 % текста (3572 слова из 15 385). Остальной же текст «New Atlantis» связать с естественно-научными сочинениями Бэкона можно только с очень большой натяжкой. Создается впечатление, что предисловие Роули призвано было скорее оправдать, нежели объяснить совместную публикацию «Sylva Sylvarum» и «New Atlantis».
В XVII столетии некоторые авторы предложили свои варианты завершения «New Atlantis»[1338]. К примеру, некий R. H. издал текст Бэкона со своим продолжением, цель которого была сформулирована в подзаголовке: представить «a platform of monarchical government»[1339]. Кто такой R. H., остается загадкой. Одни исследователи полагают, что автором был Роберт Гук (Robert Hook; 1635–1703)[1340], другие указывают на известного в свое время памфлетиста Ричарда Хейнса (Richard Haines; 1633–1685)[1341], третьи называют имя Ричарда Хаукинса (Richard Hawkins)[1342], полагая его наиболее вероятным автором[1343]. Другой пример – труд неоплатоника и оккультиста Джона Хейдона (John Heydon; 1629–1667), который не просто дополнил бэконовский текст, но и переработал его в духе сочинений розенкрейцеров[1344]. Можно упомянуть в этом ряду также трактат кембриджского неоплатоника Джозефа Гленвиля (Joseph Glanvill; 1636–1680), выдержанный в духе «рациональной религии»[1345]. Но тогда, в 1627 году, «New Atlantis» стала для читателей такой же неожиданностью, как остров Бенсалем для отчаявшихся моряков.
Если верить Роули, «New Atlantis» осталась незавершенной примерно по тем же причинам, что и «История царствования Генриха VIII (History of the Reign of Henry VIII)», для которой Бэкон успел написать только введение: желание завершить сочинения по натуральной истории («Sylva sylvarum» и «Historia naturalis et experimentalis»[1346]) вынудило его отложить работу над историческими и социально-политическими опусами. В письме отцу Р. Баранцано, профессору математики и философии в Анси[1347] (июнь 1622 года), Бэкон писал: «Что еще можно сказать, спрашиваю я, если описание примеров должно занять в шесть раз больше места, чем история Плиния?»[1348]
Именно как незавершенное сочинение «New Atlantis» преподносится в большинстве комментариев в современных изданиях. При этом предполагается, опять-таки с подачи Роули, что в ненаписанной части своей повести Бэкон планировал рассмотреть социально-политическое устройство Бенсалема. И это представлялось естественным, поскольку в предшествующих утопиях (Платона, Т. Мора и др.) главное место отводилось именно подобным описаниям. (Замечу, что распространенное в литературе утверждение о незавершенности «New Atlantis» и столь же распространенное отнесение повести к жанру утопии, оказываются, как правило, тесно связанными). Однако такая точка зрения у многих историков вызывает вполне, на мой взгляд, основательные возражения. В качестве примера приведу фрагмент из книги М. А. Кисселя: «Автор успел сказать самое главное, а подробности его уже не интересовали… Бэкон намеренно умолчал об этой (политической – И. Д.) стороне дела, потому что для него главным было возвеличить нарождавшуюся новую профессию ученого-естествоиспытателя. И этой цели он достиг… Так что явные пробелы в описании бенсалемского общества, оставляющие читателя в недоумении, объясняются, вероятнее всего, тем, что автор, высказав главное, потерял интерес к этому сочинению или просто не захотел касаться политически щекотливых вопросов. Он абстрагировался от политической злобы дня, чтобы остаться верным своей миссии»[1349]. Я отчасти согласен с мнением М. А. Кисселя, но только отчасти.
Нельзя сказать, что Бэкон в 1620-х годах, когда пали «оковы службы царской» и он смог целиком посвятить себя литературной работе, сосредоточился (начиная с весны 1622 года, после публикации «Истории царствования Генриха VII») исключительно на естественно-научной тематике. Напомню, что весной 1624 года он составляет записку о войне с Испанией, в декабре – «Апофегмы» (изречения) и «Переводы некоторых псалмов» (оба издания датированы 1625 годом), в апреле 1625 года выходит в свет третье издание «Опытов, или советов, политических и моральных». Я полагаю, что Бэкон считал неуместным включение в «New Atlantis» детализированного описания политического устройства Бенсалема, ибо наука об управлении государством (Art Imperii), в понимании экс-лорда-канцлера Англии, должна быть тайной, о чем он ясно сказал в одном из своих главных сочинений: «что касается искусства правления, то эта часть знания является секретной и скрытной (secret and retired) в тех двух смыслах, в которых вещи считаются секретными, ибо одни вещи секретны потому, что их трудно понять, тогда как другие – по причине того, что о них не подобает говорить (they are not fit to utter)»[1350].
Как-то, уже будучи не у дел, Бэкон признался (с явным расчетом на то, что его слова станут известны Якову I): «Но если даже… я, воспользовавшись свободным временем, попытаюсь родить что-нибудь на тему политики (political knowledge), то такое произведение, вероятно, окажется либо недоноском, либо мертворожденным ребенком (either abortive or posthumous)»[1351].
И все-таки политика, как мы увидим далее, в тексте «New Atlantis» присутствует, хотя и не в том формате, в каком она представлена в сочинениях Т. Мора (Sir Thomas More; 1478–1535) и Т. Кампанеллы (Tommaso Campanella; 1568–1639). И это естественно. Как заметил сам Бэкон в автобиографическом наброске (1603), «по рождению, воспитанию и образованию я предназначен был не к занятиям философией, а к политике: я был буквально напоен политикой с детских лет… Наконец, я питал надежду, что если мне удастся занять какую-нибудь почетную государственную должность, то это будет важной помощью для моих научных занятий… По этим соображениям я отдался политике и со всей надлежащей скромностью поручил себя попечению влиятельных друзей»[1352].
К тому же проницательному читателю достаточно того, о чем Бэкон сказал в своем сочинении, чтобы понять, о каком обществе идет речь. Уже из описания встречи одного из Отцов «Дома Соломона» с народом многое становится ясным:
«…Явился некий человек, как видно посланец, в богатом плаще с капюшоном, и что-то сказал еврею. А тот, обернувшись ко мне, произнес: „Прости меня, ибо меня вызывают весьма поспешно“. На следующее утро он вновь пришел ко мне с радостным видом и сказал: „Правитель города получил известие, что один из отцов Соломонова дома прибудет через неделю. Вот уж двенадцать лет, как мы никого из них не видали. Возвращение его будет обставлено особой торжественностью, но причина возвращения хранится в тайне“.