Abecedarium novum naturae (Новый алфавит природы)»: «Время от времени мне вспоминается bon mot одного древнего грека, который каждый раз, когда кто-либо завершал длинную речь, выступая от имени маленького города, замечал: „Друг мой, твоим словам недостает только подходящего по величине города“. Что касается меня, то я, мало полагаясь на таланты нашего времени, почти уверен, что мои слова (в том, что касается восстановления [наук]) могут быть восприняты с осуждением, поскольку им не хватает подходящей эпохи (age or era). Однако, говоря это, я не испытываю ни малейшего желания каким-либо образом опорочить современные таланты. Я говорю так только потому, что, как сказал кто-то из политических писателей, „некоторые вещи приносят удовлетворение немедленно, другие же дают плоды со временем“. Именно поэтому я обращаюсь к потомству и ничего не предлагаю ради прославления своего имени или удовлетворения чьих-то вкусов. Хорошо зная природу вещей, о коих сообщаю, я обращаю этот труд грядущим векам… Я полагаю более уместным продвигать дело сразу во многих направлениях, нежели совершенствовать его лишь в некоторых»[1503].
Трезво оценив ситуацию, Бэкон предложил весьма радикальную модель институализации новой науки, согласно которой этот процесс должен быть нацелен на создание жесткой иерархической замкнутой структуры, ядро которой образуют хорошо образованные «эпистемократы», наделенные широкими правами и властными полномочиями, настолько широкими, что роль монархической власти оказывается заметно ослабленной, а что касается методов достижения результата (т. е. высокой эффективности научной деятельности такого общества-ордена-института), то они, как мы выдели, могли быть самыми разнообразными. При этом от настойчиво пропагандировавшейся в Instauratio идеи научного исследования, предполагавшего свободный обмен информацией и демократическую организацию научного сообщества, в «New Atlantis» не осталось почти ничего. Как заметила Р.-М. Саржент, «тема секретности пронизывает всю „Новую Атлантиду“»[1504]. Содержание научных открытий и методы исследования до народа вообще не доводились, вместо этого жителям Бенсалема по большим праздникам демонстрировали лишь полезные изобретения, по отношению к которым они могли выступать либо как пользователи, либо как восторженные зрители.
Итак, характерные черты бенсалемского социума – секретность, и связанный с нею изоляционизм (хотя тут трудно сказать, что первично), и элитизм. При этом жесткие законы секретности распространяются (с разной мотивацией) как на чужестранцев, так и на простых островитян, а частично и на властную элиту королевства.
Что касается элитизма, то он проявляется двояко: в чувстве превосходства бенсалемитов по отношению к чужестранцам (в том числе превосходства морального, вспомним реплику чиновника, которого моряки хотели отблагодарить за помощь: «What? Twice paid») и в стратификации общества. Члены «Дома Соломона» наделены более высоким статусом по отношению к остальным островитянам и живут отдельно, вне города, не говоря уже о внутренней иерархии в самом «Доме».
Никакого эгалитаризма у Бэкона нет и в помине. «Счастливый остров» живет по двойным стандартам, одни – для работников «Дома», другие – для прочих. Поскольку высший социальный статус в Бенсалеме имеют отцы «Дома», т. е. самые талантливые ученые, а таланты среди людей распределены крайне неравномерно, то иерархичность социума коренится в самой природе вещей.
Фактически Бенсалемом правили ученые. Эта идея имеет не только свою ретроспективу в «Государстве» Платона[1505], но и высказывалась спустя три столетия после смерти Ф. Бэкона В. И. Вернадским: «Впереди время науки – царство крупных диктаторов-ученых. Сейчас попытка провести это при помощи ученых, поставленных почти в положение рабов (а иногда прямо в положение рабов) – но на этом прочного ничего не построишь. Верен идеал – царство науки»[1506]. Замечу попутно: Бэкон говорил о царстве человека. Вернемся, однако, к «New Atlantis».
Для жителей Бенсалема, особенно для членов «Дома», характерно активное отношение к природе, стремление не только познать, но и подчинить ее потребностям, целям и интересам человека, ибо собственными целями природа не обладает. Контроль над природой и ее подчинение «царству человека» – один из важных аспектов бэконианского дискурса. Бэкон особо подчеркивает, что наилучший метод изучения природы – это активное вмешательство в естественные процессы. В «Parasceve» (1620) Бэкон так формулирует свою задачу: «(пользуясь сравнением с гражданским процессом), мы собираемся в ходе этого великого разбирательства или процесса, порученного нам и назначенного божественной милостью и провидением (с чьей помощью род человеческий стремится осуществить свое право на природу), допросить по каждому из пунктов самое природу и искусства (naturam ipsam et artes super articulos examinemus)»[1507].
Однако на этом английский мыслитель не останавливается, и в «De Dignitate» читаем: «Ведь подобно тому как характер какого-нибудь человека познается лучше всего лишь тогда, когда он приходит в раздражение, а Протей принимает обычно различные обличья лишь тогда, когда его крепко свяжут, так и природа, если ее раздражить и потревожить с помощью искусства, раскрывается яснее, чем когда ее предоставляют самой себе (similiter etiam natura arte irritate et vexata se cleris prodit, quam cum sibi libera permittitur)»[1508]. Иными словами, под пытками и природа, и человек должны выдать свои тайны[1509].
Вернемся, однако, к бенсалемскому социуму, а именно к вопросу о том, что является главной причиной его стабильности. Не «Дом» же, члены которого, хотя и имеют широкие властные полномочия, но за поддержание порядка в обществе непосредственно не отвечают, да и не могут отвечать, поскольку «страшно далеки» они от бенсалемского народа. Может быть, действуют иные причины феноменальной народной солидарности и сплоченности? Например, хорошие законы, а также «веры долг святой». Разумеется, все это играет свою роль, но Бэкон акцентирует внимание на трех других факторах: патернализме, традиционализме и ритуалах вроде «праздника семьи», проводимого регулярно за счет государства и в котором может участвовать «всякий, кто породит не менее тридцати живых детей и внуков, как только младший из них достигнет трехлетнего возраста»[1510]. Праздник этот назван повествователем «благочестивым (pious)»[1511]. Однако если под «благочестием» понимать почитание Бога и Его законов, то ничего особо «благочестивого» в этих торжествах нет, если не считать рутинного богослужения в начале и послеобеденного исполнения гимна и хвалы Спасителю в конце. А вот роль праздника семьи в укреплении социума вполне ясна, поскольку в течение двух дней перед началом торжеств отец семейства (Тирсан) проводит совещания о благополучии семьи, в ходе которых он улаживает раздоры и тяжбы, помогает обедневшим, порицает порочных, поддерживает приунывших. Его внимательный взгляд, мягкий тембр голоса при уверенной интонации, умение при необходимости придать своим словам некий suspens – все это сплачивает народ. Тирсан как эксперт-конфликтолог выполняет функции отчасти социального (и семейного) психолога, отчасти службы собеса. И в этом нелегком деле ему помогает правитель города или местности. В результате периодического единения власти с народом достигается нужный социальный эффект. Разумеется, важно и то, что данный ритуал освящен многовековой традицией, что исключает неуместные вопросы бенсалемских пассионариев (если таковые найдутся) и укрепляет культ безапелляционного порядка. Таким образом, социальная стабильность Бенсалема поддерживается исключительно иррациональными приемами, что несколько сближает этот остров концентрированного счастья с городом Глуповым. Аргументированность и убедительность расщеплены, локализовавшись по разные стороны границы, отделяющей «Дом Соломона» от остального острова.
Описание праздника семьи напоминает также, что в Бенсалеме есть король. Но кто он, как его зовут, каковы его функции и полномочия – обо всем этом ни слова.
И еще один важный момент. Бэкон, подчеркивая, что подлинная цель науки «не может быть другой, чем наделение человеческой жизни новыми открытиями и благами»[1512] (чем, собственно, и определяется эффективность науки в рамках бэконианского целеполагания), вместе с тем настойчиво оговаривал: «хотя мы более всего устремляемся к практике и к действенной части наук, однако мы выжидаем время жатвы и не пытаемся пожинать мох и зеленые всходы. Ведь мы хорошо знаем, что правильно найденные аксиомы влекут за собой целые вереницы практических приложений и показывают их не поодиночке, а целой массой. Преждевременную же и ребяческую погоню за немедленным получением залогов новых практических приложений мы решительно осуждаем и отвергаем»[1513]. Иными словами, эффективность практических приложений науки зависит от развития того, что сегодня называется фундаментальными исследованиями. В свою очередь, для успешного сочетания плодоносной и светоносной составляющих научного поиска необходимо соблюдение ряда условий, главные из которых:
– создание научного института, пользующегося весомой поддержкой властей, понимающих роль науки в укреплении государства и достижении «всеобщего блага», однако без их вмешательства в собственно научную деятельность;