На первый взгляд, в рассказе управителя имеется противоречие: сначала он говорит, что после потопа «прекратились наши сношения с Америкой», а потом заявляет, что чужеземцы оттуда, «уже после бедствия», часто посещали Бенсалем. Видимо, чужеземцы, приезжавшие на остров «после бедствия» были одичавшими потомками тех, кто пережил потоп, и «влияние чужих нравов» стало представлять серьезную угрозу для простого счастья бенсалемитов. Ибо, как сказано в «Законах» Платона, «самые благородные нравы, пожалуй, возникают в таком общежитии, где рядом не обитают богатство и бедность. Ведь там не будет места ни наглости, ни несправедливости, ни ревности, ни зависти»[1464].
«Подобный закон о недопущении чужеземцев без особого разрешения, – напоминает управитель, – с древних времен и доныне существует в Китае. Однако там это нечто жалкое. Наш же законодатель издал закон совсем иного рода. Ибо он прежде всего сохранил принцип человеколюбия, предусмотрев оказание помощи чужестранцам, потерпевшим бедствие; в чем вы сами могли убедиться»[1465].
Оставляя в стороне вопрос о долгосрочных мотивах царя-законодателя, обратим внимание, что Соламона, «стремясь сочетать благоразумие и гуманность и полагая бесчеловечным удерживать чужестранцев против воли и неблагоразумным – допускать их возвращение на родину, где они разгласили бы тайну нашего местонахождения (against policy that they should return and discover their knowledge of this estate)»[1466], распорядился, чтобы «всем чужеземцам, получившим дозволение высадиться, в любое время разрешать возвращение, но всем, кто пожелал бы остаться, предлагать отличные условия и содержание за счет государства». В этом он оказался весьма дальновиден. Бенсалемиты не помнят, «чтобы хоть один корабль… возвратился [из Бенсалема в Европу]; и только тринадцать человек были, в разное время, доставлены на родину (в оригинале: chose to return – предпочли вернуться. – И. Д.) на наших судах (in our bottoms)» и «что эти немногие могли рассказать по возвращении» управителю неизвестно[1467].
Позволю себе высказать по поводу этого фрагмента несколько циничное предположение. Учитывая мнение царя Соламона о недопустимости возвращения чужестранцев на родину, неблагоприятные коннотации числа тринадцать, употребление Бэконом вместо естественного в данном контексте выражения «on our ships» иной конструкции («in our bottoms») и равнодушное отношение островитян к пролитию крови, можно предположить, что бенсалемиты отправили тринадцать депортированных моряков на дно моря (так сказать, to the bottom of the sea).
И, кстати, относительно термина «гуманность (humanity)». Есть некая ирония в том, что в тексте «New Atlantis» слово «humanity (гуманность; человечность; человеколюбие)» используется там, где уместней было бы существительное «charity (милосердие, сострадание)», которое в повести не встречается ни разу. Замечу также, что в тринадцатом эссе «Опытов» Бэкона («О доброте и добродушии (Of Goodness and Goodness of Nature)») сказано: «Остерегайся… разбить оригинал, делая слепок, оригиналом же, согласно Писанию, является любовь к самому себе, а любовь к ближнему – лишь слепком»[1468]. «Под добротой, – поясняет Бэкон, – я разумею заботу о благе людей, называемую у греков „филантропией“; слово „гуманность“ (как оно употребляется ныне) для нее несколько легковесно (the word humanity (as it is used) is a little too light to express it)»[1469]. Так в издании «Опытов» 1625 года, в посмертном латинском издании 1638 года о слове «humanity» сказано: «levius aliquanto est, atque angustius»[1470], т. е. оно несколько легковесно и узко.
Итак – возвращаюсь к рассказу управителя – важнейшим условием сохранения и процветания Бенсалема стала его практически полная изоляция. Даже не просто изоляция в смысле наличия «железного занавеса» и т. п., но невидимость этого королевства для внешнего мира. Впрочем, некий канал связи с другими народами Соламона оставил: «…Государь, однако ж, постановил, чтобы каждые двенадцать лет из королевства нашего отплывало в разных направлениях два корабля; чтобы на каждом из них отправлялось по три члена Соломонова дома для ознакомления с делами тех стран, куда они направляются, в особенности с науками, искусствами, производствами и изобретениями всего мира, и для доставки нам всевозможных книг, инструментов и образцов; и чтобы привезшие их корабли возвращались, сами же они оставались в чужой земле до следующей такой поездки»[1471].
Однако закон о запрете контактов с другими странами был не единственным условием процветания острова и счастья его жителей. «В числе превосходных законов, введенных этим государем (Соламоной), – продолжает свой рассказ управитель, – особо выделяется один. Это было основание некоего Ордена, или Общества, называемого нами „Дом Соломона“[1472] – благороднейшего (по нашему мнению) учреждения на земле, служащего стране нашей путеводным светочем. Оно посвящено изучению творений Господних. Некоторые считают, что в его названии имя основателя подвергалось искажению и что правильней было бы называть его „Дом Соламоны“. Но именно так оно значится в летописях. И я полагаю, что оно названо в честь царя иудеев, прославленного у вас и нам также небезызвестного. Ибо у нас имеются некоторые его сочинения, считающиеся у вас утерянными, а именно его „Естественная история“, трактующая обо всех растениях, от кедра ливанского до иссопа, растущего из стены, и обо всем, чему присуща жизнь и движение. Это заставляет меня думать, что государь наш, видя, что деятельность его во многом совпадает с деяниями иудейского царя (в оригинале: «to symbolize in many things with…». – И. Д.) (жившего за много лет до него), почтил его память этим названием. В этом мнении меня еще более утверждают древние летописи, иногда называющие „Дом Соломона“ „Коллегией шести дней творения“; откуда очевидно, что достойный государь наш знал от иудеев о сотворении мира и всего в нем сущего в шесть дней и поэтому, учреждая Общество для познания истинной природы всех вещей (дабы прославить Бога, создавшего их, а людей научить плодотворному пользованию ими), дал ему также и это второе название»[1473].
Итак, социальные и религиозные законы Бенсалем получил от Моисея, тогда как научная традиция восходит к царю Соломону, к его «Естественной истории». Проф. Ф. Нивёнер, комментируя слова Маймонида («Ученые и пророки не для того желают дожить до века Мессии, чтобы царить над всем миром, или повелевать народами, и не для того, чтобы быть прославляемыми народами или есть, пить и торжествовать, но только для того, чтобы безмятежно заниматься Священным Писанием и науками»), замечает: «мир во дни Мессии уподобится единой Академии, исследовательскому институту. Все будут заниматься только науками и тайнами творения, метафизикой и физикой – какой величественный, небывалый сон!.. Не это ли виделось отцам Дома Соломона?»[1474]
Образную, хотя и не вполне точную характеристику повести Бэкона дал французский историк П. Видаль-Наке: «Как и многие другие утопии, творение Бэкона – описание путешествия, но не по Атлантиде, а по Южным морям. Рассказчик объясняет, что его корабль вышел из Перу, направляясь в Китай, но буря забросила моряков, добрых христиан, на остров Бенсалем. Это – часть Атлантиды Платона, окрещенная трудами святого Варфоломея; островом управляют ученые, решившие „отодвинуть границы человеческого духа“. Во главе острова – коллегия ученых, Дом Соломона. Население состоит из некоторого числа евреев, „весьма отличных“ от тех, которых можно встретить в Европе, и которые весьма уважают Иисуса Христа, но не считают его Мессией. Эти евреи – чуть-чуть мусульмане.
Само общество чисто и благонравно. Сексуальных отношений вне брака нет. Нет ни полигамии, ни гомосексуализма. Обитатели Бенсалема – не аскеты; они носят красочные торжественные одежды, которые напоминают венецианские. Это – общество ученых, нечто вроде Александрийского музея или идеального CNRS [французского Национального центра научных исследований]. Наука известна как на высочайших вершинах, так и в глубочайших подземельях. Примечательный факт: математические науки не доминируют. Ни Декарт, который так много рассуждал о словах того, кого он называл Верулам, ни Спиноза не смогли бы жить в Бенсалеме. Все происходит так, как будто империализм афинян и атлантов преобразован в исследовательский центр, где, впрочем, стоит статуя Гутенберга. Здесь используется микроскоп, а Платон, „человек, знаменитый у вас“, встречает посетителей»[1475].
Эффективная наука на отдельно взятом острове
Путь институализации научных исследований, изложенный Бэконом в «New Atlantis», отличен от тех, которые предлагались им ранее. Автор описывает научный орден («Order or Society», по его терминологии[1476]) – Solomon’s House, – который представляет собой государственный закрытый институт, проводящий не только естественно-научные и технические изыскания, но и исследования в области религии, морали и гражданских наук. В распоряжении ордена сосредоточены главные природные богатства острова и практически все отрасли промышленности и ремесла. Члены этого института заняты научной работой, сбором и письменной фиксацией сведений обо всем (включая информацию, полученную из других стран легально или методами научного шпионажа), а также направлением развития всей науки в любых ее формах в соответствии с общим планом и под централизованным руководством «отцов» Дома. Этот никому неподконтрольный иерархически организованный научный Орден пользуется полной государственной поддержкой и привилегиями и оказывает непосредственное влияние почти на все сферы жизни. Как выразился Х. Гарсия, «в государстве Бенсалем просвещенный и милостивый деспот Соламона… облек новоиспеченный Орден эпистемократов (