Однако «New Atlantis» является вполне завершенным текстом не только сюжетно. Ее концовка в чем-то сродни последним строкам некоторых диалогов Платона («Апология Сократа», «Критон», «Менон») или «Гамлета» Шекспира («The rest is silence»). Автор сказал все, что хотел и что ему представлялось важным. Как справедливо заметил Р. Кеннингтон, «продолжение повести, которое нетрудно предугадать, едва ли заполнило бы пробелы в рассказе о Бенсалеме, который по сути является завершенным»[1385]. Да, морякам, попавшим на «счастливый остров», так и не рассказали о деталях социально-политического устройства государства. Но, во-первых, управитель «Дома чужестранцев», приступая к описанию Бенсалема, не обещал, что расскажет все («я умолчу о некоторых подробностях, которые оглашать не имею права»[1386]), а во-вторых, Бэкона волновало не политическое устройство бенсалемского государства, но совсем иные вопросы. Какие именно? Надеюсь, это станет ясно из дальнейшего.
Историки философии уже давно отметили влияние на Бэкона (особенно в его поздние годы) взглядов Н. Макиавелли (Niccolò di Bernardo dei Machiavelli; 1469–1527)[1387]. В данном контексте уместно отметить то, что часто называют «политическим реализмом» итальянского мыслителя, который уверял в пятнадцатой главе «Il Principe»: «имея намерение написать нечто полезное для людей понимающих, я предпочел следовать правде не воображаемой, а действительной (alla verità effettuale della cosa, che alla immaginazione di essa) – в отличие от тех многих, кто изобразил республики и государства, каких в действительности никто не знавал и не видывал»[1388]. Бэкону весьма импонировала такая позиция: «нам есть за что благодарить Макиавелли и других авторов такого же рода, которые открыто и прямо рассказывают… как обычно поступают люди, а не о том, как они должны поступать»[1389].
В трактате «Of the Proficience and Advancement of Learning» (1605) Бэкон, касаясь учения о правлении, писал (вполне в маккиавелиевом духе): «говоря об общедоступной стороне правления, т. е. законах, мне бы хотелось отметить один недостаток, а именно: те, кто писали законы, делали это либо как философы, либо как юристы, и никто – как государственные мужи (statesmen). Что касается философов, то они создают выдуманные (imaginary) законы для воображаемых государств, и их рассуждения подобны звездам, которые дают мало света по причине своей удаленности»[1390]. Вряд ли британский философ, считавший совершенно бесполезным делом разъяснять, как, по каким законам люди должны жить и как должно быть устроено государство, планировал создать «frame of Laws, or of the best state or mould of a commonwealth». Что же касается Бенсалема с его «Домом Соломона», то он был уверен: его проект, основанный на идее создания технологически ориентированной институализированной науки, вполне реализуем (пусть даже не совсем так, как это описано в «New Atlantis»)[1391], что принципиально отличает его «утопию» от утопий Т. Мора, «Государства» и «Законов» Платона и даже от VII и VIII книг «Политики» Аристотеля.
Остров концентрированного счастья
Повествование в «New Atlantis» от начала до конца ведется от лица одного из членов экипажа корабля, должность которого неясна, но он явно не простой матрос и, кроме того, человек весьма образованный. Вместе с тем рассказчик – вовсе не автор повести. Бэкон, как уже было сказано, удачно стилизует повествование под знакомые читателю его времени и, как правило, весьма наивные travel narratives.
Общая сюжетная линия «New Atlantis» не отличается замысловатостью. Некое судно непонятной государственной принадлежности (но европейское, возможно, испанское) покинуло, после годичного пребывания, Перу и взяло курс на Китай и Японию. Однако в силу неблагоприятных погодных условий оно очутилось посреди «величайшей в мире водной пустыни», в той части «Южного моря» (т. е. Тихого океана), которая «совершенно не исследована». Запасы продовольствия практически закончились и члены экипажа «почли себя погибшими и стали готовиться к смерти»[1392].
При всей кажущейся простоте и ясности бэконианского текста, он содержит множество аллюзий, особенно библейских. Приведу несколько примеров из начала повести (разумеется, сопоставлять имеет смысл только оригинальные тексты, но для удобства читателя я привожу также русский перевод)[1393].
1. «…Очутившись среди величайшей в мире водной пустыни, мы почли себя погибшими и стали готовиться к смерти. Однако мы все еще возносили сердца наши и мольбы ко всевышнему, творящему чудеса на водах, моля, чтобы как при сотворении мира он собрал воду воедино и явил сушу; так и теперь явил бы нам сушу и не дал погибнуть».
«So that finding ourselves in the midst of the greatest wilderness of waters in the world, without victual, we gave ourselves for lost men, and prepared for death. Yet we did lift up our hearts and voices to God above, who showeth his wonders in the deep; beseeching him of his mercy, that as in the beginning he discovered the face of the deep, and brought forth dry land, so he would now discover land to us, that we might not perish»[1394].
Эти строки соотносятся с фрагментом из Псалма 107 (в синодальной Библии – 106), описывающим божественные чудеса на море: «22. And let them sacrifice the sacrifices of thanksgiving, and declare his works with rejoicing; 23. They that go down to the sea in ships, that do business in great waters; 24. These see the works of the LORD, and his wonders in the deep; 25. For he commandeth, and raiseth the stormy wind, which lifteth up the waves thereof; 26. They mount up to the heaven, they go down again to the depths: their soul is melted because of trouble; 27. They reel to and fro, and stagger like a drunken man, and are at their wits’ end; 28. Then they cry unto the LORD in their trouble, and he bringeth them out of their distresses; 29. He maketh the storm a calm, so that the waves thereof are still; 30. Then are they glad because they be quiet; so he bringeth them unto their desired haven» (Ps. 107)[1395].
Кроме того, приведенный бэконианский текст можно соотнести с началом «Книги Бытия»: «1. In the beginning God created the heaven and the earth. 2. And the earth was without form, and void; and darkness was upon the face of the deep. And the Spirit of God moved upon the face of the waters. 3. And God said, Let there be light: and there was light. 4. And God saw the light, that it was good: and God divided the light from the darkness. 5. And God called the light Day, and the darkness he called Night. And the evening and the morning were the first day. 6. And God said, Let there be a firmament in the midst of the waters, and let it divide the waters from the waters. 7. And God made the firmament, and divided the waters which were under the firmament from the waters which were above the firmament: and it was so» (Gen. 1)[1396].
Бэкон использует необычное выражение «he (т. е. Бог. – И. Д.) discovered the face of the deep», т. е. Бог открыл (или явил) лик водной пучины. Возможно, Бэкон намекает на известную неопределенность первых стихов «Книги Бытия»: из них не следует, что Господь сотворил водную пучину, во всяком случае в библейском тексте об этом прямо не сказано.
Далее, моряки видят «как бы густое облако (as it were thick clouds)»[1397], которое вселило в них надежду и которое действительно оказалось островом. Здесь также явная ассоциация с библейским текстом: «And the Lord said unto Moses, Lo, I come unto thee in a thick cloud, that the people may hear when I speak with thee, and believe thee for ever» (Exod. 19:9)[1398].
«Спустя полтора часа, – сообщает рассказчик, – вошли мы в удобную бухту, служившую гаванью красивому городу, не слишком большому, но отлично построенному и с моря выглядевшему весьма живописно. Считая каждую минуту промедлением, подошли мы к берегу и уже готовились высадиться. Но тут мы увидели, что несколько человек с жезлами в руках запрещают нам это – не криками или угрозами, но предостерегающими знаками. Будучи немало огорчены, мы стали совещаться, как поступить.
Тем временем направилась к нам небольшая лодка, вмещавшая человек восемь (вполне возможно, что и здесь имеется намек на Библию, поскольку именно восемь человек спаслись после Потопа – Ной, Сим, Хам, Иафет и их жены. – И. Д.); один из них держал жезл из желтого тростника, окрашенный на концах в синий цвет; он взошел к нам на корабль, не обнаруживая ни малейшего недоверия. Увидев, что один из нас выступил несколько вперед, он вынул небольшой свиток пергамента (более желтого, чем наш, и блестящего, но весьма мягкого и гибкого) и вручил его стоявшему впереди»[1399]. Обращение было составлено на четырех языках – древнееврейском, древнегреческом, «на хорошей латыни» и на испанском. В нем содержался запрет команде сходить на берег и требование покинуть эти берега через шестнадцать дней. Однако аборигены высказали готовность оказать морякам-европейцам всю необходимую помощь. Вообще, островитяне обходились с гостями учтиво, насколько позволяла тонкость местных нравов.